По росту вроде подходит, хотя, как правильно определить рост лежащего человека? Цвет кожи – вы меня извините, какой цвет кожи может быть у трупа, две недели провалявшегося в морозилке?
– Ну что? – не выдержал стоящий рядом Владимир Петрович, видимо, ему тоже было несладко.
– Да не знаю, – тоскливо ответила я. Ну не могла я в этом ужасном месте представить, как мы с Максимом в постели. И не было у него никаких заметных родимых пятен, обычная гладкая кожа. Руки, форма ногтей? Руки были скрючены, ничего там было не разглядеть. И вдруг я вспомнила, что на плече внутри, ближе к подмышке, у него должен быть шрам. Максим рассказывал, что в двенадцатилетнем возрасте лазил где-то с приятелями по чердакам и сильно порезал руку о разбитое оконное стекло. Было много крови, наложили восемь швов. И до сих пор остался длинный шрам и было видно на нем восемь рубчиков, как-то я посчитала.
К горлу подступила тошнота, в глазах темнело. Мне надо было подойти ближе и наклониться, но ноги приросли к полу.
«Давай, иди! – мысленно прикрикнула я на себя. – Только что собиралась соперницу прирезать, а теперь боишься к двухнедельному трупу подойти. Уж он-то точно ничего плохого тебе не сделает!»
Я шагнула ближе и обратилась к санитару:
– Поднимите руку, пожалуйста, левую, нет, правую, точно, правую.
Санитар с трудом поднял правую руку трупа, я обошла стол, наклонилась и поняла то, о чем давно уже подозревала: рука от локтя до подмышки была абсолютно чиста. Санитар бросил руку, она упала на стол со стуком, вывернулась. И я увидела, что дальше, внизу, у запястья виднеется белый шрам в форме полумесяца. Пускай я полная идиотка, и давно уже не в себе, но я точно помнила, что такого шрама у Максима никогда не было. Поняв это, я свалилась в обморок по-настоящему.
Очнулась я уже в другом помещении, там стояла больничная кушетка и письменный стол. Человек в белом халате дал мне еще раз что-то понюхать и ушел по своим делам. Со мной остался Дима.
– Ты не бойся, ничего себе не повредила, я тебя вовремя подхватил, не дал на пол упасть.
– Спасибо, Дима.
В комнату заглянула представительная дама в очках в строгом сером костюме, я сразу догадалась, что это следователь Громова.
– Ну, что вы нам можете сказать, опознали вы труп или нет?
В это время я пила воду и с трудом удержалась, чтобы не прыснуть ею Громовой в лицо, как это делала моя бабушка, когда гладила. Медленно проглотив воду, я с ненавистью посмотрела на Громову и сказала:
– Кого вы мне подсунули? Это не тот!
– То есть как это не тот?
– Не тот, и все!
– Но, позвольте спросить, что вы нам тогда голову морочите? Вы же говорили, что это Костров?
– Это я вас хочу спросить, куда вы дели труп Кострова?
– Слушайте, ведите себя прилично! – Громова повысила голос. – Вы не на рынке. Давайте говорить официально.
– Вот я и заявляю вам совершенно официально, что то, что лежит там на столе – это не Максим Костров. У Максима был шрам вот тут, – я показала где, – а у этого на запястье и совсем не такой формы.
– А что же вы раньше не сказали про шрам?
– А вы спрашивали? И потом, в каком я была состоянии, только сейчас вспомнила. В общем, и шрам не тот, и труп не тот. А откуда же этот покойник взялся?
– Послушайте, я вам официально заявляю, что этот человек был в костюме пингвина, и это он выпал с шестого этажа в ту ночь.
Внезапно меня озарило:
– Господи! Он выбросил другого! Понятно, почему тот пингвин так неуверенно ходил. Он же ничего не соображал, под наркотиком был.
Громова смотрела на меня, как на ненормальную, только что пальцем у виска не крутила. От этого я ужасно разозлилась.
– Ну, что вы на меня так смотрите! У вас пять убийств нераскрытых, а вы сидите и ничего не делаете! А сейчас еще и шестое прибавится. Я вам абсолютно официально заявляю, что там на маскараде мне угрожал и пытался убить Максим Костров – я узнала его по голосу, а уж голос-то его я хорошо знаю. А куда он потом делся, я понятия не имею. Вам его искать надо, а вы неизвестно на что время тратите! Две недели псу под хвост!
