И не говорите мне, что вам ничего не известно…
– …ибо, как только на место происшествия прибыл ваш храбрый рукуйен Хорн, оказалось, что он знает, с чем имеет дело, – закончил фразу Хиттинг.
– Тогда разрешите мне перекинуться парой слов с моим заместителем, чтобы и я понял, что произошло, – попросил великий магистр. – Сегодня я был вынужден посвятить день более серьезным и неотложным проблемам.
– Более серьезным и неотложным, чем эта вопиющая история? – подозрительно спросил начальник Сумеречной канцелярии.
– Увы, друг мой, увы.
Хиттинг глубоко задумался. Краешек его рта мелко дергался, будто по тихому озеру пробегала легкая рябь.
Дождавшись одобрительного кивка государя, Монтекассино повернулся к молодому помощнику и вопросительно уставился на него.
– Насколько я понял, это был пселлус? – спросил он одними губами.
– Да, – ответил Хорн. – Чрезвычайно старый и весьма разгневанный.
Не время и не место, а то бы он рассказал мавайену, как темно, сыро и холодно было в том ужасном доме – как в пещере огромного дракона. И что сам дом внутри оказался втрое или вчетверо больше, нежели снаружи, и ничем не напоминал людское жилище. Вполне естественно, но все равно страшно. Он не мог поведать, как пробирался с мечом в руке сквозь завалы каких-то камней и отсыревшей древесины, как хрустели под каблуками его сапог осколки черепов и костей, как выглядывала из-под груды тряпья длинная прядь грязных рыжих волос – и у него, привычного ко всему, мурашки пробежали по коже. Как он блуждал среди каменного леса кривых, изогнутых, бесформенных колонн, порожденных нечеловеческой фантазией безумного гения. Он не объяснил (но великий магистр не хуже его знал), как следовала за ним по стенам и потолку серая смертоносная тень, для которой не существовало понятия «верх» и «низ», впиваясь острыми, как лезвия, когтями в крошащийся гранит.
Пселлус целиком состоит из присосок: тысячи крохотных, алчных ртов, набитых, как мошна скупца – золотом, ядовитыми зубами, способными перегрызть что угодно, даже хатанскую сталь и знаменитую аэттскую броню. Если он задел тебя, даже едва задел, мельком, ты все равно обречен. Два-три рта вопьются в теплую плоть, зацепятся – не оторвешь, и демон в считаные секунды обернет тебя всего, будто плотным тугим покрывалом. И станет вгрызаться внутрь, проедая отверстия в корчащемся от боли, еще живом теле.
Он не успел рассказать, как отшатнулся, отпрянул, увидев чье-то наполовину обглоданное лицо, – не справился с эмоциями и едва не погиб, поскользнувшись в мокрой грязи. Но об этом вообще не стоит рассказывать, дабы не огорчать и не злить и без того взбудораженного последними событиями магистра.
– Но вы справились? – спросил тот, пытаясь прочесть все ответы в спокойном взгляде молодого человека.
– Как сказать, магистр. Он успел поглотить магнуса Болаанга.
– Это того, которого недавно прислали из Шина?
– Да.
– Жаль, хороший был мальчик.
– И искалечить ордофанга Раяту, – продолжил Риардон.
– Раяту?! – не поверил своим ушам гро-вантар. – Да он же щелкал пселлусов как орехи.
– Этот оказался ему не по зубам. Мне пришлось самому войти в обитель демона.
– Неразумный и опрометчивый поступок, – осуждающе сказал мавайен.
Редко случалось видеть его настолько взволнованным.
Он впервые увидел братьев Хорн, когда Риардону исполнилось тринадцать, а Бобадилье одиннадцать. В тот день Фрагг Монтекассино заехал в замок барона Хорна по какому-то пустячному делу, которого сейчас совершенно не помнил.
Его сразу покорил высокий подросток со странным волчьим лицом и серьезным взглядом серых глаз. Мавайен предложил обоим мальчикам посетить замок Эрдабайхе и пройти испытание. Однако младший, Бобадилья, не проявил никакого интереса к предложению гро-вантара – он мечтал о судьбе воина и лаврах полководца. Зато Риардон принял его с радостью.
