Вот вам и подоплека.
– Не понял! – удивился Турецкий. – Не вижу связи.
– Что тут непонятного, Александр Борисович?! – Соколов посмотрел на него с недоуменным выражением. – Следователь хочет сесть в кресло районного прокурора, ему нужно отличиться. А прокурору нужно не позволить следователю отличиться. Все ясно, как дважды два. Кроме одного: какое отношение имеет к этому Генеральная прокуратура?
– Теперь самое прямое. С постановлением заместителя генерального прокурора я вас ознакомлю, – сказал Турецкий, изображая напряженную работу мысли. – А сейчас – спасибо за помощь.
Из машины Турецкий позвонил Лидочке:
– Встречаемся через двадцать минут в сквере напротив бронетанковой академии.
– Что-то случилось? – заволновалась Лидочка.
– Нет, не случилось, – поспешил он ее успокоить.
– Тогда почему такая срочность?
– Через двадцать минут, – Турецкий не стал вдаваться в подробности, – жду.
Срочности особой как бы и не было, но по телефону он разговаривать не хотел – Лидочку могли прослушивать, хотя и это сомнительно.
Она опоздала на десять минут. Села на другом краю лавочки, потом подвинулась и попросила огоньку.
– Конспирация? – поинтересовался Турецкий, доставая зажигалку.
Она кивнула.
– Вообще-то я не курю. Специально купила. – Она повертела в руках пачку «Парламента».
– Тогда угости. – Турецкий затянулся. – Не надо вертеться. Если за нами кто-то наблюдает, ты все равно его не заметишь. Лучше делай вид, что просто села покурить.
– За мной следят? – ужаснулась она.
– Не знаю, – признался Турецкий, – это не так важно. Что они могут увидеть? Меня? Я и так уже засветился по полной программе, когда взялся раскапывать обстоятельства смерти Шестова. Считай, что я их провоцирую.
– Кого «их»?
– Пока точно не знаю.
– Не тяните, пожалуйста, Александр Борисович! – Лидочка заметно нервничала. – Зачем вы меня вызвали? Вам хоть что-нибудь удалось разузнать?
– Извини. Твои «темные личности» приезжали к Шестову на следующий день после пожара. Очевидно, за документами. Из чего я делаю вывод, что к его гибели они непосредственного отношения не имеют. В Веледникове тебя видела одна старушка, когда ты уезжала.
Лидочка молча закрыла лицо руками.
– Спокойствие! – Турецкий взял ее за руку. – Только спокойствие. Во-первых, было темно, она не сможет тебя опознать, во-вторых, гибель Шестова признана несчастным случаем, следствие прекращено. В-третьих, ты же никому не говорила, что ездила к Шестову вечером на дачу?
– Нет.
– Значит, либо Шестов кому-то проговорился, что документы привезешь именно ты, либо за его дачей наблюдали. А скорее – и то и другое сразу. Он сказал Тихонову и Свешникову. А видел тебя Братишко.
– Аркадий?!
– Не обязательно лично. – Турецкий усмехнулся. – Я тоже плохо себе представляю его засевшим в кустах на соседнем участке, если ты это имеешь в виду. Но по-другому он не мог выяснить, что ты как-то связана с этой историей. Или он просто взял тебя на пушку?
– Нет! – Лидочка покачала головой. – Он точно знал, что я там была.
– Допустим. В таком случае его осведомленность – штука обоюдоострая. Теперь по поводу документов: как они выглядели?
– Черная кожаная папка. В ней около сотни стандартных листов.
– Папка со скоросшивателем? Может, с металлическими уголками? Что-то от нее должно было остаться, когда она сгорела?
– Нет. Простая кожаная папка.
– И в ней хранились важные документы?! – удивился Турецкий. – Ты ее случайно уронишь, бумаги рассыплются, – он взмахнул руками, изображая разлетающиеся листы бумаги, – и контракт на миллион баксов сквозняком унесет в окно?!
