Зайдем теперь с другой стороны. Я отъявленный реакционер. Я француз, который родился и вырос в Алжире. Я ненавижу арабов. С моей точки зрения, арабы несут угрозу моей любимой Франции, поэтому в моих глазах алжирские повстанцы - это кучка бандитов и негодяев. И, движимый святой ненавистью к ним, я могу отдать приказ уничтожить алжирскую деревню. В истории полно примеров зверских преступлений, совершаемых людьми из патриотических чувств. Нет сомнения, что среди мясников в нацистских концлагерях было немало тех, кто считал, что их грязная работа необходима для процветания родной Германии. Так что доверяться чужим доводам - занятие рискованное.
Я пососал сигару - она затухла. Раскурив её вновь, я спросил:
- Но как же Кислы и Фодор попали в Штаты?
- Может быть, въехали по туристической визе, а может быть, нелегально перешли границу. А может быть, они были секретными агентами.
- Это как понимать? - изумился я. - Вы что же, обвиняете дядю Сэма в грязных делишках?
На губах у Жака появилась усталая улыбка.
- Я вовсе не собираюсь оскорблять вашу страну. Если угодно, я глубоко уважаю Соединенные Штаты. Я имею в виду вот что: если предположить что эти люди участвовали в бойне и если они совершили это с ведома армейского командования, то их могли просто обменять. Услуга за услугу. В наше время по всем миру то тут, то там вспыхивают грязные войны, в которые втянуты сверхдержавы. Вам известно, что ЦРУ имеет возможность ежегодно оформлять въезд в США ста иностранцам в обход всех квот и визовых формальностей? Та же система и во Франции. Так что если я, предположим, высокий армейский чин, прошу американское правительство оказать мне некую услугу и впустить в страну трех человек, никто не станет задавать никаких вопросов. В обмен на это французское правительство разрешит въехать во Францию нескольким американцам. И опять же никто ни о чем не станет спрашивать. Короче говоря, Вашингтон даже не знает об алжирском прошлом Кислы и Фодора и не интересуется этим вопросом. Но все это лишь мои догадки.
- А если предположить, что вы нашли дневник и там говорится, что в массовом убийстве повинны французы. Что вы сделаете с этим дневником? задавая этот вопрос, я хотел увидеть его реакцию.
- Что бы ни утверждалось в дневнике, это не имеет значения. Там должны фигурировать доказательства того, что в преступлении замешана французская сторона. Если же такие доказательства там есть, то уверяю вас, что мы, либералы, воспользуемся этим дневником для того, чтобы изгнать профашистские элементы из нашего правительства. Мы будем настаивать на наказании виновных. Разумеется, если дневник окажется в руках наших политических противников, они его тут же уничтожат.
- А если он попадет к алжирцам?
Жак пожал плечами.
- Месье Маус, алжирцы, как и французы - да и все нации - состоят из самых разных политических групп. Тут все будет зависеть от содержания дневника и от того, к кому именно он попадет. Поймите, нет хороших и плохих стран. Что касается нас, то мы, умеренные либералы, не преследуем никаких эгоистических интересов. Мое убеждение: какими бы помыслами, низменными или высокими, ни руководствовались исполнители этого бойни, они совершили страшное преступление. И виновные - будь то французы, или алжирцы, или марсиане - должны понести заслуженное наказание. Чтобы в будущем подобные преступления были невозможны.
- Так, ладно. Но почему вокруг этого дневника поднялась такая свистопляска? Ведь столько лет прошло! Кому теперь какое дело?
Жак печально посмотрел на меня:
- Надеюсь, вы не настолько циничны, месье Маус! И не настолько неразумны, чтобы не понять, какой резонанс может иметь подобное разоблачение. Уничтожение деревеньки Лидице для окончательного поражения нацистов имело не меньшее значение, чем бомбардировки Германии авиацией союзников. Мировое общественное мнение - сильнейшее оружие. Вот почему этот дневник представляет такую важность.
- Но почему же за ним охотятся нефтяные компании? Они же не занимаются политикой.
Жак взмахнул сигаретой.
