Приподняв брови, она повторила: «Да?». Брови были искусно выщипаны и имели форму небольших дужек.
— Почему они наняли на работу именно вас, сестричка?
— Я зарегистрирована в Бюро найма сестер милосердия. Моя очередь была первой.
— Как вас зовут? Мне не помешал бы номер вашего телефона.
— Миртль Годспид. — Она с сомнением покачала головой. Номер моего телефона будет для вас абсолютно бесполезен.
— Вы меня плохо знаете, сестричка. Конечно, — он глянул с осуждением на свою перевязанную руку, — сейчас я далеко не в лучшей форме.
Потом он посмотрел ей в глаза. Она не отвела их, но ее взгляд был холодным и отчужденным.
— Этот проклятый дом похож на морг, — заметил он. — Куда девались остальные?
— Спят. Меня вызвали рано утром сменить девушку, дежурившую всю ночь. Думаю, мало кто из жильцов дома спал сегодня.
Правым локтем Шейн неловко задел туалетный столик, смахнув с него дамскую сумочку. С глухим стуком она упала на пол. Прежде чем сестра успела поднять ее, он нагнулся и через секунду с гримасой боли на лице протянул сумочку ей.
— Все в порядке. Ваша?
Приняв сумочку из его рук, она ответила: «Да».
— Слишком дорогая для профессиональной сестры милосердия, - глухо сказал он.
Поджав губы, она произнесла ледяным тоном:
— Я заплатила за нее. Шейн сдавленно рассмеялся:
- Не сомневаюсь. И даже знаю чем. Дайте мне номер телефона, и у вас будет еще такая же.
Она взглянула на него с презрением:
— Считаете себя неотразимым? Если у вас нет других вопросов, прошу вас уйти. Я не стану горько рыдать, если больше никогда вас не увижу.
Шейн ухмыльнулся:
— Жаль, что прикончили другую сестричку. Ей нравились крутые рыжие парни.
Отвернувшись, сестра сказала:
— А мне - нет.
— Ладно. — Шейн сделал шаг к двери и спросил: - Где Педикью?
— Спит у себя в комнате.
— Где его комната, ангелочек?
— Я думала — вы сыщик.
— Остроты оставь при себе. — Он продолжал стоять в дверном проеме, раздражаясь все сильнее. — Покажи мне его комнату или я разбужу всех обитателей этого проклятого дома.
Заглянув за ширму, она направилась к двери и вышла из комнаты. Шейн медленно двинулся вслед за ней по коридору.
Возле одной из дверей она остановилась и указала на нее.
— Сюда я должна обращаться, если вдруг потребуется доктор. Поблагодарив ее, Шейн постучал. Сестра повернулась и вскоре исчезла за поворотом коридора.
Когда на стук Шейна никто не ответил, он постучал еще раз, значительно громче. Не услышав, как и прежде, ответа, он стал энергично дергать ручку. Убедившись, что дверь заперта изнутри, он громко выругался.
На шум открылась дверь на другом конце коридора, и из нее выглянул мистер Монтроуз. На нем был старомодный ночной халат, который он придерживал рукой на своих худых плечах.
— Что вам нужно? — хрипло спросил он. Потом, разглядев посетителя, сказал: — О, это вы, мистер Шейн. Что вы здесь делаете?
— Пытаюсь добраться до доктора, — проворчал Шейн. Монтроуз зашлепал по полу своими босыми ногами:
— Это его комната. Я уверен, он там. Наверное, крепко спит. Бедняга, он так расстроился из-за вчерашних событий.
— Спит он на удивление крепко. — Шейн заколотил в дверь ногами что было сил. — Открывайте, док!
Когда ответом снова было лишь молчание, он прекратил стучать и, задумавшись, потер себе подбородок. Обращаясь к мистеру Монтроузу, он заметил:
— Нормальный человек не в состоянии спать под такой грохот. В верхней части двери была открыта фрамуга. Пригнувшись,
Шейн левой рукой обхватил мистера Монтроуза за щиколотку:
— Я подниму вас, — предложил он, — а вы взгляните, что там за дверью.