На следующий день изумленный наставник доложил мавайену, что тот отыскал настоящее сокровище. Его новый подопечный проявил недюжинные способности в самых разных областях: он с легкостью расшифровывал тайные руны, запоминал огромные массивы текста после первого же прочтения и продемонстрировал высокое искусство сражения на мечах, посрамив в бою двух параболанов.
Фрагг Монтекассино давно искал себе преемника, и с годами его все больше беспокоило отсутствие достойного рыцаря, который смог бы взять на себя бразды правления орденом, как только того потребуют обстоятельства. Великий магистр никогда не питал иллюзий относительно переменчивой человеческой судьбы, он помнил, что жизнь может закончиться в любое мгновение и никто не станет его заранее предупреждать.
Появление Риардона Хорна принесло ему долгожданную уверенность в завтрашнем дне и душевный покой. Он больше не боялся, что дело всей его жизни рухнет, как только его безмолвный прах запечатают в каменной гробнице в храме Пантократора Карающего.
Мавайен любил юношу, но до поры не жалел его, натаскивая против тварей Абарбанеля, как иные натаскивают свирепого бойцового пса. Однако пришел день, и Фрагг Монтекассино запретил своему помощнику принимать участие в сражениях с нечистью. Отныне его задачей было направлять младших рыцарей.
Вероятно, великий магистр любил Риардона Хорна, как собственного сына, но сыновей у него не было. К тому же он подозревал, что порой к собственным детям родители привязаны меньше, чем он к молодому рукуйену. Ибо детей не выбирают, а этого выбрал он сам.
Впрочем, никакая сила на свете не заставила бы его признаться вслух, что ему бесконечно дорог сероглазый рыцарь со смешными мальчишескими вихрами на затылке.
Риардон знал, что допустил ошибку, но также знал, что и в другой раз поступил бы подобным образом.
– Я не хотел губить людей, – пояснил он.
Во взгляде Фрагга Монтекассино мелькнула отцовская гордость, но голос его по-прежнему звучал сурово.
– Они для того и находятся под твоим началом. Их много, ты – единственный. Впрочем, зря я на тебя сержусь: понимание подобных вещей приходит с годами.
– Вместе с некоторой черствостью, – вставил король, внимательно слушавший переговоры великого магистра и его помощника.
– И жестокостью, – сказал Де Геррен. – Ничего не попишешь. Когда я был в возрасте этого юноши и служил в когорте Созидателей, я тоже лез на рожон. Тогда моя смелость заключалась в этом.
– А потом? – спросил Хорн. – То есть теперь? О вашей отваге слагают легенды.
– Ерунда, – отрезал главнокомандующий. – Теперь главная доблесть в том, чтобы принять правильное решение, сберечь войска и сохранить себя для решающего сражения. Запомните мои слова, Риардон.
– Я запомню, – пообещал рукуйен.
– Рассказывай дальше, – велел Монтекассино.
– Дальше все было просто. Судя по виду его гнезда и найденным останкам, он жил там недолго, но убил не меньше двух десятков людей.
– Странно…
– Господа, – заявил генерал. – Простите, что снова вмешиваюсь, но думаю, что я выражу общее мнение, если скажу, что почти ничего не понимаю в этой истории с домом.
– Да. – Чегодаец до того разволновался, что забрал со стола серебряную вазочку с кремом и принялся его усердно поглощать, оставив падре Берголомо сидеть с изумленным и обиженным выражением лица. – Его величество желает знать детали. И я желаю знать все детали. – Тут Гус спохватился, что всякому терпению есть предел и даже благодушный Могадор может оскорбиться, а потому добавил торопливо: – С позволения моего повелителя, разумеется. У меня такое странное ощущение, что все в одночасье вышло из-под контроля.
– Что я могу добавить? – пожал плечами Могадор. – Гус прав. Вы больше не можете отделываться прозрачными намеками, ходить вокруг да около и ссылаться на проклятые законы, которые установил мой ненормальный предок. Нельзя вести корабль между рифов и мелей, не зная карты, не ведая дороги и не видя звезд над головой. Тем паче, невозможно руководить государством, оставаясь в полном неведении относительно того, куда ты его ведешь – к спасению или к гибели. Мы ничего не понимаем, и это становится не только обидно, но и опасно. Поддержите же меня, монсеньор логофет.