- Тут как раз все понятно. Они заинтересованы в нефтяных концессиях в Сахаре, поэтому сейчас они могут заигрывать сразу со всеми, чтобы в итоге оказаться заодно с победителем. Для них дневник может оказаться инструментом шантажа. Даже де Голль...
Слушая его, я еле сдерживал улыбку. Бедная Роуз. Бедный я. На какой же пороховой бочке мы с ней сидели все это время. Мы были точно котенок с консервной банкой на хвосте, который пытается бегством спастись от страшного грохота. А ведь как все просто: надо было просто скинуть где-нибудь бумаги Фодора - и дело с концом.
Взглянув на часы, я встал, прервав Жака на полуслове:
- Ладно, если мне доведется увидеться с этой Мэри, и если она окажется Роуз, и если этот дневник у нее, я постараюсь...
Он расхохотался мне в лицо.
- Месье Маус, не обижайтесь, но, откровенно говоря, мне представляется, что вы лжец! Я думаю, вам отлично известно, где Роуз. Вот моя визитная карточка. Прошу вас...
- Мне наплевать, что вы думаете! - грубо заметил я. - Я не знаю, где она.
Он иронически отвесил мне поклон.
- Тогда скажем так. Сохраните мою карточку. Если этот дневник когда-нибудь попадет вам в руки... Надеюсь, я смог убедить вас в том, насколько он важен для человечества. Прошу лишь об одном: если он попадет вам в руки - вышлите его мне. Я француз, но в первую очередь цивилизованный человек в самом высоком смысле этого слова. Если в этом дневнике содержатся хоть какие-то доказательства, клянусь, я сделаю все, чтобы справедливость восторжествовала...
- Не надо громких слов. Я уже устал вам повторять: мне неизвестно, где Роуз и где дневник!
- Мы же говорим: если вы её увидите, - вмешалась Колетт. - уговорите её передать этот дневник нам. Мики, вы обязаны это сделать!
Жак выпустил колечко дыма, а потом струйку дыма через колечко. Ловко это у него получилось.
- Тут есть ещё один нюанс. Я оцениваю этот дневник в десять тысяч долларов.
- А почему так мало? - не удержался я.
Он вскочил на ноги.
- Ага! Значит, дневник у вас и вам за него предлагали больше!
- Спокойно! Я ничего не знаю о дневнике. Вы же сами сказали, что Кислы когда-то давал за него пятьдесят "кусков". Я просто пошутил.
Жак снова поклонился.
- Ну, раз я прошу вас верить мне, то и мне придется поверить вам. Честно говоря, у нас не так-то много свободных средств - мы не можем предложить больше десяти тысяч. Не забывайте: дневник может оказаться пустышкой!
Я спрятал его визитку в карман.
- Да я же ничего вам не собираюсь продавать. То есть мне просто нечего продавать. Но обещаю, если судьба сведет меня с женщиной, которую вы называете Роуз, я отдам ей вашу карточку. - Говоря это, я подумал: Жак и Колетт мечтают спасти мир. Но я тоже мечтаю о том же самом - я мечтаю спасти наш с Роуз укромный маленький мир на острове. А для этого мне надо было хранить в тайне ото всех его существование. - Впрочем, как говорят карточные шулеры, это все только если бы да кабы...
Наступило молчание. Я взял пакет с едой и подошел к двери.
- Спасибо за все, Колетт. Деньги пришлю через пару дней. - Я помахал Жаку.
- У меня внизу машина, - сказал он. - Хотите, я вас подвезу?
- Нет, спасибо. - Я открыл дверь.
- Не забудьте про меня, месье Маус, - тихо заметил Жак. - И скажите Роуз, пусть она по крайней мере придет ко мне просто поговорить. Кстати, что она за человек, эта ваша Мэри, которая на самом деле Роуз?
Спускаясь по лестнице вниз, я ответил:
- Самая обыкновенная девушка, которая старается никому не быть в тягость.
9.
У дома стоял черный кадиллак. За рулем сидел хмурого вида парень в костюме. Номера были явно дипломатические. Водитель бросил на меня скучающий взгляд. Телохранители во всех уголках мира выглядят абсолютно одинаково. В первый момент я даже подумал, а не попросить ли месье Жака подбросить меня куда-нибудь в центр - по крайней мере, в его лимузине я был бы в полной безопасности.
