Вызвали телевидение, шум подняли, ждут какое-то начальство из мэрии. А только все равно ничего не добьются: фирма богатая, сунут кому надо, и все…
В это время во двор с шиком въехала шикарная черная машина, я в их марках не разбираюсь, но видно – не наша, как их называют, иномарка. Выскочил шофер, распахнул дверцы и вышел ва-а-жный такой мужчина – пузо вперед, морда лоснится. Небось там у себя в мэрии мелкая сошка, как туда приезжает, сразу худеет и воздух выпускает, как проколотый мячик, а здесь он – власть, куда там нам, простым смертным! Из чистого любопытства я притормозила. Алик поморщился, но тоже остановился.
А этот тип из иномарки вышел на самую середину двора, на телевизионщиков покосился – хорошо ли его видно и подходящее ли освещение, – и запел:
– Дорогие друзья, нас бесконечно заботит экологическое состояние города… Наша экологическая служба днем и ночью… несмотря на острую нехватку средств (это у него, с его шофером и иномаркой, острая нехватка! А у этих бабок-пенсионерок – какая же тогда?)… Мы бережно относимся к каждому дереву… Деревья – это легкие города… Дети – наше будущее… Скоро, как вы знаете, будут строиться самые современные воздухоочистительные сооружения… – в общем, поет соловьем перед телекамерой.
Но жильцы-то всего этого уже накушались выше крыши, не больно-то его слушают, допускают недоверчивые выкрики «из зала».
Я подумала, что нарочно этот тип приехал днем, когда во дворе только бабульки, да дети малые, бабушкам зубы он сможет заговорить. Но бабульки посовещались и выставили вперед единственного мужчину. Это был старенький такой дедушка лет восьмидесяти с хвостиком, с палочкой. Однако голос у него оказался сильный, да, судя по разговору, и сам он не в маразме. Дедуля оказался старожилом и очень толково объяснил собранию, что деревья во дворе очень старые, а одна липа даже находится под охраной государства. И у него, у дедули, есть документы. Но вся беда оказалась в том, что документы на липу оформляли давно, когда в комитете по зеленым насаждениям работали еще честные люди. А недавно пришла какая-то девица, представилась кем-то из муниципальной службы, он, дедуля, не расслышал, посмотрела на липу и быстренько накатала акт о том, что липа от старости может упасть, что это очень опасно и ее срочно надо спилить. При этих словах бедный дедушка чуть не заплакал:
– Сначала липу изведут, а потом и до каштана дело дойдет!
Я оглянулась на Алика, он стоял злой и даже сжимал кулаки, а потом не выдержал:
– Что вы здесь нам сказки рассказываете про светлое будущее и здоровье детей? Вы же давно уже все бумаги подписали! Вы лучше расскажите, сколько вам за подпись бумаг гаражная фирма отстегнула!
Телевизионщики мгновенно перевели на него камеру, а этот, эколог пузатый, надулся, прошептал что-то шоферу, тот шмыгнул к телевизионному начальнику, пошушукался с ним, начальник махнул своим рукой, они быстренько сложили технику и отбыли на автобусе в голубую даль. Народ понял, что шоу кончилось и потихоньку разбредался. А этот хмырь из мэрии вдруг подошел к нам злой, как черт:
– Ты, молокосос, лучше держись от этих дел подальше. Если живешь здесь – к дому пробирайся по краешку, сиди тише воды, если не хочешь неприятностей на свою задницу толстую. Это бабкам бояться нечего – что с них взять кроме цепей и намордников, а до тебя я в два счета доберусь, если будешь не в свое дело лезть! Спортом лучше занимайся, может, похудеешь маленько! – И быстро, не дав опомниться, развернулся к своей иномарке, где шофер уже предупредительно распахнул дверцу, газанул нарочно – и был таков.
Алик стоял истуканом, руки тряслись, лоб бледный, прямо в зелень, а на щеках – малиновые пятна. Мне стало страшно и неудобно – опять я втравила его в историю, он ведь хотел пройти мимо, это я остановилась из любопытства. Но ему тоже нервы лечить надо!
– Алик, – я теребила его за руку, – а что ты на него так взъелся? Ты что, знаешь его, что ли?
