– Я за пивом! – объявил Турецкий, но, потоптавшись минуту в прихожей, разулся, вернулся на кухню и полез в холодильник. – Пиво как-нибудь в другой раз, – пояснил он Ирине Генриховне, – сейчас надо коньячку.
Инара. Ноябрь 1971
Отец предложил Инаре не ходить в суд.
– Тебя ведь не будут допрашивать? Зачем лишний раз нервничать?
Инара действительно переживала. И не смогла бы, наверное, четко ответить: за Мурада или за себя. Тягостная хандра не отпускала сутками, ничего не хотелось. На допросы ее больше не вызывали, Замятин не появлялся, даже брат Мурада больше не приходил. Она дни напролет лежала на диване с книжкой, по пять раз перечитывая каждую страницу и все равно не запоминая прочитанного.
Следствие завершили ударными темпами. Могли бы волынить и месяц и полгода, но уложились в двухмесячный срок. Суд назначили на пятнадцатое октября – сороковой день со дня смерти Бармина, отложив рассмотрение нескольких дел. Процесс обещал быть громким.
– Давай я устрою тебе больничный, а еще лучше организуем путевку в санаторий, куда-нибудь в Крым, – предлагал отец. – Отдохнешь, все забудется.
Но Инара все-таки пошла.
Похудевший, осунувшийся Мурад смотрел под ноги и, даже когда ему задавали вопросы, не поднимал глаз. Наверняка так посоветовал адвокат, чтобы раскаяние выглядело натуральнее. Его немногочисленные родственники сидели в углу зала, и вокруг них само собой образовалось кольцо отчуждения из пустых стульев. Инара пожалела, что не послушалась отца, – ей пришлось сесть с ними, она же объявила себя невестой обвиняемого. Мать Сергея снова смотрела на нее долгим тяжелым взглядом, не с ненавистью, скорее с презрением.
Замятина снова не было. Или его держали в комнате для свидетелей, или не будут допрашивать в первый день, и он решил не приходить. Зато, как и на кладбище, было много коллег Сергея – и в форме и в штатском.
Вначале допросили участкового из Кашина, которого они тогда разбудили и который первым из представителей власти увидел труп. Потом вызывали по очереди оперативников, экспертов… Народные заседатели с жадным любопытством поглощали подробности, народ в зале безмолвствовал, судья – благообразный мужик с шикарной седой шевелюрой – все заседание листал папку с делом.
Последним в первый день для дачи показаний пригласили таксиста, который подтвердил, что на момент приезда в Кашино, то есть всего за полтора часа до гибели, Бармин был трезв и вел себя вполне вменяемо. После этого объявили перерыв до завтра, и выходивший народ оживленно шептался, что завтра-то и начнется самое интересное.
Самое интересное началось, когда свидетельское место занял Замятин – серьезный, подтянутый, с комсомольским значком.
Прокурор, опершись ладонями на стол и слегка покачиваясь, выдержал паузу, ожидая, пока в зале установится полная тишина, а народные заседатели оторвутся от своих бумаг и сконцентрируют на нем свое внимание. Только после этого он начал допрос:
– На следствии вы, Замятин, вначале показали, что Бармин был зачинщиком драки?
– Да.
– И выстрелил первым. Выстрелил, целясь в Оласаева, так?
– Да, я так говорил.
– Вы изменили свои показания?
– Да.
– Почему?
– Потому что это неправда. – Замятин отвечал с гордо поднятой головой, четко и громко, правда избегая при этом смотреть на зал и особенно на скамью подсудимых.
