.. красивая, -- еле выдавил он. -- Я тебя... -И впился онемевшим ртом в ее губы.
Сталь под ладонями сразу расплавилась, превратилась во что-то мягкое, плюшевое. Указательный палец правой руки ощутил под собой замок-"молнию" и медленно, будто боясь того, что сам замок это заметит, расстегнул его.
Она оторвала губы, хрипло, со стоном выдохнула:
-- Я хочу тебя. По... пошли в ту комнату... Я...
-- Па-а-апрошу па-а-астаронних па-а-а-кинуть па-а-амещение! -- рухнул на низ сверху чей-то властный голос.
Руки Венеры испуганно слетели с его плеч. Она с вызовом повернулась в сторону, откуда прозвучал голос. Ветер из ее глаз понесся туда, и Санька впервые ощутил, как дрогнули, стали остывать щеки. По ним словно бы водили льдом.
-- Тебе что надо, дядя?! -- спросила Венера невысокого лысенького мужичка.
-- А то, милаша, что здесь сейчас будет клип сниматься. Артисты уже приехали.
Подтверждая слова мужичка, в павильон ввалилась ватага длинноволосых, под ковбоев разодетых парней. У них были настолько одинаковые лица, что казалось, будто вошел один человек, а все остальные -- это его отражения в зеркалах.
-- Привет тухлым попсушникам! -- прокричал идущий первым.
-- Нет жизни без "металла"! -- поддержал его второй.
-- Пиву -- да! Сладким соплям -- нет! -- заглушил их басом третий.
Отражения в зеркале умели говорить.
-- Застегни! -- спиной повернулась к Саньке Венера.
Замок прожужжал очень громко. Странно, когда он его расстегивал, то даже не услышал.
Глава семнадцатая
НА ЗВЕЗД ТОЖЕ НАПАДАЮТ
В холле можно было ослепнуть от яркого света. Хотя в люстрах горели обыкновенные сорокаваттные лампочки. Но по паркету прогуливались такие знаменитости, что Саньке чудилось, будто свет струится и от них.
Вдоль сидений, стоящих под огромными зеркалами, необычной, подпрыгивающей походкой сновал туда-сюда Валерий Леонтьев. Седина в его курчавых волосах смотрелась странно. Санька никогда не видел седых певцов. Ему представлялось, что солисты вообще не стареют. Побоку от Леонтьева перемещался, стараясь не терять дистанции, Володя Пресняков и что-то упорно доказывал ветерану сцены. То, что на нем было одето, не поддавалось описанию. Наверное, лишь он один в мире мог напялить на себя что-то среднее между младенческой распашонкой и монашеской накидкой. Вечная щетина на его щеках выглядела паутиной, которую он когда-то зацепил на бегу и забыл стереть.
Аркадий не появлялся, и Санька совершенно не знал, что ему тут делать. Где-то совсем рядом, за стеной, сотнями голосов гудел концертный зал Кремлевского Дворца съездов, и от одной мысли, что и ему, возможно, придется когда-нибудь выйти отсюда на сцену и ощутить скрестившиеся на тебе сотни глаз, у Саньки повлажнели ладони и стало по-горячечному сухо во рту.
У входа в коридор гримуборных стоял квадратный телохранитель в расстегнутом сером пиджаке. Черная рация в его руке маятником раскачивалась вдоль туловища. Рядом с Лосем он бы, конечно, смотрелся хлипко, но здесь, где большинство певцов оказалось совсем не героического роста, он возвышался скалой.
Из-за его спины, из таинственного, недоступного Саньке коридора, вышел черноволосый парень баскетбольного роста. Его круглое смуглое лицо выглядело заспанным, а седина в пышных волосах смотрелась еще более странно, чем у Леонтьева.
Сбоку вынырнул, будто овеществился из желтого воздуха, Аркадий. Его лысина, серьга, рубаха были все того же, желтого цвета, подчеркивая, что он и вправду ниоткуда не приходил, а возник прямо в холле из молекул воздуха.
-- Тусуешься? -- стрельнул он глазами по фигурам и сразу замер. -Филипп, здравствуй! -- бросился он с выставленной острием кистью в сторону высокого парня. -- Как Алла? Все о'кей? Ну, я рад за тебя!.. Саша, иди сюда! Познакомься, это -- Киркоров...
Мог бы и не называть фамилию. Санька и так узнал того, кого не узнать невозможно.
-- А это -- Весенин, -- пнул его в бок Аркадий. -- Новый солист "Мышьяка"...