– А, что? – Алик очнулся. – Не то чтобы я с ним лично знаком, но знаю, что это за тип. Это Лифарев, председатель экологической комиссии при мэрии. Я его пару раз по телевизору видел – борец за чистоту города, за каждое дерево и каждую травинку… А документы этой гаражной фирмы давно уже подписал.
– А ты откуда знаешь?
– Да знаю, – он поморщился, – у Ларисы покойной на столе видел. Там инвестор бельгийский, они документы у нас переводили. Лариса сама переводила, никого к этим бумагам не подпускала, а меня как-то вызвала «на ковер», я случайно заметил. Пока она орала, я от нечего делать адрес прочитал, смотрю – адрес моего дома. История про гаражи давно тянется, соседи меня в курсе держали, Лифарев народу врет, а сам уже все подписал.
Я еще раз оглядела Алика, вроде бы он в порядке, можно его оставить и лететь наконец на работу, а то попадет от Нины Адамовны. И вообще, зачем я с ним вожусь? Он явно себе на уме, только вот хамства не может переносить, просто больной делается. В наше время это очень неудобная черта характера, потому что хамства кругом навалом. Я, например, тоже не люблю хамства, но становлюсь, наоборот, очень агрессивной, могу в ответ обругать или даже стукнуть.
На работе Нина Адамовна посмотрела на меня с тихой укоризной и ничего не сказала. Я устыдилась и два часа помогала ей разбираться с новыми поступлениями. Пришел Шишин, похвастался, что сдал все зачеты чуть ли не раньше срока, это, конечно, по зимней сессии, но все равно, для Шишина это большой прогресс. По этому случаю он преподнес Нине Адамовне букет цветов, а мне – коробку конфет. Зойке он тоже оставил пакет, предусмотрительно завернутый в веселенькую оберточную бумагу с зайчиками и слониками, сказал, что это от его мамы. Я, разумеется, сразу заподозрила, что в пакете находится пресловутая «Техника современного секса», но при Нине Адамовне не стала поднимать этот вопрос.
Мы попили чайку с шишинскими конфетами, причем сам Шишин съел половину коробки, потом Нина Адамовна ушла, а мы с Шишиным закрыли библиотеку и побрели потихонечку к метро. Домой с сумками я уже не спешила, потому что матушка обещала с сегодняшнего дня заступить на хозяйственную вахту.
В вагоне народу было порядочно. Нас с Шишиным прижало друг к другу, было неудобно, но это дело привычное. Я ощущала смутное беспокойство, казалось, кто-то смотрит в спину тяжелым взглядом. Попыталась повернуть голову, мне удалось это сделать только после «Невского», когда одни люди уже вышли, а другие еще не успели войти. Вон тот человек в кепочке. Что-то знакомое было в повороте головы и наклоне плеч, что-то смутно напомнило мне Максима… Черт, он мне уже мерещится, как тогда, два года назад, когда он уехал в Москву. Но ведь теперь-то все по-другому, ведь я сама вчера выбежала из той квартиры, где остался он, выбежала с твердой мыслью больше никогда с Максимом не встречаться. Я вспомнила, какое неприятное чувство испытала вчера рядом с ним, как он был груб, нетерпелив… Неужели и раньше так было? А я ничего не замечала.
Избитая фраза, но верная – любовь слепа. В моем случае любовь была еще и глупа.
– Мариночка, что с вами? – тормошил меня Шишин. – Вы такая бледная, вам нехорошо?
– Это от духоты, пройдет.
Но заботливый Шишин доехал со мной до моей остановки и проводил до самого дома, где сдал с рук на руки матушке. Матушка немного обалдела, увидев меня под руку с лохматым и очкастым Шишиным, но быстро взяла себя в руки и пригласила его в дом. Шишин вежливо отказался и ушел.
– Маринка, ты же говорила, что он толстый и волосы прямые? А он даже совсем худой и лохматый.
– Да это и не тот вовсе. Здравствуй, мам, что, Валентина наконец выпустила тебя из своих когтей?
– Ох, Маринка, хуже всего было потом соки пить. Видеть их больше не могу!
– Ты считаешь, у тебя здоровья прибавилось? По внешнему виду не скажешь.
– Хоть бы хорошее что сказала. Ну, и как вы тут без меня управились?
– Как видишь, грязью не заросли и с голоду не померли.
– А кто готовил?