– Обращаю внимание суда, что свидетель Замятин изменил свои показания до того, как следствие получило результаты судебно-баллистической экспертизы, поэтому обвинение сочло целесообразным не предъявлять Замятину обвинения в лжесвидетельстве. – Прокурор глотнул воды и сурово взглянул на Мурада. – Пуля, обнаруженная на месте преступления, по заключению баллистической экспертизы, действительно выпущена из пистолета ТТ, то есть из оружия Бармина. Но место ее расположения и отсутствие деформации позволяют с уверенностью утверждать, что Бармин стрелял в воздух, то есть производил предупредительный выстрел. В свете этого показания Оласаева на предварительном следствии о прямой угрозе его жизни представляются ложными. И картина преступления выглядит следующим образом: Бармин воспользовался пистолетом только для устрашения Оласаева и не имел намерения его убивать. В пользу этого утверждения говорит и тот факт, что он нанес Оласаеву удар по голове рукояткой пистолета и характер травмы Оласаева однозначно свидетельствует: пистолет человек, наносивший удар, держал за ствол, а при таком положении оружия говорить о намерении застрелить нельзя… И фактически участники драки меняются ролями. На самом деле Бармин защищался. После первого удара ножом он вынул пистолет, но не для того, чтобы стрелять. Он предложил Оласаеву бросить нож, тот не послушался, тогда Бармин использовал пистолет как холодное оружие, то есть ударил им Оласаева, защищаясь от ножа, но, когда и это не подействовало, он сделал предупредительный выстрел в воздух, а Оласаев добил раненого Бармина ударом ножа в спину.
Прокурор снова выпил воды и отвернулся от Мурада, удовлетворенно хмыкнув.
– Ответьте, Замятин, кто первым начал ссору? – спросил председательствующий.
– Бармин.
– А драку?
– Оласаев.
– То есть, если бы Оласаев не взялся за нож, драки бы не было?
– Нет.
– У Оласаева было достаточно оснований, чтобы начать драку?
– Я не знаю.
– Объясните более подробно суду, что же произошло.
– Все зависит от характера человека. Я бы не махал кулаками, тем более ножом, а попробовал бы поговорить.
После этой реплики по залу пронесся гул то ли одобрения, то ли возмущения и судья вынужден был призвать всех к порядку.
– Вы утверждаете, что Оласаев первым нанес удар ножом Бармину?
– Да.
– И Бармин после этого все-таки стрелял в воздух?
– Да.
– Подсудимый Оласаев пытался склонить вас к даче ложных показаний?
– Да.
– Угрожал ли он вам физической расправой?
– Да.
Замятин, так и не взглянув ни разу на Мурада, ретировался через боковую дверь. После судебного следствия начались прения сторон. Первым выступил с обвинительной речью прокурор – государственный обвинитель.
– В данном случае мы имеем дело с хладнокровным умышленным убийством. Подсудимый сознательно добил человека, которого называл своим другом, добил предательским ударом в спину. А после, испугавшись, попытался пустить следствие по ложному следу, давая заведомо ложные показания и запугивая свидетелей. Учитывая все вышесказанное, обвинение требует для подсудимого Оласаева Мурада Ильясовича максимального срока, предусмотренного статьей 103 УК РСФСР.
Адвокат говорил долго и неубедительно. Слишком тонко намекал на цепь трагических случайностей в виде оказавшихся на месте преступления ножа и пистолета, пытался убедить судей, что Мурад обладает горячим темпераментом и действовал в состоянии аффекта, то есть убийство не стоит называть умышленным. И под конец совершенно упадническим тоном попросил суд учесть, что подсудимый никогда ранее не привлекался к уголовной ответственности и глубоко раскаивается в содеянном.
– Обвиняемый Оласаев, – скрипучим голосом вопросил судья, – признаете ли вы себя виновным в умышленном убийстве Бармина?
– Да. Признаю.
В последнем слове подсудимый кратко повторил свои прежние показания и просил о снисхождении.
Матери Мурада стало дурно, и ее вывели из зала.
Судьи удалились в совещательную комнату и совещались ровно два часа. Скорее всего, приговор был согласован заранее, и судьи просто соблюли минимум приличий.
Мурад выслушал приговор, так и не подняв головы.
– Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики Оласаев Мурад Ильясович признается виновным в умышленном убийстве без отягчающих обстоятельств гражданина Бармина Сергея Николаевича по статье 103 УК РСФСР. Суд определил меру наказания подсудимому Оласаеву в виде восьми лет лишения свободы с отбыванием срока наказания в колонии усиленного режима.