– Не унесет! – Лидочка улыбнулась. – Папка была с застежкой.
– С металлической?
– С пластиковой. Вы считаете… – Лидочка запнулась.
– Погоди делать выводы. Сперва я хочу уяснить все детали. Вы смотрели документы в столовой или на веранде?
– В столовой. Мы, собственно, ничего не смотрели. Леонид Макарович собирался работать утром в субботу. Выпили чаю, поболтали, и я уехала. Во время разговора он держал папку на коленях и периодически машинально перелистывал страницы. А когда пошел меня провожать – оставил ее на веранде.
– Но он бы не бросил ее на веранде на ночь, как ты считаешь? А спал он, похоже, крепко, если не проснулся, когда начался пожар.
Лидочка пожала плечами:
– Вы имеете в виду, не опасался ли он, что их похитят? Нет, не опасался, это я могу сказать точно. Не знаю, как чутко спал Леонид Макарович, но Джек бы вора не проспал.
– Джек?! Джек – это собака?!
– Да, овчарка, очень умная. То есть умный. Шестов его любил страшно.
– Интересно, что он делал во время пожара?
– Убежал, наверное, со двора. Через забор перепрыгнуть он не мог, значит, под проволочную сетку подрылся. Хотя нет. Шестов говорил, что специально сетку на полметра в землю углубил, причем не в землю даже, а в специальный шлак. Во-первых, он колючий, во-вторых, сетка не так ржавеет. Тогда через забор.
– Секундочку, секундочку! Почему ты мне раньше про собаку ничего не рассказала? – спросил Турецкий укоризненно.
– Ну откуда же я могла знать, Александр Борисович, что это важно?
– Ладно, – сказал Турецкий с досадой, – не будем препираться. Значит, Шестов выпускал на ночь собаку во двор?
– Не совсем так. Он во входной двери сделал для Джека дверцу. Джек сам, когда хотел, выходил во двор, когда хотел, заходил в дом.
– На веранду?
– Да, вход в дом через веранду.
– И Джек до того ни разу со двора не убегал?
– Не знаю, Александр Борисович, вроде не убегал… – Лидочка посмотрела на Турецкого с нескрываемым страхом. – Вы считаете, что это было убийство?!
– Ничего я пока не считаю, успокойся, пожалуйста. Еще – Шестов топил камин?
– Да, топил.
– А окна все были закрыты?
– Он же грипповал – конечно, были закрыты.
– Надо обязательно узнать, что случилось с Джеком. Я сегодня постараюсь поговорить с сестрой Шестова, если она еще в Москве.
– А я поговорю со Скрыпником, – сказала Лидочка.
– Кто такой Скрыпник?
– Он у нас в «Данко» эксперт по всем вопросам. Кроме того, он старый знакомый Шестова, они живут в одном дворе, вдобавок он еще и собачник.
– Лучше я с ним поговорю, не надо тебе лишний раз акцентировать свою причастность к пропаже документов. – Турецкий замолчал, стараясь сообразить, как лучше распорядиться временем. Теперь еще этот Скрыпник! Времени не хватает катастрофически. Нужно обязательно съездить осмотреть место пожара. Когда, спрашивается?!
– Простите, пожалуйста, Александр Борисович, – Лидочка поднялась и озабоченно посмотрела на часы, – мне нужно возвращаться на работу.
– Да, – кивнул Турецкий рассеянно, – вечером я обязательно позвоню или зайду.
Времени не хватает! Ни на что не хватает, думал он, глядя, как удаляется Лидочка.
Когда она отошла метров на пятьдесят, с одной из лавочек поднялся молодой человек и зашагал вслед за ней… Турецкому его лицо показалось знакомым…
Точно! Водитель бежевой «пятерки»!!!
Который чуть не врезался в него на повороте с Рижского шоссе в сторону Веледникова.