– Угадай!
– Конечно, ты. Ну и зря. Я хотела, чтобы Аня наконец занялась семьей.
– Ну ты же знаешь, Анька умеет устроиться за чужой счет!
– Да, наверное, я ее неправильно воспитывала, и тебя тоже неправильно.
Я засмеялась и обняла ее.
– Мам, это у тебя от голода настроение плохое. Давай чайку попьем, все пройдет. Вечером Дашку привезут, а где Лолита?
– Она в Дашкиной комнате на всех дуется.
– Лолитка, ты что? Бабушка же вернулась!
Лолита сменила гнев на милость, и они с матушкой помирились. А когда я рассказала про наши с Лолитой мытарства с лапой, матушка расстроилась чуть не до слез, ей было неудобно, что она бросила нас на неделю. Мне было ее ужасно жалко – бледная, с запавшими щеками, каким-то усохшим личиком. Сволочь все-таки эта Валентина Михайловна!
Аркадий Петрович Лифарев вызвал служебную машину и по привычке сразу же спустился к подъезду, чтобы дождаться ее на улице. На душе у него вот уже несколько дней было неспокойно. Все дело было в убийстве Подрезова. Пронырливый журналист приходил к нему один раз, напрашивался на интервью, Лифарев выставил его вон, он не хотел отвечать на скользкие вопросы по поводу Северных очистных сооружений. Строительство обещало быть очень интересным лично для Лифарева – большие деньги давал город, еще больше – норвежский инвестор. Все было задумано отлично: Лифарев в своем экологическом комитете давал зеленую улицу на уровне города, наверху все было тип-топ, но тут случилось убийство Подрезова. Журналисты прямо сбесились, орут по ящику про мафию, он, Лифарев, точно знает, что тут ни при чем, но ведь менты начнут копать и проверять всех. Нет, убийство Подрезова скверно пахло. Да еще вчера этот случай во дворе дома, где будут строить гаражи. Ему совершенно не нужна скандальная известность!
За этими размышлениями Лифарев незаметно спустился по лестнице (лифтом он предпочитал не пользоваться), вышел на улицу. Как ни странно, машина уже поджидала его, задняя дверца была чуть приоткрыта. Подсознание Лифарева отметило эти непривычные детали – и то, что машина пришла раньше, чем обычно, и то, что шофер не вышел из нее, чтобы открыть перед ним дверь, – но Лифарев был так занят своими мыслями, что не обратил внимание на эти сигналы.
Он сел на заднее сиденье, захлопнул дверцу.
– Сергей выходной? – механически осведомился он у водителя, не увидев перед собой привычного стриженого затылка.
Тот кивнул, не поворачивая головы. Еше десять-пятнадцать минут Аркадий Петрович, погруженный в неприятные мысли, не обращал внимания на окружающее, но потом вздрогнул и огляделся. Они ехали совсем не там, где следовало: перед ним разворачивалась лента пустынного шоссе, мимо пролетали редкие домики пригородных старожилов и навороченные коттеджи «новых русских».
– Стой! – крикнул Лифарев. – Ты куда меня завез? Какого дьявола происходит?
– Так ближе, – ответил водитель, не поворачиваясь и прибавляя скорость.
– Куда ближе? Одурел ты, что ли?
– Куда надо, туда и ближе. Лифарев покрылся холодным потом.
Его кто-то заказал. Или он перешел дорогу кому-то из могущественных криминальных авторитетов. Так или иначе – это смерть. Сопротивляться? Попробовать напасть сзади на шофера? Но они едут на такой скорости, что машина неминуемо разобьется. Потом, это наверняка опытный киллер, а у Аркадия Петровича руки от страха стали ватными…
Машина свернула с шоссе, проехала какое-то время по лесной дороге и остановилась на обрывистом берегу маленького озера с темной торфяной водой. Водитель заглушил мотор и повернулся. Лифарев узнал, кто это. Его возмущению и растерянности не было границ.
– Какого дьявола! Вот уж никак не… Договорить он не успел. Удар тяжелого гаечного ключа проломил височную кость, и Аркадий Петрович Лифарев умолк навсегда.