– Поддерживаю, ваше величество, хотя, к моему глубокому сожалению, я давно посвящен в курс дела. Согласно все тем же, как вы изволили выразиться, проклятым законам, которые написал для нас Печальный король.
– Я чувствую – это не единственный сюрприз, который ждет нас сегодня, – криво улыбнулся начальник Сумеречной канцелярии.
Генерал Де Геррен тоскливым взглядом проводил прелестную девицу в розовом платье с пышным подолом, из-под которого кокетливо выглядывала крохотная туфелька, усыпанная перлами. Ножка, обутая в эту туфельку, многое обещала ценителю изящных форм.
У серовато-голубой ониксовой колонны, окруженный стайкой женщин, каждая из которых ничуть не уступала прелестнице в розовом, заразительно хохотал высоченный и тощий как жердь молодой массилиец с золотыми волосами. Его мозолистая рука, на которой драгоценные перстни смотрелись не более уместно, чем ботинки из бордовой кожи на позолоченных каблуках – на его мускулистых ногах, свободно, по-хозяйски лежала на талии одной из дам. Если это кого и огорчало, то только супруга означенной дамы, ибо сама она никаких признаков неудовольствия не проявляла.
На щеке массилийца багровел едва заживший шрам, и, когда он напоминал о себе внезапной болью, правый угол его рта непроизвольно дергался. Но глаза, голубые, как путеводная звезда всех моряков Шанашайда, искрились весельем.
– Завидую Вигилиссе, – признался Де Геррен, с трудом отводя от него взгляд. – Вот кто умеет любить, пить и веселиться.
– Наш отважный флотоводец поднимет тост даже за конец света, – признал Хиттинг. – Счастливая способность находить радость во всем.
– Нам всем ее весьма не хватает, – грустно улыбнулся падре Берголомо и придержал за рукав человека, наполняющего ему кубок. – Голубчику принесите еще подносик с воздушным кремом…
– Великий логофет снова проявил мудрость и дальновидность, – сказал мавайен. – Вам следует запастись терпением и чем-нибудь посущественнее, чтобы питать это терпение, ибо говорить я буду долго, обстоятельно, а потому нудно. Кстати, Риардон, сделай милость – пошли кого-нибудь к комтессе Аффридии. Пускай ей скажут, что я непременно исполню обещанное, как только расправлюсь с делами.
Он поискал что-то взглядом, затем выдернул три алых цветка из гирлянды, украшавшей праздничный стол, добавил к ним несколько белых, отрезал кинжалом кусок красно-белой ленты, перевязал импровизированный букет сложным узлом и вручил его склонившемуся перед ним ордофангу.
– Вот, – сказал он. – Прояви красноречие, убеди даму, что я в отчаянии. Сможешь – замени меня сам. Словом, не подведи.
Король несколько раз кивнул головой в такт мелодии, которую играли лютнисты.
– Вот теперь я точно вижу, что ночь впереди длинная.
* * *
«Длинная сегодня будет ночь», – подумала Лорна.
Привычно и быстро осмотрела свое хозяйство: посуды должно хватить, даже если подвыпившие посетители разобьют десяток-другой глиняных кружек. Но лучше не рисковать, и она крикнула пробегавшему мимо слуге:
– Подавай вино в оловянных стаканах.
– Все вышли! – прокричал в ответ слуга.
В праздничную ночь в «Выпивохе» было людно, весело, а потому очень шумно. Но Лорне это даже нравилось. Пускай и придется пробыть на ногах до самого рассвета, и всего несколько часов останется на недолгий сон, а потом в двери начнут ломиться новые посетители – и так три дня подряд, пока город не утихнет и не оцепенеет, приходя в себя после торжеств; но так все же лучше, чем маяться в скомканной постели одинокими и бессонными ночами, которые кажутся вдвое длиннее, если ты ждешь, и втрое – если ты плачешь от боли и тоски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– …ибо, как только на место происшествия прибыл ваш храбрый рукуйен Хорн, оказалось, что он знает, с чем имеет дело, – закончил фразу Хиттинг.