– Вы меня не учите, как следствие вести!
Тут Громова сообразила, что вместо официального разговора у нас получается спор двух соседок на коммунальной кухне, кому больше платить за электричество, и сказала:
– Сейчас вы успокойтесь, а завтра придете ко мне в десять ноль-ноль для официального допроса. – После этого она гордо удалилась.
– Уф! – Я посмотрела на Диму, робко жавшегося в углу, очевидно, он ждал, что мы с Громовой раздеремся, и не знал, как себя вести в этом случае. – Слушай, есть в русском языке женский эквивалент слову «козел»?
– Коза? – спросил он нерешительно. – Нет, не то. Корова?
– Уже лучше, но все равно не то. В общем, Громова ваша козел женского рода и еше старая креветка.
– Послушай, она меня самого иногда достает, но вообше-то она тетка неглупая, и хватка у нее – будь здоров.
– А чего же она в этом деле не мычит не телится?
– Заняты мы очень, – вздохнул Дима. – Но ты не думай, что за две недели мы по этому делу ничего не предпринимали. Громова нас озадачивала. Вот, смотри. Во-первых, как он на маскарад попал.
– Да там такое творилось, кто угодно мог проскочить. Он же в костюме был.
– Но сотрудники переодевались уже там, в офисе.
– А он проскочил, переоделся где-нибудь наверху, где ремонт, а потом в костюме пингвина его никто и не узнал.
– Дальше, костюмы эти фирма брала, так сказать, оптом в салоне таком специальном на Вознесенском, там костюмы дают напрокат. И костюма пингвина они не брали, потому что за день до этого одна женщина его взяла. Срок у них на три дня наибольший, паспорт надо предъявлять – как в старые времена.
– И что за женщина взяла пингвина?
– Ольга Головко.
– Ничего себе! И Громова все еще не верит, что Костров в этом замешан, ведь такие совпадения!
– Совпадения, конечно, есть, но ничто прямо не указывает на него. Ну никаких следов он не оставил! И в той квартире в Купчине, помнишь, куда мы тебя возили, ты нам показывала ее? Нашли мы хозяйку, противная такая тетка, сама она у сестры живет, а про эту квартиру молчит, знать ничего не знаю, никому не сдавала, и все тут!
– Ну неужели вы ее пугнуть не можете, вы же милиция все-таки!
– Да чем ее пугнешь, вот если бы доказательства были, что ты в этой квартире бывала.
– Слушай, я вспомнила. Пуговица за диван упала! От моей блузки. Там в этой квартире такой бедлам, сразу видно, что хозяйка неряха, она если и убирала там, то диван наверняка не отодвинула.
– Ну ладно, – сказал все слышавший Владимир Петрович, – завтра с утра ты к Громовой, а потом поедем пуговицу искать, я договорюсь. Ты блузочку-то с собой захвати.
– Ладно, а отсюда-то вы меня выпустите когда-нибудь?
– Поехали, я тебя домой отвезу.
– Домой… Нет, домой не надо.
Что я буду делать дома одна, ведь Алик наверняка вернется поздно. При этой мысли у меня заныло сердце, но я отогнала от себя печальные мысли – сейчас требовалось срочно пораскинуть мозгами. А кто из моих знакомых и родственников лучше всего соображает? Опять в голове всплыло «Алик», но Алику сейчас не до меня, так что остается кто? – правильно, тетя Надя.
– Ребята, а позвонить отсюда можно?
– Только на тот свет! – Это санитар так пошутил, работают же люди в таком месте.
Тетя Надя уже была дома.
– Здравствуй, теть Надя, ты что, на работу не ходишь?
– Ну почему, хожу, с десяти до четырех, у нас в институте дольше не заставляют за такую зарплату, да ее еще все время задерживают. Что у тебя случилось?
– Да все то же, надо поговорить, можно я к тебе сейчас приеду?
– Разумеется, приезжай прямо сейчас. Дима довез меня с ветерком прямо до тетиного дома.
– Как ты быстро, Маринка!
– А это меня теперь милиция на машине возит, такая я стала важная персона.
– Что это, на тебе прямо липа нет, ты где была, на допросе, что ли?
– Хуже, тетя Надя, в морге!
– Господи! – Надежда села на табуретку.