Убийца снял машину с тормоза, вылез из нее, захлопнул дверцы, подтолкнул угнанную накануне ночью машину к обрыву и полюбовался тем, как она с громким плеском погрузилась в темную воду глубокого лесного озера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
В это время во двор с шиком въехала шикарная черная машина, я в их марках не разбираюсь, но видно – не наша, как их называют, иномарка. Выскочил шофер, распахнул дверцы и вышел ва-а-жный такой мужчина – пузо вперед, морда лоснится. Небось там у себя в мэрии мелкая сошка, как туда приезжает, сразу худеет и воздух выпускает, как проколотый мячик, а здесь он – власть, куда там нам, простым смертным! Из чистого любопытства я притормозила. Алик поморщился, но тоже остановился.
А этот тип из иномарки вышел на самую середину двора, на телевизионщиков покосился – хорошо ли его видно и подходящее ли освещение, – и запел:
– Дорогие друзья, нас бесконечно заботит экологическое состояние города… Наша экологическая служба днем и ночью… несмотря на острую нехватку средств (это у него, с его шофером и иномаркой, острая нехватка! А у этих бабок-пенсионерок – какая же тогда?)… Мы бережно относимся к каждому дереву… Деревья – это легкие города… Дети – наше будущее… Скоро, как вы знаете, будут строиться самые современные воздухоочистительные сооружения… – в общем, поет соловьем перед телекамерой.
Но жильцы-то всего этого уже накушались выше крыши, не больно-то его слушают, допускают недоверчивые выкрики «из зала».
Я подумала, что нарочно этот тип приехал днем, когда во дворе только бабульки, да дети малые, бабушкам зубы он сможет заговорить. Но бабульки посовещались и выставили вперед единственного мужчину. Это был старенький такой дедушка лет восьмидесяти с хвостиком, с палочкой. Однако голос у него оказался сильный, да, судя по разговору, и сам он не в маразме. Дедуля оказался старожилом и очень толково объяснил собранию, что деревья во дворе очень старые, а одна липа даже находится под охраной государства. И у него, у дедули, есть документы. Но вся беда оказалась в том, что документы на липу оформляли давно, когда в комитете по зеленым насаждениям работали еще честные люди. А недавно пришла какая-то девица, представилась кем-то из муниципальной службы, он, дедуля, не расслышал, посмотрела на липу и быстренько накатала акт о том, что липа от старости может упасть, что это очень опасно и ее срочно надо спилить. При этих словах бедный дедушка чуть не заплакал:
– Сначала липу изведут, а потом и до каштана дело дойдет!
Я оглянулась на Алика, он стоял злой и даже сжимал кулаки, а потом не выдержал:
– Что вы здесь нам сказки рассказываете про светлое будущее и здоровье детей? Вы же давно уже все бумаги подписали! Вы лучше расскажите, сколько вам за подпись бумаг гаражная фирма отстегнула!
Телевизионщики мгновенно перевели на него камеру, а этот, эколог пузатый, надулся, прошептал что-то шоферу, тот шмыгнул к телевизионному начальнику, пошушукался с ним, начальник махнул своим рукой, они быстренько сложили технику и отбыли на автобусе в голубую даль. Народ понял, что шоу кончилось и потихоньку разбредался. А этот хмырь из мэрии вдруг подошел к нам злой, как черт:
– Ты, молокосос, лучше держись от этих дел подальше. Если живешь здесь – к дому пробирайся по краешку, сиди тише воды, если не хочешь неприятностей на свою задницу толстую. Это бабкам бояться нечего – что с них взять кроме цепей и намордников, а до тебя я в два счета доберусь, если будешь не в свое дело лезть! Спортом лучше занимайся, может, похудеешь маленько! – И быстро, не дав опомниться, развернулся к своей иномарке, где шофер уже предупредительно распахнул дверцу, газанул нарочно – и был таков.
Алик стоял истуканом, руки тряслись, лоб бледный, прямо в зелень, а на щеках – малиновые пятна. Мне стало страшно и неудобно – опять я втравила его в историю, он ведь хотел пройти мимо, это я остановилась из любопытства. Но ему тоже нервы лечить надо!
– Алик, – я теребила его за руку, – а что ты на него так взъелся? Ты что, знаешь его, что ли?
– А, что? – Алик очнулся. – Не то чтобы я с ним лично знаком, но знаю, что это за тип. Это Лифарев, председатель экологической комиссии при мэрии. Я его пару раз по телевизору видел – борец за чистоту города, за каждое дерево и каждую травинку… А документы этой гаражной фирмы давно уже подписал.