– Тогда разрешите мне перекинуться парой слов с моим заместителем, чтобы и я понял, что произошло, – попросил великий магистр. – Сегодня я был вынужден посвятить день более серьезным и неотложным проблемам.
– Более серьезным и неотложным, чем эта вопиющая история? – подозрительно спросил начальник Сумеречной канцелярии.
– Увы, друг мой, увы.
Хиттинг глубоко задумался. Краешек его рта мелко дергался, будто по тихому озеру пробегала легкая рябь.
Дождавшись одобрительного кивка государя, Монтекассино повернулся к молодому помощнику и вопросительно уставился на него.
– Насколько я понял, это был пселлус? – спросил он одними губами.
– Да, – ответил Хорн. – Чрезвычайно старый и весьма разгневанный.
Не время и не место, а то бы он рассказал мавайену, как темно, сыро и холодно было в том ужасном доме – как в пещере огромного дракона. И что сам дом внутри оказался втрое или вчетверо больше, нежели снаружи, и ничем не напоминал людское жилище. Вполне естественно, но все равно страшно. Он не мог поведать, как пробирался с мечом в руке сквозь завалы каких-то камней и отсыревшей древесины, как хрустели под каблуками его сапог осколки черепов и костей, как выглядывала из-под груды тряпья длинная прядь грязных рыжих волос – и у него, привычного ко всему, мурашки пробежали по коже. Как он блуждал среди каменного леса кривых, изогнутых, бесформенных колонн, порожденных нечеловеческой фантазией безумного гения. Он не объяснил (но великий магистр не хуже его знал), как следовала за ним по стенам и потолку серая смертоносная тень, для которой не существовало понятия «верх» и «низ», впиваясь острыми, как лезвия, когтями в крошащийся гранит.
Пселлус целиком состоит из присосок: тысячи крохотных, алчных ртов, набитых, как мошна скупца – золотом, ядовитыми зубами, способными перегрызть что угодно, даже хатанскую сталь и знаменитую аэттскую броню. Если он задел тебя, даже едва задел, мельком, ты все равно обречен. Два-три рта вопьются в теплую плоть, зацепятся – не оторвешь, и демон в считаные секунды обернет тебя всего, будто плотным тугим покрывалом. И станет вгрызаться внутрь, проедая отверстия в корчащемся от боли, еще живом теле.
Он не успел рассказать, как отшатнулся, отпрянул, увидев чье-то наполовину обглоданное лицо, – не справился с эмоциями и едва не погиб, поскользнувшись в мокрой грязи. Но об этом вообще не стоит рассказывать, дабы не огорчать и не злить и без того взбудораженного последними событиями магистра.
– Но вы справились? – спросил тот, пытаясь прочесть все ответы в спокойном взгляде молодого человека.
– Как сказать, магистр. Он успел поглотить магнуса Болаанга.
– Это того, которого недавно прислали из Шина?
– Да.
– Жаль, хороший был мальчик.
– И искалечить ордофанга Раяту, – продолжил Риардон.
– Раяту?! – не поверил своим ушам гро-вантар. – Да он же щелкал пселлусов как орехи.
– Этот оказался ему не по зубам. Мне пришлось самому войти в обитель демона.
– Неразумный и опрометчивый поступок, – осуждающе сказал мавайен.
Редко случалось видеть его настолько взволнованным.
Он впервые увидел братьев Хорн, когда Риардону исполнилось тринадцать, а Бобадилье одиннадцать. В тот день Фрагг Монтекассино заехал в замок барона Хорна по какому-то пустячному делу, которого сейчас совершенно не помнил.
Его сразу покорил высокий подросток со странным волчьим лицом и серьезным взглядом серых глаз. Мавайен предложил обоим мальчикам посетить замок Эрдабайхе и пройти испытание. Однако младший, Бобадилья, не проявил никакого интереса к предложению гро-вантара – он мечтал о судьбе воина и лаврах полководца. Зато Риардон принял его с радостью.