Он приподнял Монтроуза, и тот, просунув голову внутрь, внезапно воскликнул:
— О боже!
Быстро опустив его на пол, Шейн заглянул ему в лицо. Затем, не спрашивая ни о чем, отошел чуть назад и левым плечом что было сил ударил в дверь. Он едва не потерял сознание от нечеловеческой боли, пронзившей его правый изувеченный бок.
Потом он снова и снова бил в дверь, пока, наконец, замок со скрежетом не поддался и дверь не повернулась на петлях. Шейн влетел в комнату, с трудом удержавшись на ногах. Вслед за ним, издавая неясные хныкающие звуки, засеменил мистер Монтроуз.
Неподвижно распростершись на постели, лежал доктор Джоул Педикью. Он производил впечатление мирно спящего человека. Доктор был полностью одет. Черты его лица были сосредоточенны, на губах застыло выражение какого-то непонятного торжества. Его левая рука бессильно свисала с кровати, на коврике валялся опрокинутый стакан, выпавший из разжатых пальцев. На прикроватной тумбочке стояла небольшая картонная коробочка со множеством таблеток розового цвета. На дне стакана был хорошо различим розовый осадок. Крышку коробочки украшали общеизвестные символы яда.
Кроме коробки на тумбочке лежало несколько листов бумаги, исписанных аккуратным мелким почерком. Подняв верхний листок, Шейн прочел: «Тому, кого это касается...» Он устало сказал:
— Монтроуз, прекратите хныкать. К подобным происшествиям в этом милом доме вы должны были привыкнуть. Позвоните Пейн-теру, пусть приезжает и возьмет с собой коронера.
Потом он опустился в стоящее у окна кресло и начал читать странный документ, оставленный доктором Педикью.
Глава 11
«Я виновен, — писал доктор Джоул Педикью, — в преступлении столь ужасном, что не могу жить дальше с сознанием вины, лежащим тяжелым бременем на моей душе. Смерть двух невинных женщин и умопомешательство красивой девушки отягощают мою совесть. Искупить свое преступление хотя бы в небольшой степени я смогу лишь в том случае, если правдиво изложу на бумаге все его обстоятельства и сумею убедить всех, что я, и только я, виновен в его совершении.
С детства я страдал от порочной любознательности, в результате которой не раз оказывался в постыдных ситуациях, хотя чувство стыда и покинуло меня много лет назад. Все это завершилось трагической развязкой, которую закон, безусловно, определит как убийство матери, что будет несправедливо, поскольку фактически убийцей миссис Брайтон являюсь я. Да, да, и убийцей Шарлотты Хант тоже.
Моим орудием стал человек с расстроенной психикой... Однако, я полагаю, мне следует вернуться в прошлое, чтобы стали понятны события последних дней.Пользу научного экспериментирования никто не отрицает: только благодаря ему наука сумела добиться выдающегося прогресса. Тем не менее иррациональное честолюбивое рвение познать то, что еще непознано другими, может лишить человека душевной чистоты и привести к трагическим, ужасающим пос-
ледствиям, если им движет стремление довести их до логического конца, как это было в случае со мной.Когда я говорю «им движет», я не пытаюсь реабилитировать себя. Перед богом у меня нет оправдания. Я пользуюсь этими двумя словами намеренно. С ранней юности я ощущал в себе какую-то внутреннюю силу, побуждавшую меня к действиям, которые — я это ясно осознавал — являлись оскорблением богу и всему человечеству. Я был подобен индивидууму, в которого вселился демон: я понимал это, но изгнать демона был не в состоянии.
Вот коротко о мотивации. Все вышесказанное не являлось обстоятельствами лишь последнего времени, и я не собираюсь утверждать, что не подозревал о порочности своих гнусных устремлений. Помню, еще в детстве меня чрезвычайно занимала мысль о том, сможет ли выжить цыпленок без защитного оперения. В нашем дворе бегали цыплята, я поймал одного, ощипал и потом долго рыдал над его холодным трупиком.