– А ты откуда знаешь?
– Да знаю, – он поморщился, – у Ларисы покойной на столе видел. Там инвестор бельгийский, они документы у нас переводили. Лариса сама переводила, никого к этим бумагам не подпускала, а меня как-то вызвала «на ковер», я случайно заметил. Пока она орала, я от нечего делать адрес прочитал, смотрю – адрес моего дома. История про гаражи давно тянется, соседи меня в курсе держали, Лифарев народу врет, а сам уже все подписал.
Я еще раз оглядела Алика, вроде бы он в порядке, можно его оставить и лететь наконец на работу, а то попадет от Нины Адамовны. И вообще, зачем я с ним вожусь? Он явно себе на уме, только вот хамства не может переносить, просто больной делается. В наше время это очень неудобная черта характера, потому что хамства кругом навалом. Я, например, тоже не люблю хамства, но становлюсь, наоборот, очень агрессивной, могу в ответ обругать или даже стукнуть.
На работе Нина Адамовна посмотрела на меня с тихой укоризной и ничего не сказала. Я устыдилась и два часа помогала ей разбираться с новыми поступлениями. Пришел Шишин, похвастался, что сдал все зачеты чуть ли не раньше срока, это, конечно, по зимней сессии, но все равно, для Шишина это большой прогресс. По этому случаю он преподнес Нине Адамовне букет цветов, а мне – коробку конфет. Зойке он тоже оставил пакет, предусмотрительно завернутый в веселенькую оберточную бумагу с зайчиками и слониками, сказал, что это от его мамы. Я, разумеется, сразу заподозрила, что в пакете находится пресловутая «Техника современного секса», но при Нине Адамовне не стала поднимать этот вопрос.
Мы попили чайку с шишинскими конфетами, причем сам Шишин съел половину коробки, потом Нина Адамовна ушла, а мы с Шишиным закрыли библиотеку и побрели потихонечку к метро. Домой с сумками я уже не спешила, потому что матушка обещала с сегодняшнего дня заступить на хозяйственную вахту.
В вагоне народу было порядочно. Нас с Шишиным прижало друг к другу, было неудобно, но это дело привычное. Я ощущала смутное беспокойство, казалось, кто-то смотрит в спину тяжелым взглядом. Попыталась повернуть голову, мне удалось это сделать только после «Невского», когда одни люди уже вышли, а другие еще не успели войти. Вон тот человек в кепочке. Что-то знакомое было в повороте головы и наклоне плеч, что-то смутно напомнило мне Максима… Черт, он мне уже мерещится, как тогда, два года назад, когда он уехал в Москву. Но ведь теперь-то все по-другому, ведь я сама вчера выбежала из той квартиры, где остался он, выбежала с твердой мыслью больше никогда с Максимом не встречаться. Я вспомнила, какое неприятное чувство испытала вчера рядом с ним, как он был груб, нетерпелив… Неужели и раньше так было? А я ничего не замечала.
Избитая фраза, но верная – любовь слепа. В моем случае любовь была еще и глупа.
– Мариночка, что с вами? – тормошил меня Шишин. – Вы такая бледная, вам нехорошо?
– Это от духоты, пройдет.
Но заботливый Шишин доехал со мной до моей остановки и проводил до самого дома, где сдал с рук на руки матушке. Матушка немного обалдела, увидев меня под руку с лохматым и очкастым Шишиным, но быстро взяла себя в руки и пригласила его в дом. Шишин вежливо отказался и ушел.
– Маринка, ты же говорила, что он толстый и волосы прямые? А он даже совсем худой и лохматый.
– Да это и не тот вовсе. Здравствуй, мам, что, Валентина наконец выпустила тебя из своих когтей?
– Ох, Маринка, хуже всего было потом соки пить. Видеть их больше не могу!
– Ты считаешь, у тебя здоровья прибавилось? По внешнему виду не скажешь.
– Хоть бы хорошее что сказала. Ну, и как вы тут без меня управились?
– Как видишь, грязью не заросли и с голоду не померли.
– А кто готовил?
– Угадай!
– Конечно, ты. Ну и зря. Я хотела, чтобы Аня наконец занялась семьей.