– Ой, тетя Надя, кошмар какой, он жив!
– Да говори толком!
И я ей все рассказала: и про морг, и про чужое тело, и про то, что милиция мне не верит, только не сказала, как я приревновала Алика и хотела зарезать эту его Лену.
Тетя Надя заварила кофе и налила в рюмки черносливового ликера.
– Тут без этого не разберешься! Значит, ты считаешь, что он выбросил вместо себя другого человека, какого-то бедолагу, которого заранее туда притащил?
– Выходит, так, потому что я хоть и немного сдвинулась от всей этой истории, но все же не окончательно свихнулась, я точно помню. Я говорила с Максимом. А потом он забежал в другую комнату, и, когда мы с Аликом туда вбежали за ним, там у окна стоял уже не он, а тот горемыка, который вообще ничего не соображал, – где дверь, где окно, – он и выпал.
– Значит, Максим думал, что он зарежет тебя, а потом выбросит того из окна. Люди видели, что ты ушла с пингвином, все будет шито-крыто. Убийства никак друг с другом не связаны, милиция копала бы и копала, тут Алик еще кстати подвернулся, могли и на него что-нибудь повесить. А он, Максим, официально вообще в отпуске, в Красном море купается, к нему вообще никаких претензий. Вернулся бы через две недели – знать ничего не знаю! А что ты сестре якобы про него рассказывала, так, может, ты все придумала. Вместе вас никто не видел.
– Все правильно говоришь. А только не вышло у него меня зарезать, но того беднягу он все равно выбросил, чтобы время выиграть. Пока все к трупу кинулись, он спокойно ретировался.
– И как ты думаешь, Маринка, где он сейчас?
– Наверное, уже умотал за границу, – ответила я довольно неуверенно, – у него денег нахапано ужас сколько.
– Вот тебе и депутат! Экология – это сейчас главное! – передразнила Надежда. – Ну что, Маринка, плюнуть и забыть!
– Да нет, тетя Надя, как-то мне не по себе. Я все вспоминаю наш разговор там, на маскараде – ведь он совсем ненормальный был. Такой, казалось бы, осторожный, все рассчитал, и вдруг мне сам признался во всех убийствах. Зачем?
– Думал, что сейчас все равно тебя убьет, а поговорить хотелось, душу раскрыть. И вот теперь ты, живая, для него очень опасна.
– Да все равно мне милиция не верит. Там эта Громова…
– Громова? – Тетя Надя прямо подскочила на стуле. – Громова Анна Николаевна?
– Ну да, следователь. А ты что, ее знаешь?
– Ой, ну надо же, старая знакомая. Я-то ее очень хорошо знаю, только она меня не помнит. Да мы с Сашей, можно сказать, из-за нее и познакомились.
– Ну, расскажи, тетя Надя!
– Да что рассказывать? Дело это долгое. Лет шесть тому назад в институте у нас девушка одна работала, тоже Мариной звали. После праздников Седьмого ноября (сейчас уже про них и забыли) приходим мы на работу, а нам говорят, что Марину нашли у одного дома заброшенного, выбросившейся из окна с седьмого этажа. А Саша у нас тогда работал начальником сектора, и как раз перед праздником Марину эту сильно отругал, задело, правда. Вот Громова и прицепилась к нему – мол, довел девушку до самоубийства. Стал он со мной советоваться, как быть, так мы и подружились.
– А с Мариной-то с этой потом что выяснилось?
– Там такое оказалось сложное дело, что если рассказывать – никакого времени не хватит, потом уж как-нибудь устроим вечер воспоминаний. Сейчас нам надо с тобой разобраться. Значит, говоришь, костюм пингвина Ольга Головко взяла? Очень интересно. Послушай, Маринка, – задумчиво проговорила тетя Надя, – а ведь костюмов-то два было. Ведь у Максима не было времени костюм снимать и на того человека надевать.
– Точно! И где же он второй такой же костюм взял?
– А вот это мы и выясним завтра. Может быть, отыщутся какие-нибудь доказательства его причастности, угрем Громовой нос. Ох, не люблю я ее, за Сашу никогда не прощу!
– Да ты, наоборот, ей благодарна должна быть, если бы не она, ты бы замуж за Сан Саныча не вышла.
– Ты думаешь? Может, и верно, а все равно я ее не люблю!
Раздались два коротких звонка в дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33