С такими моральными предпосылками, интересами, жизненными запросами я решил заняться медициной. Нет нужды детально объяснять, на какую благодатную почву упали пагубные задатки в моей душе, какие гигантские возможности открылись передо мной, полностью подавив те инстинкты порядочности и благопристойности, которые во мне оставались (при чтении этой фразы губы Шейна слегка искривились), отравив мне жизнь и разрушив то, что в противном случае могло бы стать предпосылками блестящей карьеры.
Уже в самом начале изучения медицины я понял, что главные возможности для экспериментирования открываются не при лечении тела, а при исцелении духа. Соответственно я посвятил себя всестороннему изучению обширных областей психологии, психиатрии, психометрии, а также углубленному ознакомлению с психофизикой, занимающейся комплексным духовным и телесным исцелением.
Я был восхищен, увлечен предоставившейся мне возможностью работать на грани метафизического в практически еще не исследованной области.Сейчас я содрогаюсь при мысли о том, сколько здоровых, нормальных интеллектов было загублено мною. С изобретательностью, достойной лучшего применения, я сумел достичь почти идеального баланса между нормальной и нарушенной психикой человека я подчеркиваю слово «почти». Идеала я не достиг, о чем свидетельствуют разрушенные интеллекты моих подопечных.
Но сегодня я ощущаю себя сильным. Я сам достиг полного равновесия, которое безуспешно пытался увидеть в других. Когда я пишу эти слова, я чувствую, что перешагиваю через ту пропасть, в которую низвергнуто так много моих пациентов. Я задаю себе вопрос, как долго я смогу сохранять это хрупкое рав-
новесне, и тороплюсь продолжить свое пространное признание, прежде чем до меня дотянется длань той же Немезиды, что настигла и тех, кто доверился мне.Короче говоря, в течение многих месяцев я разрабатывал теорию о том, что определенные психотропные препараты в комплексе с внушением - я называю подобный метод «психокатализом» в противоположность психоанализу способны привести к некоторым формам психического расстройства. Мое глубокое убеждение состояло в том, что если существует возможность разработать процедуру психокатализа и осуществить ее поэтапно, то в этом случае возможно реверсировать процесс, заменив препараты и характер внушения, вызывающие душевное расстройство, на их противоположность, и таким образом исцелить человека от безумия.
Фантазия? Гротескная химера? Возможно. Тем не менее в своей основе эта теория вполне здравая. Мечта, которая будет воплощена в жизнь более сильными натурами, чем я. Я завещаю свои графики, свои открытия и находки тем из своих коллег, которые полностью лишены придуманного ханжами понятия совести. Я чувствую, что сам уже не способен продолжать.
Возможности исследований, предоставившиеся мне в деле Брайтонов. были буквально ниспосланы небом. Несколько месяцев назад я был вынужден закрыть двери своей психиатрической больницы в Нью-Йорке. Моя рекордная, почти стопроцентная неспособность оказать помощь душевнобольным вызвала определенные сомнения у .нолей, стоит ли передавать в мои руки своих близких, страдающих психическими заболеваниями. Без человеческого материала для дальнейших экспериментов я чувствовал себя потерянным, хотя, судя по всему, был чрезвычайно близок к окончательному успеху.
Поэтому я восторженно встретил предложение сопровождать в Майами больного и двух молодых людей, с которыми я мог работать без помех, как мне вздумается.Не буду останавливаться на подробном анализе своего метода, с помощью которого мне удалось превратить умную и вполне нормальную девушку в одержимую манией убийства матери, в блуждающего по ночам безумца с неистовой жаждой крови, которую я сумел возбудить в ее невинной груди. Детали изложены в записях моих наблюдений за историей ее болезни. Они представляют интерес только для специалиста.
Достаточно сказать, что сразу же по прибытии в Майами я полностью переключил свое внимание на двух молодых людей. Поскольку на больного старика, который определенно был на грани смерти, времени у меня не оставалось, я пригласил местного терапевта и фактически полностью стал свободен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Почему они наняли на работу именно вас, сестричка?