-- Ты опять в "Мышьяк" вернулся? -- удивился Киркоров.
Лицо у него оставалось все таким же сонным. Он и спрашивал так, будто из дремы не мог понять, кто же его растормошил.
-- Продюсер попросил, Филипп. Ты же знаешь, я незаменим, если нужно кого раскрутить.
-- Знаю.
-- Ты сегодня на сцену выходишь?
-- Да, последним.
-- Ну, правильно! Самый сладкий кусок на десерт... Ну, вы тут потусуйтесь, а я кое-какие дела порешаю...
Он снова локтем пнул Саньку в бок и исчез, будто растворился в желтом воздухе холла. От наваждения стало как-то не по себе, но когда между колоннами мелькнула рубашка Аркадия, похожая на огромную яичницу, Санька подуспокоился и даже что-то сказал.
-- Нет, под фонограмму, -- ответил Киркоров.
Значит, Санька спросил, живьем ли поют. Неужели и "звезды" давили пальцами на кнопку микрофона.
-- А почему? -- удивился он.
-- Запись для телевидения. Живой звук не идет. Не то звучание. В "кремлевке" вообще плохая акустика. Пойдем присядем...
Сонливость никак не выветривалась из его голоса. Саньке стало жаль певца, и он, сев рядом с ним на длинную скамью, обитую дерматином, подумал, что мало хорошего в жизни артиста, если он так устает.
-- Привет, Филя! -- возник перед ними крепыш с зачехленной гитарой под мышкой.
Киркоров протянул крупную вялую кисть и вскрикнул от рукопожатия:
-- Больно же!
-- А ты качайся на тренажерах...
Он живчиком нырнул в коридор гримуборных, и телохранитель даже не моргнул бровью.
-- Кто это? -- спросил Санька.
-- Солист "Любэ", -- с жалостью поглаживая кисть, ответил Киркоров.
-- Так у них же этот... широкоплечий такой в солистах... как его...
-- Расторгуев... А этот -- соло-гитара. Мы вместе в "гнесинке" учились...
-- А-а...
-- Слушай, где тебя вчера носило?! -- выкрикнул в сторону холла Киркоров.
Переход от полудремы к резкости, на которую способны только спорящие итальянцы, удивил Саньку. Он с интересом посмотрел на приближающуюся к ним женщину и подумал, что у него что-то со зрением.
На ее голове, плотно, как-то по-арабски обмотанной шелковым белым шарфом, был заметен только нос. От правой ноздри куда-то под косынку, скорее всего к уху, тянулась золотая цепочка. Левой рукой женщина до побелевших костяшек пальцев обжимала за горлышко бутылку коньяка. Такого дорого сорта еще никогда не видел обеденный стол группы "Мышьяк".
-- Лолита, мы тебя два часа вчера искали! -- не гася в себе горячности, выкрикнул Киркоров. -- Ты что, издеваешься?!
-- Филиппчик, милый, извини, -- еле прошептала она сухими губами.
-- Я вчера так надралась, что вообще отключилась. Ты меня больше
ни о чем не спрашивай. Я пока не восстановлюсь, ничего не пойму.
Она проткнула воздух вверх-вниз бутылкой. Таким движением бармен взбалтывает коктейль за стойкой.
-- Ладно, иди.
Судя по тону голоса, Киркоров опять впадал в полусонное состояние.
Лолита медленно уплыла в коридор гримуборных, а в холле началось странное действо. Из-за угла, со стороны черного входа, в царство света вошли два коротко, под качков, остриженных здоровяка в распахнутых на груди коричневых кожаных куртках, остановились, широко расставив ноги, и мутными взглядами начали процеживать зал. Когда их глаза-сканеры отыскали у стены Саньку, лица здоровяков напряглись. Возникло ощущение, что в их головах-компьютерах собраны сведения на всех людей земли, и теперь они отыскивали по форме носа, глаз, ушей, подбородка, лба данные на странного посетителя холла. Санька непонятно отчего улыбнулся, и у здоровяков ослабла ярость во взглядах. Возможно, их успокоило, что рядом с незнакомцем сидел Киркоров.
Правый из охранников поднес к губам рацию, и тут же из-за угла вылетели, точно их вынесло оттуда ураганным порывом ветра, три человека. Двое из них были близнецами здоровяков: коротко остриженные головы, распахнутые на груди коричневые кожаные куртки, черные брикеты раций в кулачищах. Между ними порывисто шел Иосиф Кобзон. В длинном, то ли черном, то ли темно-синем, пальто до пят он был скорее похож на банкира, чем на певца.