На следующий день изумленный наставник доложил мавайену, что тот отыскал настоящее сокровище. Его новый подопечный проявил недюжинные способности в самых разных областях: он с легкостью расшифровывал тайные руны, запоминал огромные массивы текста после первого же прочтения и продемонстрировал высокое искусство сражения на мечах, посрамив в бою двух параболанов.
Фрагг Монтекассино давно искал себе преемника, и с годами его все больше беспокоило отсутствие достойного рыцаря, который смог бы взять на себя бразды правления орденом, как только того потребуют обстоятельства. Великий магистр никогда не питал иллюзий относительно переменчивой человеческой судьбы, он помнил, что жизнь может закончиться в любое мгновение и никто не станет его заранее предупреждать.
Появление Риардона Хорна принесло ему долгожданную уверенность в завтрашнем дне и душевный покой. Он больше не боялся, что дело всей его жизни рухнет, как только его безмолвный прах запечатают в каменной гробнице в храме Пантократора Карающего.
Мавайен любил юношу, но до поры не жалел его, натаскивая против тварей Абарбанеля, как иные натаскивают свирепого бойцового пса. Однако пришел день, и Фрагг Монтекассино запретил своему помощнику принимать участие в сражениях с нечистью. Отныне его задачей было направлять младших рыцарей.
Вероятно, великий магистр любил Риардона Хорна, как собственного сына, но сыновей у него не было. К тому же он подозревал, что порой к собственным детям родители привязаны меньше, чем он к молодому рукуйену. Ибо детей не выбирают, а этого выбрал он сам.
Впрочем, никакая сила на свете не заставила бы его признаться вслух, что ему бесконечно дорог сероглазый рыцарь со смешными мальчишескими вихрами на затылке.
Риардон знал, что допустил ошибку, но также знал, что и в другой раз поступил бы подобным образом.
– Я не хотел губить людей, – пояснил он.
Во взгляде Фрагга Монтекассино мелькнула отцовская гордость, но голос его по-прежнему звучал сурово.
– Они для того и находятся под твоим началом. Их много, ты – единственный. Впрочем, зря я на тебя сержусь: понимание подобных вещей приходит с годами.
– Вместе с некоторой черствостью, – вставил король, внимательно слушавший переговоры великого магистра и его помощника.
– И жестокостью, – сказал Де Геррен. – Ничего не попишешь. Когда я был в возрасте этого юноши и служил в когорте Созидателей, я тоже лез на рожон. Тогда моя смелость заключалась в этом.
– А потом? – спросил Хорн. – То есть теперь? О вашей отваге слагают легенды.
– Ерунда, – отрезал главнокомандующий. – Теперь главная доблесть в том, чтобы принять правильное решение, сберечь войска и сохранить себя для решающего сражения. Запомните мои слова, Риардон.
– Я запомню, – пообещал рукуйен.
– Рассказывай дальше, – велел Монтекассино.
– Дальше все было просто. Судя по виду его гнезда и найденным останкам, он жил там недолго, но убил не меньше двух десятков людей.
– Странно…
– Господа, – заявил генерал. – Простите, что снова вмешиваюсь, но думаю, что я выражу общее мнение, если скажу, что почти ничего не понимаю в этой истории с домом.
– Да. – Чегодаец до того разволновался, что забрал со стола серебряную вазочку с кремом и принялся его усердно поглощать, оставив падре Берголомо сидеть с изумленным и обиженным выражением лица. – Его величество желает знать детали. И я желаю знать все детали. – Тут Гус спохватился, что всякому терпению есть предел и даже благодушный Могадор может оскорбиться, а потому добавил торопливо: – С позволения моего повелителя, разумеется. У меня такое странное ощущение, что все в одночасье вышло из-под контроля.
– Что я могу добавить? – пожал плечами Могадор. – Гус прав. Вы больше не можете отделываться прозрачными намеками, ходить вокруг да около и ссылаться на проклятые законы, которые установил мой ненормальный предок. Нельзя вести корабль между рифов и мелей, не зная карты, не ведая дороги и не видя звезд над головой. Тем паче, невозможно руководить государством, оставаясь в полном неведении относительно того, куда ты его ведешь – к спасению или к гибели. Мы ничего не понимаем, и это становится не только обидно, но и опасно. Поддержите же меня, монсеньор логофет.