Хмуренко. 10 апреля. 22.10
В кабинете горел свет, дверь была распахнута настежь, а на пороге валялись смятые бумажки. Ребята в камуфляже поработали, мелькнула у Хмуренко мысль. Нет, чушь собачья, как они могли сюда пробраться? Или это наш «честный следователь»? Неужели ему так легко и быстро дали санкцию на обыск? Или это он в порядке частной инициативы? Хмуренко надоело задавать себе вопросы, и он, сжав кулаки, смело шагнул через порог.
Ни ребят в камуфляже, ни следователя Турецкого в кабинете не было, и вообще, все было цело и невредимо, все находилось на своих обычных местах, за исключением Лады. Лада сидела за столом Миши Лепешкина, навалившись на него грудью, вытянув руки, так что пальцы свисали с противоположного края стола, и один за другим пускала бумажные самолетики. Их у нее был заготовлен целый ворох. Ногой она катала под столом пустую пластиковую двухлитровку боржоми.
– А-а-а, Александр Сергеевич! – пьяно протянула она. – Тяжело без тренировки! Фух! Как эфир?
Хмуренко обалдело на нее уставился. За все годы совместной работы он впервые видел Ладу в таком откровенно свинском состоянии.
– Давай я тебя домой отвезу, – предложил он.
– Нет. Сперва доклад о проделанных успехах.
– На каком поприще?
– Журналис-с-стко-расследовательном. Расследователь-ском. Я сейчас.
Лада, шатаясь, вышла за дверь и через пять минут вернулась, умывшись, в значительно лучшей форме. Увидев, что с ней, возможно, удастся поговорить серьезно, Хмуренко сел в свое кресло и спросил:
– Ты в «Данко» попала на банкет?
– Нет. Я сама устроила эксклюзивный банкет для Таи. Тая – секретарша Глеба Евгеньевича. Для начала я представилась главой благотворительного фонда. Якобы пришла склонять Фурманова к пожертвованиям. Потом слово за слово выяснила, что она его слегка так недолюбливает. Ну и наплела историю, что сама три года проработала секретаршей генерального в солидной фирме, что он был мудак, совсем меня достал, что я ушла, хлопнув дверью, а теперь открыла свое дело – фонд и счастлива до безумия. Потом затащила эту Таю в кабак. Пол-литра бананового ликера пришлось в нее влить! А он, между прочим, сорок градусов! А ростом она на полголовы меньше меня и весит, наверное, килограммов шестьдесят максимум. В итоге рассказала, конечно. Все. Кто на фирме чем занимается, откуда и куда идут деньги и как она потеряла невинность – страшно интересно!
– Давай ее интимную жизнь оставим пока в стороне. – Хмуренко, воспользовавшись паузой, перехватил инициативу. Обрушившийся на него поток сознания слегка утомил, и он засомневался, правильно ли поступил, не отложив разговор с Ладой до завтра.
– Правильно, – согласилась Лада, – Тая, она вообще-то такая дура!
– Что ты выяснила про деньги?
– Она, по сути, ничего не знает. – Лада потрясла головой, подошла к окну, приложила лоб к холодному стеклу, постояла так с минуту и продолжила: – «Данко» занимается торговым посредничеством при экспорте нефтепродуктов. От налогов уклоняются обычным способом: заключают договор с иностранным партнером, прибыль – копеечная. Потом керосин там или мазут по дороге в порт якобы перекупает другая фирма-посредник, прибыль у «Данко» опять копеечная. Эта другая фирма продает мазут тому же самому иностранному партнеру уже по разумной цене, хотя и несколько ниже мировой. На самом деле второй фирмы-посредника в природе не существует, она каждый раз новая. «Данко» с каждого рубля прибыли проводит по документам копейку, исправно платит с этой копейки налоги и неплохо себя чувствует.
– Понятно, понятно, – Хмуренко нетерпеливо заерзал в кресле, – ты же сама сказала: схема обычная. Подавляющее большинство частных фирм в России так работают, почему, спрашивается, никогда не можем налоги собрать. При чем здесь Ильичев?
– При том, что даже с учетом всех шахеров-махеров не получается отстегивать ему по миллиону-другому в месяц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47