Когда они со скоростью курьерского поезда вонзились в коридор гримуборных, один из четырех телохранителей, окаменев, остался у двери. Он оказался одного роста с уже стоящим там парнем и оттого как-то сразу потерял значимость. Он стоял, упрямо не снимая куртку, и Санька подумал, что, видимо, ему платят больше, чем парню в костюме, раз он готов обливаться потом в жарком холле.
-- А разве Кобзон не закончил выступать? -- удивленно спросил Санька.
-- Звезды в отставку не уходят, -- ответил Киркоров и тут же вскочил.
Слева, со стороны прохода к сцене, в холл ворвались девчонки. Их было не меньше десяти. А может, и всего пять-шесть. Но они так визжали, кричали и хлопали в ладоши, что казалось, что в холл прорвалось два-три класса средней школы.
-- Вот он! -- заорала самая маленькая из них.
Ее лицо горело под цвет волос на голове. Она показала пальцем на Киркорова, и фанатки, подчиняясь этому крохотному, с красной капелькой лака на ногте, пальчику, лавиной нахлынули и на Саньку, и на Киркорова.
-- Фи-илиппчик, мы тебя любим! Фи-и!.. Фи-и!.. А-а!.. А-а!..
Голоса слились в единый сплошной писк. От него сразу заболели уши.
Санька успел отбить от велюрового пиджака Киркорова две-три руки,
но остальные уже скользили по телу певца, будто пытаясь выяснить
живой он человек или бестелесный полубог, сошедший на время на
землю.
-- Оставьте меня в покое! -- пытался вырваться Киркоров. -- Охрана! Где охрана?!
Санька сгреб рыженькую лидершу, с жалостью ощутив под руками худенькое, безгрудое тельце. Где-то под ребрами у нее ошалело, точно заяц, попавший в силок охотника, билось маленькое яростное сердечко. Санька легко оторвал девчонку от пола и отнес в угол холла. Совсем не замечая своего похитителя, она все тянулась и тянулась худенькими руками к Киркорову. Из кармана ее курточки на пол упала бумажка. Скосив на нее глаза, Санька с удивлением увидел нарисованный на клетчатом тетрадном листке портрет Киркорова.
Грохот десяти подошв перекрыл девчоночий писк. Охранники, ворвавшиеся в холл с двух сторон, за несколько секунд растащили фанаток. Они все еще визжали, размахивали в воздухе ногами и пытались укусить своих врагов, но битва уже была проиграна.
-- Ты что, сука, наделал?! -- заорал на одного из охранников, еле удерживавшего самую толстую из девчонок, пузатый мужик со всклокоченной сединой на крупной бульдожьей голове. -- Ты для чего, сука, туда был приставлен?!
-- Они... они... сбили меня с ног и через сцену сюда... Ну, не стрелять же по ним?
-- Ты уволен! -- тут же решил кадровый вопрос мужик. -- Тащите их всех на улицу! Выбросите на хрен!
-- У них билеты на концерт, -- зло посопротивлялся виновник инцидента.
-- Я сказал, на улицу!
Подчиняясь общему движению, Санька понес свою пленницу к выходу. Она уже не дергалась и не тянула руки, а только тихо всхлипывала и шептала: "Фил-липпчик, я тебя люблю... Я тебе детей нарожаю... Ты такой красивый". В эту минуту впервые в жизни Саньке захотелось ударить девчонку. По заднему месту. Да побольнее. Чтоб на всю жизнь запомнила. Но руки были заняты, а когда они освободились уже на улице, холодный порыв ветра прошил насквозь его свитер и рубашку, обжал ледяными пальцами тело, и он понял, что и девчонке стало так же неуютно.
-- Ты далеко живешь? -- спросил он, стараясь не смотреть в ее красные глаза.
-- В общаге.
-- Ну, вот и иди в общагу, -- зачем-то сказал он.
Охранники, вынесшие остальных девчонок, так состязались в мате, что, кажется, вздрагивали даже кремлевские ели.
-- В чем дело?! -- вопросом заглушил всех подошедший милиционер. -Что случилось?! Вызвать "воронок"?!
-- В отделение их всех! -- скомандовал седой.
-- Да отпусти ты их, -- попросил Санька. -- Соплюхи же. Малолетки.
Пойманная им лично девчонка стояла рядом и пыталась спасти уши в воротнике джинсовой куртки. Но уши были слишком большими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66