– Поддерживаю, ваше величество, хотя, к моему глубокому сожалению, я давно посвящен в курс дела. Согласно все тем же, как вы изволили выразиться, проклятым законам, которые написал для нас Печальный король.
– Я чувствую – это не единственный сюрприз, который ждет нас сегодня, – криво улыбнулся начальник Сумеречной канцелярии.
Генерал Де Геррен тоскливым взглядом проводил прелестную девицу в розовом платье с пышным подолом, из-под которого кокетливо выглядывала крохотная туфелька, усыпанная перлами. Ножка, обутая в эту туфельку, многое обещала ценителю изящных форм.
У серовато-голубой ониксовой колонны, окруженный стайкой женщин, каждая из которых ничуть не уступала прелестнице в розовом, заразительно хохотал высоченный и тощий как жердь молодой массилиец с золотыми волосами. Его мозолистая рука, на которой драгоценные перстни смотрелись не более уместно, чем ботинки из бордовой кожи на позолоченных каблуках – на его мускулистых ногах, свободно, по-хозяйски лежала на талии одной из дам. Если это кого и огорчало, то только супруга означенной дамы, ибо сама она никаких признаков неудовольствия не проявляла.
На щеке массилийца багровел едва заживший шрам, и, когда он напоминал о себе внезапной болью, правый угол его рта непроизвольно дергался. Но глаза, голубые, как путеводная звезда всех моряков Шанашайда, искрились весельем.
– Завидую Вигилиссе, – признался Де Геррен, с трудом отводя от него взгляд. – Вот кто умеет любить, пить и веселиться.
– Наш отважный флотоводец поднимет тост даже за конец света, – признал Хиттинг. – Счастливая способность находить радость во всем.
– Нам всем ее весьма не хватает, – грустно улыбнулся падре Берголомо и придержал за рукав человека, наполняющего ему кубок. – Голубчику принесите еще подносик с воздушным кремом…
– Великий логофет снова проявил мудрость и дальновидность, – сказал мавайен. – Вам следует запастись терпением и чем-нибудь посущественнее, чтобы питать это терпение, ибо говорить я буду долго, обстоятельно, а потому нудно. Кстати, Риардон, сделай милость – пошли кого-нибудь к комтессе Аффридии. Пускай ей скажут, что я непременно исполню обещанное, как только расправлюсь с делами.
Он поискал что-то взглядом, затем выдернул три алых цветка из гирлянды, украшавшей праздничный стол, добавил к ним несколько белых, отрезал кинжалом кусок красно-белой ленты, перевязал импровизированный букет сложным узлом и вручил его склонившемуся перед ним ордофангу.
– Вот, – сказал он. – Прояви красноречие, убеди даму, что я в отчаянии. Сможешь – замени меня сам. Словом, не подведи.
Король несколько раз кивнул головой в такт мелодии, которую играли лютнисты.
– Вот теперь я точно вижу, что ночь впереди длинная.
* * *
«Длинная сегодня будет ночь», – подумала Лорна.
Привычно и быстро осмотрела свое хозяйство: посуды должно хватить, даже если подвыпившие посетители разобьют десяток-другой глиняных кружек. Но лучше не рисковать, и она крикнула пробегавшему мимо слуге:
– Подавай вино в оловянных стаканах.
– Все вышли! – прокричал в ответ слуга.
В праздничную ночь в «Выпивохе» было людно, весело, а потому очень шумно. Но Лорне это даже нравилось. Пускай и придется пробыть на ногах до самого рассвета, и всего несколько часов останется на недолгий сон, а потом в двери начнут ломиться новые посетители – и так три дня подряд, пока город не утихнет и не оцепенеет, приходя в себя после торжеств; но так все же лучше, чем маяться в скомканной постели одинокими и бессонными ночами, которые кажутся вдвое длиннее, если ты ждешь, и втрое – если ты плачешь от боли и тоски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58