— Я зарегистрирована в Бюро найма сестер милосердия. Моя очередь была первой.
— Как вас зовут? Мне не помешал бы номер вашего телефона.
— Миртль Годспид. — Она с сомнением покачала головой. Номер моего телефона будет для вас абсолютно бесполезен.
— Вы меня плохо знаете, сестричка. Конечно, — он глянул с осуждением на свою перевязанную руку, — сейчас я далеко не в лучшей форме.
Потом он посмотрел ей в глаза. Она не отвела их, но ее взгляд был холодным и отчужденным.
— Этот проклятый дом похож на морг, — заметил он. — Куда девались остальные?
— Спят. Меня вызвали рано утром сменить девушку, дежурившую всю ночь. Думаю, мало кто из жильцов дома спал сегодня.
Правым локтем Шейн неловко задел туалетный столик, смахнув с него дамскую сумочку. С глухим стуком она упала на пол. Прежде чем сестра успела поднять ее, он нагнулся и через секунду с гримасой боли на лице протянул сумочку ей.
— Все в порядке. Ваша?
Приняв сумочку из его рук, она ответила: «Да».
— Слишком дорогая для профессиональной сестры милосердия, - глухо сказал он.
Поджав губы, она произнесла ледяным тоном:
— Я заплатила за нее. Шейн сдавленно рассмеялся:
- Не сомневаюсь. И даже знаю чем. Дайте мне номер телефона, и у вас будет еще такая же.
Она взглянула на него с презрением:
— Считаете себя неотразимым? Если у вас нет других вопросов, прошу вас уйти. Я не стану горько рыдать, если больше никогда вас не увижу.
Шейн ухмыльнулся:
— Жаль, что прикончили другую сестричку. Ей нравились крутые рыжие парни.
Отвернувшись, сестра сказала:
— А мне - нет.
— Ладно. — Шейн сделал шаг к двери и спросил: - Где Педикью?
— Спит у себя в комнате.
— Где его комната, ангелочек?
— Я думала — вы сыщик.
— Остроты оставь при себе. — Он продолжал стоять в дверном проеме, раздражаясь все сильнее. — Покажи мне его комнату или я разбужу всех обитателей этого проклятого дома.
Заглянув за ширму, она направилась к двери и вышла из комнаты. Шейн медленно двинулся вслед за ней по коридору.
Возле одной из дверей она остановилась и указала на нее.
— Сюда я должна обращаться, если вдруг потребуется доктор. Поблагодарив ее, Шейн постучал. Сестра повернулась и вскоре исчезла за поворотом коридора.
Когда на стук Шейна никто не ответил, он постучал еще раз, значительно громче. Не услышав, как и прежде, ответа, он стал энергично дергать ручку. Убедившись, что дверь заперта изнутри, он громко выругался.
На шум открылась дверь на другом конце коридора, и из нее выглянул мистер Монтроуз. На нем был старомодный ночной халат, который он придерживал рукой на своих худых плечах.
— Что вам нужно? — хрипло спросил он. Потом, разглядев посетителя, сказал: — О, это вы, мистер Шейн. Что вы здесь делаете?
— Пытаюсь добраться до доктора, — проворчал Шейн. Монтроуз зашлепал по полу своими босыми ногами:
— Это его комната. Я уверен, он там. Наверное, крепко спит. Бедняга, он так расстроился из-за вчерашних событий.
— Спит он на удивление крепко. — Шейн заколотил в дверь ногами что было сил. — Открывайте, док!
Когда ответом снова было лишь молчание, он прекратил стучать и, задумавшись, потер себе подбородок. Обращаясь к мистеру Монтроузу, он заметил:
— Нормальный человек не в состоянии спать под такой грохот. В верхней части двери была открыта фрамуга. Пригнувшись,
Шейн левой рукой обхватил мистера Монтроуза за щиколотку:
— Я подниму вас, — предложил он, — а вы взгляните, что там за дверью.