Турецкий поднялся и не спеша направился к машине. До офиса «Данко» примерно пять минут ходу, нагнать Лидочку и ее соглядатая ничего не стоит, так что пусть немного оторвутся. Однако, сделав несколько шагов, он передумал. Скорей всего, парень следит за ним, а не за Лидочкой. Раз он увязался за ней, значит, не знает, что она работает поблизости, возможно, вообще ничего про нее не знает.
Кретин, обругал себя Турецкий. Старый маразматик! Притащил за собой хвост. И кого, главное?! Олуха, юнца желторотого. Надо его спугнуть. Турецкий развернулся и, не скрываясь больше, чуть не бегом кинулся следом за Лидочкой. Парень его заметил, задергался, видимо соображая: разоблачил его Турецкий или просто забыл что-то сказать своей знакомой. В итоге он струхнул: свернул с аллеи и припустил, не оглядываясь, в сторону перекрестка Красноказарменной улицы и Краснокурсантского проезда.
Турецкий подождал, пока он скроется из виду, и нагнал Лидочку:
– За тобой только что следил один тип. Высокий, худой, лет двадцати – двадцати трех, светлый, кучерявый, лицо круглое, растительности еще мало, бреется, наверное, два раза в неделю…
– Тот, что на скамейке сидел, когда я проходила мимо? – спросила Лидочка.
– Ты его заметила?! Запомнила?
– Да. Узнаю, если увижу.
– Молодец, замечательно! – обрадовался Турецкий. – Он непрофессионал. Сейчас он дал деру и, судя по всему, потерял нас из виду. Но на всякий случай не иди прямо в офис, зайди в пару магазинов, посмотри через витрину, не объявился ли опять. Он, скорее всего, на машине, у него бежевая «пятерка».
– А про машину вы откуда знаете? Он уже следил за мной?
– Не бери в голову, – ответил Турецкий, еще раз мысленно обложив себя последними словами. – Все, до вечера, я тоже опаздываю на работу.
Турецкий. 8 апреля. 10.30
Возвратившись после встречи с Лидочкой, Турецкий застал под своей дверью Эдика Позняка, весело болтающего с маленьким сухоньким мужичком пенсионного возраста.
– Вот это и есть самый главный следователь, – махнул он в сторону подошедшего Турецкого. – Он вас непременно выслушает.
Мужичок поднялся и, расправив шикарные буденновские усищи, клацнул каблуками:
– Косых Федор Федорович, старший лейтенант артиллерии в отставке.
На поношенном сером пиджаке посетителя дружно звякнули две медали «За отвагу».
– Вы по какому вопросу? – поинтересовался Турецкий, пропуская гостя в кабинет.
– Я свидетель, – многозначительным шепотом сообщил тот, – желаю поделиться конфиденциальной информацией со следствием.
– Помочь? – справился Позняк.
– Иди работай, – захлопнул дверь у него перед носом Турецкий.
– Так, свидетель чего, простите?
– Свидетель той самой омерзительной оргии.
Наконец– то!
– Хотите кофе? – Боясь спугнуть удачу, Турецкий не спешил набрасываться на долгожданного очевидца так осточертевших уже событий.
– Кофе я не пью, простите, как вас по имени-отчеству?
– Александр Борисович, извините, что не представился…
– Так вот, Александр Борисович, кофе я не пью, но вот чай уважаю и, честно признаться, волнуюсь, а потому если у вас есть чай, то я бы выпил.
– Конечно, есть. – Турецкий заглянул в стол и убедился, что пакетики «седого графа Дилмаха» – покупал год назад, не меньше, а на работе чай почему-то не пьется, только кофе – все еще валяются среди бумаг. – Курите, – подвинул к свидетелю пепельницу.
Косых достал кисет и трубку и взялся ее набивать.
– Я что хочу сказать, – как-то нерешительно начал он, – я сразу признаюсь, что смотрел на них в бинокль полчаса, не меньше. А они были голые, и вы можете подумать, что я какой-то маньяк или больной.