– Ну ты же знаешь, Анька умеет устроиться за чужой счет!
– Да, наверное, я ее неправильно воспитывала, и тебя тоже неправильно.
Я засмеялась и обняла ее.
– Мам, это у тебя от голода настроение плохое. Давай чайку попьем, все пройдет. Вечером Дашку привезут, а где Лолита?
– Она в Дашкиной комнате на всех дуется.
– Лолитка, ты что? Бабушка же вернулась!
Лолита сменила гнев на милость, и они с матушкой помирились. А когда я рассказала про наши с Лолитой мытарства с лапой, матушка расстроилась чуть не до слез, ей было неудобно, что она бросила нас на неделю. Мне было ее ужасно жалко – бледная, с запавшими щеками, каким-то усохшим личиком. Сволочь все-таки эта Валентина Михайловна!
Аркадий Петрович Лифарев вызвал служебную машину и по привычке сразу же спустился к подъезду, чтобы дождаться ее на улице. На душе у него вот уже несколько дней было неспокойно. Все дело было в убийстве Подрезова. Пронырливый журналист приходил к нему один раз, напрашивался на интервью, Лифарев выставил его вон, он не хотел отвечать на скользкие вопросы по поводу Северных очистных сооружений. Строительство обещало быть очень интересным лично для Лифарева – большие деньги давал город, еще больше – норвежский инвестор. Все было задумано отлично: Лифарев в своем экологическом комитете давал зеленую улицу на уровне города, наверху все было тип-топ, но тут случилось убийство Подрезова. Журналисты прямо сбесились, орут по ящику про мафию, он, Лифарев, точно знает, что тут ни при чем, но ведь менты начнут копать и проверять всех. Нет, убийство Подрезова скверно пахло. Да еще вчера этот случай во дворе дома, где будут строить гаражи. Ему совершенно не нужна скандальная известность!
За этими размышлениями Лифарев незаметно спустился по лестнице (лифтом он предпочитал не пользоваться), вышел на улицу. Как ни странно, машина уже поджидала его, задняя дверца была чуть приоткрыта. Подсознание Лифарева отметило эти непривычные детали – и то, что машина пришла раньше, чем обычно, и то, что шофер не вышел из нее, чтобы открыть перед ним дверь, – но Лифарев был так занят своими мыслями, что не обратил внимание на эти сигналы.
Он сел на заднее сиденье, захлопнул дверцу.
– Сергей выходной? – механически осведомился он у водителя, не увидев перед собой привычного стриженого затылка.
Тот кивнул, не поворачивая головы. Еше десять-пятнадцать минут Аркадий Петрович, погруженный в неприятные мысли, не обращал внимания на окружающее, но потом вздрогнул и огляделся. Они ехали совсем не там, где следовало: перед ним разворачивалась лента пустынного шоссе, мимо пролетали редкие домики пригородных старожилов и навороченные коттеджи «новых русских».
– Стой! – крикнул Лифарев. – Ты куда меня завез? Какого дьявола происходит?
– Так ближе, – ответил водитель, не поворачиваясь и прибавляя скорость.
– Куда ближе? Одурел ты, что ли?
– Куда надо, туда и ближе. Лифарев покрылся холодным потом.
Его кто-то заказал. Или он перешел дорогу кому-то из могущественных криминальных авторитетов. Так или иначе – это смерть. Сопротивляться? Попробовать напасть сзади на шофера? Но они едут на такой скорости, что машина неминуемо разобьется. Потом, это наверняка опытный киллер, а у Аркадия Петровича руки от страха стали ватными…
Машина свернула с шоссе, проехала какое-то время по лесной дороге и остановилась на обрывистом берегу маленького озера с темной торфяной водой. Водитель заглушил мотор и повернулся. Лифарев узнал, кто это. Его возмущению и растерянности не было границ.
– Какого дьявола! Вот уж никак не… Договорить он не успел. Удар тяжелого гаечного ключа проломил височную кость, и Аркадий Петрович Лифарев умолк навсегда.
Убийца снял машину с тормоза, вылез из нее, захлопнул дверцы, подтолкнул угнанную накануне ночью машину к обрыву и полюбовался тем, как она с громким плеском погрузилась в темную воду глубокого лесного озера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33