Он приподнял Монтроуза, и тот, просунув голову внутрь, внезапно воскликнул:
— О боже!
Быстро опустив его на пол, Шейн заглянул ему в лицо. Затем, не спрашивая ни о чем, отошел чуть назад и левым плечом что было сил ударил в дверь. Он едва не потерял сознание от нечеловеческой боли, пронзившей его правый изувеченный бок.
Потом он снова и снова бил в дверь, пока, наконец, замок со скрежетом не поддался и дверь не повернулась на петлях. Шейн влетел в комнату, с трудом удержавшись на ногах. Вслед за ним, издавая неясные хныкающие звуки, засеменил мистер Монтроуз.
Неподвижно распростершись на постели, лежал доктор Джоул Педикью. Он производил впечатление мирно спящего человека. Доктор был полностью одет. Черты его лица были сосредоточенны, на губах застыло выражение какого-то непонятного торжества. Его левая рука бессильно свисала с кровати, на коврике валялся опрокинутый стакан, выпавший из разжатых пальцев. На прикроватной тумбочке стояла небольшая картонная коробочка со множеством таблеток розового цвета. На дне стакана был хорошо различим розовый осадок. Крышку коробочки украшали общеизвестные символы яда.
Кроме коробки на тумбочке лежало несколько листов бумаги, исписанных аккуратным мелким почерком. Подняв верхний листок, Шейн прочел: «Тому, кого это касается...» Он устало сказал:
— Монтроуз, прекратите хныкать. К подобным происшествиям в этом милом доме вы должны были привыкнуть. Позвоните Пейн-теру, пусть приезжает и возьмет с собой коронера.
Потом он опустился в стоящее у окна кресло и начал читать странный документ, оставленный доктором Педикью.
Глава 11
«Я виновен, — писал доктор Джоул Педикью, — в преступлении столь ужасном, что не могу жить дальше с сознанием вины, лежащим тяжелым бременем на моей душе. Смерть двух невинных женщин и умопомешательство красивой девушки отягощают мою совесть. Искупить свое преступление хотя бы в небольшой степени я смогу лишь в том случае, если правдиво изложу на бумаге все его обстоятельства и сумею убедить всех, что я, и только я, виновен в его совершении.
С детства я страдал от порочной любознательности, в результате которой не раз оказывался в постыдных ситуациях, хотя чувство стыда и покинуло меня много лет назад. Все это завершилось трагической развязкой, которую закон, безусловно, определит как убийство матери, что будет несправедливо, поскольку фактически убийцей миссис Брайтон являюсь я. Да, да, и убийцей Шарлотты Хант тоже.
Моим орудием стал человек с расстроенной психикой... Однако, я полагаю, мне следует вернуться в прошлое, чтобы стали понятны события последних дней.Пользу научного экспериментирования никто не отрицает: только благодаря ему наука сумела добиться выдающегося прогресса. Тем не менее иррациональное честолюбивое рвение познать то, что еще непознано другими, может лишить человека душевной чистоты и привести к трагическим, ужасающим пос-
ледствиям, если им движет стремление довести их до логического конца, как это было в случае со мной.Когда я говорю «им движет», я не пытаюсь реабилитировать себя. Перед богом у меня нет оправдания. Я пользуюсь этими двумя словами намеренно. С ранней юности я ощущал в себе какую-то внутреннюю силу, побуждавшую меня к действиям, которые — я это ясно осознавал — являлись оскорблением богу и всему человечеству. Я был подобен индивидууму, в которого вселился демон: я понимал это, но изгнать демона был не в состоянии.
Вот коротко о мотивации. Все вышесказанное не являлось обстоятельствами лишь последнего времени, и я не собираюсь утверждать, что не подозревал о порочности своих гнусных устремлений. Помню, еще в детстве меня чрезвычайно занимала мысль о том, сможет ли выжить цыпленок без защитного оперения. В нашем дворе бегали цыплята, я поймал одного, ощипал и потом долго рыдал над его холодным трупиком.