– Я ничего такого не подумаю, – пообещал Турецкий, подвигая посетителю стакан с чаем. – Разве вы могли бы назвать себя свидетелем, если бы не рассмотрели все во всех подробностях?
– Это точно, – обрадовался Косых. – Это вы правильно сказали. По правде говоря, я вначале больше на фейерверк смотрел. В 1953-м я в Китае служил, адъютантом у генерала Куликова. Китайцы его очень уважали, специалист был, таких теперь, наверное, нет. А на фейерверки китайцы мастера. Генерала однажды на карнавал пригласили, Новый год был и как бы конкурс: от каждой провинции мастер со своим фейерверком. Я тогда просто заболел. Учиться ходил к одному специалисту, Чан Лю его звали, он мне вначале даже порох красить не позволял, а когда мы до слоев дошли, там, знаете, каждая цветная фигура выкладывается в слой и отделяется специальной папиросной бумагой, генерала моего перевели во Владивосток. Так я и не овладел мастерством. Много потом пробовал сам и так и сяк. Но или у нас порох не такой, или еще что, а ничего у меня не получалось. – Он пососал погасшую трубку и вдруг спохватился: – Скажете, приперся старый хрен и болтает неизвестно о чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Не понял! – удивился Турецкий. – Не вижу связи.
– Что тут непонятного, Александр Борисович?! – Соколов посмотрел на него с недоуменным выражением. – Следователь хочет сесть в кресло районного прокурора, ему нужно отличиться. А прокурору нужно не позволить следователю отличиться. Все ясно, как дважды два. Кроме одного: какое отношение имеет к этому Генеральная прокуратура?
– Теперь самое прямое. С постановлением заместителя генерального прокурора я вас ознакомлю, – сказал Турецкий, изображая напряженную работу мысли. – А сейчас – спасибо за помощь.
Из машины Турецкий позвонил Лидочке:
– Встречаемся через двадцать минут в сквере напротив бронетанковой академии.
– Что-то случилось? – заволновалась Лидочка.
– Нет, не случилось, – поспешил он ее успокоить.
– Тогда почему такая срочность?
– Через двадцать минут, – Турецкий не стал вдаваться в подробности, – жду.
Срочности особой как бы и не было, но по телефону он разговаривать не хотел – Лидочку могли прослушивать, хотя и это сомнительно.
Она опоздала на десять минут. Села на другом краю лавочки, потом подвинулась и попросила огоньку.
– Конспирация? – поинтересовался Турецкий, доставая зажигалку.
Она кивнула.
– Вообще-то я не курю. Специально купила. – Она повертела в руках пачку «Парламента».
– Тогда угости. – Турецкий затянулся. – Не надо вертеться. Если за нами кто-то наблюдает, ты все равно его не заметишь. Лучше делай вид, что просто села покурить.
– За мной следят? – ужаснулась она.
– Не знаю, – признался Турецкий, – это не так важно. Что они могут увидеть? Меня? Я и так уже засветился по полной программе, когда взялся раскапывать обстоятельства смерти Шестова. Считай, что я их провоцирую.
– Кого «их»?
– Пока точно не знаю.
– Не тяните, пожалуйста, Александр Борисович! – Лидочка заметно нервничала. – Зачем вы меня вызвали? Вам хоть что-нибудь удалось разузнать?
– Извини. Твои «темные личности» приезжали к Шестову на следующий день после пожара. Очевидно, за документами. Из чего я делаю вывод, что к его гибели они непосредственного отношения не имеют. В Веледникове тебя видела одна старушка, когда ты уезжала.
Лидочка молча закрыла лицо руками.
– Спокойствие! – Турецкий взял ее за руку. – Только спокойствие. Во-первых, было темно, она не сможет тебя опознать, во-вторых, гибель Шестова признана несчастным случаем, следствие прекращено. В-третьих, ты же никому не говорила, что ездила к Шестову вечером на дачу?