Я прошел по ночной улице несколько кварталов, потом свернул на авеню. Похоже, за мной не следили. Чтобы запутать моих воображаемых преследователей, я сел в автобус и миновал нужную мне станцию метро. Сойдя с автобуса, я зашел под козырек большого магазина и стал наблюдать за улицей. Вокруг не были ни души. Увидев проехавшую мимо патрульную машину, я решил убраться отсюда - не хватало мне только наткнуться на того домосмотрителя.
Платформа была пустынна. Я сел в первый вагон. На каждой остановке я выскакивал из двери и в последнюю секунду впрыгивал обратно. Теперь, будучи в курсе всего - если, конечно, Жак не навешал мне лапши на уши - я уже ни о чем не беспокоился. Мне хотелось лишь поскорее добраться до "Морской принцессы". Я сел на диванчик и тут из-за открытой двери вагона раздался голос:
- Ты в своем уме, приятель?
Я обернулся и увидел ухмыляющееся лицо машиниста, высунувшегося из своей кабины. Возможно, мне это привиделось, но я вдруг узнал в нем того самого баскетболиста, который, ткнув мне под ребра ствол, привел меня на развалины. На следующей остановке я вышел и дождался другого поезда. На Тридцать четвертой улице я сделал пересадку на экспресс до Ньюарка.
Темная сырая станция производила впечатление мрачного склепа, где всего можно было ожидать - даже выстрела в спину. Я стоял на платформе один. Мне стало не по себе, и, выбравшись на улицу, я отправился на железнодорожный вокзал неподалеку. Там мне сказали, что все поезда, следующие отсюда на Запад, делают остановку в Ньюарке.
Меня это устраивало - в вокзальной суматохе я мог с легкостью затеряться в толпе и никто бы никогда не узнал бы, на какой поезд я сел. В справочной на втором этаже мне сказали, что я могу купить билет в поезде, который отправлялся через восемь минут. Я спустился на первый этаж и нашел там укромный угол возле выхода на перрон. До отправления моего поезда оставалось пять минут.
Прислонившись к стене, я украдкой оглядывался по сторонам. Наверное, со стороны меня можно было принять за рабочего ночной смены. Мимо прошагал парень, сгибаясь под тяжестью огромной пачки утренних газет. И вдруг он метнул эту здоровенную, килограммов в сорок, пачку в меня. Я получил ощутимый удар в грудь. Кое-как удержавшись на ногах и придя в себя от неожиданного нападения, я увидел прямо перед собой угрюмую рожу того самого хмыря, который удрал после того, как я послал в нокаут его напарника у дома Кислы на Корк-авеню. В правой руке он держал тонкую дубинку.
- Не заставляй меня применять силу, умник. Без глупостей, - прошипел он.
Я понял, что его напарник околачивается где-то поблизости и появится с минуты на минуту.
- Вам, ребята, ещё не надоело? - вяло поинтересовался я.
- Без глупостей! - повторил тот, помахивая дубинкой.
- Я не нуждаюсь в массаже, - попробовал пошутить я, и тут услышал приближающиеся шаги. Я повернул голову на звук шагов, но никого не увидел. - К тому же у меня нет выбора. Вот и твой приятель.
Его голова и моя левая дернулись одновременно. Я влепил кулаком в его тяжелую челюсть и тут же ощутил, как онемели костяшки пальцев. Он медленно сел на пол и откинулся назад. Выбив у него из руки дубинку, я заметил краем глаза синие брюки вдалеке. Полицейский! Склонившись над бездыханным сыщиком, я сделал вид, что ощупываю его голову. Левой же я быстро обшарил его карманы и нащупал кожаное портмоне с жетоном. Полицейский перешел на бег.
Я выпрямился, запихнув дубинку в рукав автомобильной куртки.
- Очень рад вас видеть, офицер, - радушно обратился я к подбежавшему. - Частный детектив! - и с этими словами я продемонстрировал ему чужое удостоверение. - Работаю на "Трансглобал-ойл". Вы конечно, слышали о нас крупнейший в мире нефтедобывающий концерн.
- "Транглобал-ойл"? - неуверенно повторил тот, возвращая мне удостоверение. - Да, кажется, да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27