С такими моральными предпосылками, интересами, жизненными запросами я решил заняться медициной. Нет нужды детально объяснять, на какую благодатную почву упали пагубные задатки в моей душе, какие гигантские возможности открылись передо мной, полностью подавив те инстинкты порядочности и благопристойности, которые во мне оставались (при чтении этой фразы губы Шейна слегка искривились), отравив мне жизнь и разрушив то, что в противном случае могло бы стать предпосылками блестящей карьеры.
Уже в самом начале изучения медицины я понял, что главные возможности для экспериментирования открываются не при лечении тела, а при исцелении духа. Соответственно я посвятил себя всестороннему изучению обширных областей психологии, психиатрии, психометрии, а также углубленному ознакомлению с психофизикой, занимающейся комплексным духовным и телесным исцелением.
Я был восхищен, увлечен предоставившейся мне возможностью работать на грани метафизического в практически еще не исследованной области.Сейчас я содрогаюсь при мысли о том, сколько здоровых, нормальных интеллектов было загублено мною. С изобретательностью, достойной лучшего применения, я сумел достичь почти идеального баланса между нормальной и нарушенной психикой человека я подчеркиваю слово «почти». Идеала я не достиг, о чем свидетельствуют разрушенные интеллекты моих подопечных.
Но сегодня я ощущаю себя сильным. Я сам достиг полного равновесия, которое безуспешно пытался увидеть в других. Когда я пишу эти слова, я чувствую, что перешагиваю через ту пропасть, в которую низвергнуто так много моих пациентов. Я задаю себе вопрос, как долго я смогу сохранять это хрупкое рав-
новесне, и тороплюсь продолжить свое пространное признание, прежде чем до меня дотянется длань той же Немезиды, что настигла и тех, кто доверился мне.Короче говоря, в течение многих месяцев я разрабатывал теорию о том, что определенные психотропные препараты в комплексе с внушением - я называю подобный метод «психокатализом» в противоположность психоанализу способны привести к некоторым формам психического расстройства. Мое глубокое убеждение состояло в том, что если существует возможность разработать процедуру психокатализа и осуществить ее поэтапно, то в этом случае возможно реверсировать процесс, заменив препараты и характер внушения, вызывающие душевное расстройство, на их противоположность, и таким образом исцелить человека от безумия.
Фантазия? Гротескная химера? Возможно. Тем не менее в своей основе эта теория вполне здравая. Мечта, которая будет воплощена в жизнь более сильными натурами, чем я. Я завещаю свои графики, свои открытия и находки тем из своих коллег, которые полностью лишены придуманного ханжами понятия совести. Я чувствую, что сам уже не способен продолжать.
Возможности исследований, предоставившиеся мне в деле Брайтонов. были буквально ниспосланы небом. Несколько месяцев назад я был вынужден закрыть двери своей психиатрической больницы в Нью-Йорке. Моя рекордная, почти стопроцентная неспособность оказать помощь душевнобольным вызвала определенные сомнения у .нолей, стоит ли передавать в мои руки своих близких, страдающих психическими заболеваниями. Без человеческого материала для дальнейших экспериментов я чувствовал себя потерянным, хотя, судя по всему, был чрезвычайно близок к окончательному успеху.
Поэтому я восторженно встретил предложение сопровождать в Майами больного и двух молодых людей, с которыми я мог работать без помех, как мне вздумается.Не буду останавливаться на подробном анализе своего метода, с помощью которого мне удалось превратить умную и вполне нормальную девушку в одержимую манией убийства матери, в блуждающего по ночам безумца с неистовой жаждой крови, которую я сумел возбудить в ее невинной груди. Детали изложены в записях моих наблюдений за историей ее болезни. Они представляют интерес только для специалиста.
Достаточно сказать, что сразу же по прибытии в Майами я полностью переключил свое внимание на двух молодых людей. Поскольку на больного старика, который определенно был на грани смерти, времени у меня не оставалось, я пригласил местного терапевта и фактически полностью стал свободен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24