– Нет.
– Значит, либо Шестов кому-то проговорился, что документы привезешь именно ты, либо за его дачей наблюдали. А скорее – и то и другое сразу. Он сказал Тихонову и Свешникову. А видел тебя Братишко.
– Аркадий?!
– Не обязательно лично. – Турецкий усмехнулся. – Я тоже плохо себе представляю его засевшим в кустах на соседнем участке, если ты это имеешь в виду. Но по-другому он не мог выяснить, что ты как-то связана с этой историей. Или он просто взял тебя на пушку?
– Нет! – Лидочка покачала головой. – Он точно знал, что я там была.
– Допустим. В таком случае его осведомленность – штука обоюдоострая. Теперь по поводу документов: как они выглядели?
– Черная кожаная папка. В ней около сотни стандартных листов.
– Папка со скоросшивателем? Может, с металлическими уголками? Что-то от нее должно было остаться, когда она сгорела?
– Нет. Простая кожаная папка.
– И в ней хранились важные документы?! – удивился Турецкий. – Ты ее случайно уронишь, бумаги рассыплются, – он взмахнул руками, изображая разлетающиеся листы бумаги, – и контракт на миллион баксов сквозняком унесет в окно?!
– Не унесет! – Лидочка улыбнулась. – Папка была с застежкой.
– С металлической?
– С пластиковой. Вы считаете… – Лидочка запнулась.
– Погоди делать выводы. Сперва я хочу уяснить все детали. Вы смотрели документы в столовой или на веранде?
– В столовой. Мы, собственно, ничего не смотрели. Леонид Макарович собирался работать утром в субботу. Выпили чаю, поболтали, и я уехала. Во время разговора он держал папку на коленях и периодически машинально перелистывал страницы. А когда пошел меня провожать – оставил ее на веранде.
– Но он бы не бросил ее на веранде на ночь, как ты считаешь? А спал он, похоже, крепко, если не проснулся, когда начался пожар.
Лидочка пожала плечами:
– Вы имеете в виду, не опасался ли он, что их похитят? Нет, не опасался, это я могу сказать точно. Не знаю, как чутко спал Леонид Макарович, но Джек бы вора не проспал.
– Джек?! Джек – это собака?!
– Да, овчарка, очень умная. То есть умный. Шестов его любил страшно.
– Интересно, что он делал во время пожара?
– Убежал, наверное, со двора. Через забор перепрыгнуть он не мог, значит, под проволочную сетку подрылся. Хотя нет. Шестов говорил, что специально сетку на полметра в землю углубил, причем не в землю даже, а в специальный шлак. Во-первых, он колючий, во-вторых, сетка не так ржавеет. Тогда через забор.
– Секундочку, секундочку! Почему ты мне раньше про собаку ничего не рассказала? – спросил Турецкий укоризненно.
– Ну откуда же я могла знать, Александр Борисович, что это важно?
– Ладно, – сказал Турецкий с досадой, – не будем препираться. Значит, Шестов выпускал на ночь собаку во двор?
– Не совсем так. Он во входной двери сделал для Джека дверцу. Джек сам, когда хотел, выходил во двор, когда хотел, заходил в дом.
– На веранду?
– Да, вход в дом через веранду.
– И Джек до того ни разу со двора не убегал?
– Не знаю, Александр Борисович, вроде не убегал… – Лидочка посмотрела на Турецкого с нескрываемым страхом. – Вы считаете, что это было убийство?!
– Ничего я пока не считаю, успокойся, пожалуйста. Еще – Шестов топил камин?
– Да, топил.
– А окна все были закрыты?
– Он же грипповал – конечно, были закрыты.
– Надо обязательно узнать, что случилось с Джеком. Я сегодня постараюсь поговорить с сестрой Шестова, если она еще в Москве.
– А я поговорю со Скрыпником, – сказала Лидочка.
– Кто такой Скрыпник?
– Он у нас в «Данко» эксперт по всем вопросам. Кроме того, он старый знакомый Шестова, они живут в одном дворе, вдобавок он еще и собачник.
– Лучше я с ним поговорю, не надо тебе лишний раз акцентировать свою причастность к пропаже документов. – Турецкий замолчал, стараясь сообразить, как лучше распорядиться временем. Теперь еще этот Скрыпник! Времени не хватает катастрофически. Нужно обязательно съездить осмотреть место пожара. Когда, спрашивается?!
– Простите, пожалуйста, Александр Борисович, – Лидочка поднялась и озабоченно посмотрела на часы, – мне нужно возвращаться на работу.
– Да, – кивнул Турецкий рассеянно, – вечером я обязательно позвоню или зайду.
Времени не хватает! Ни на что не хватает, думал он, глядя, как удаляется Лидочка.
Когда она отошла метров на пятьдесят, с одной из лавочек поднялся молодой человек и зашагал вслед за ней… Турецкому его лицо показалось знакомым…
Точно! Водитель бежевой «пятерки»!!!
Который чуть не врезался в него на повороте с Рижского шоссе в сторону Веледникова.
Турецкий поднялся и не спеша направился к машине. До офиса «Данко» примерно пять минут ходу, нагнать Лидочку и ее соглядатая ничего не стоит, так что пусть немного оторвутся. Однако, сделав несколько шагов, он передумал. Скорей всего, парень следит за ним, а не за Лидочкой. Раз он увязался за ней, значит, не знает, что она работает поблизости, возможно, вообще ничего про нее не знает.
Кретин, обругал себя Турецкий. Старый маразматик! Притащил за собой хвост. И кого, главное?! Олуха, юнца желторотого. Надо его спугнуть. Турецкий развернулся и, не скрываясь больше, чуть не бегом кинулся следом за Лидочкой. Парень его заметил, задергался, видимо соображая: разоблачил его Турецкий или просто забыл что-то сказать своей знакомой. В итоге он струхнул: свернул с аллеи и припустил, не оглядываясь, в сторону перекрестка Красноказарменной улицы и Краснокурсантского проезда.
Турецкий подождал, пока он скроется из виду, и нагнал Лидочку:
– За тобой только что следил один тип. Высокий, худой, лет двадцати – двадцати трех, светлый, кучерявый, лицо круглое, растительности еще мало, бреется, наверное, два раза в неделю…
– Тот, что на скамейке сидел, когда я проходила мимо? – спросила Лидочка.
– Ты его заметила?! Запомнила?
– Да. Узнаю, если увижу.
– Молодец, замечательно! – обрадовался Турецкий. – Он непрофессионал. Сейчас он дал деру и, судя по всему, потерял нас из виду. Но на всякий случай не иди прямо в офис, зайди в пару магазинов, посмотри через витрину, не объявился ли опять. Он, скорее всего, на машине, у него бежевая «пятерка».
– А про машину вы откуда знаете? Он уже следил за мной?
– Не бери в голову, – ответил Турецкий, еще раз мысленно обложив себя последними словами. – Все, до вечера, я тоже опаздываю на работу.
Турецкий. 8 апреля. 10.30
Возвратившись после встречи с Лидочкой, Турецкий застал под своей дверью Эдика Позняка, весело болтающего с маленьким сухоньким мужичком пенсионного возраста.
– Вот это и есть самый главный следователь, – махнул он в сторону подошедшего Турецкого. – Он вас непременно выслушает.
Мужичок поднялся и, расправив шикарные буденновские усищи, клацнул каблуками:
– Косых Федор Федорович, старший лейтенант артиллерии в отставке.
На поношенном сером пиджаке посетителя дружно звякнули две медали «За отвагу».
– Вы по какому вопросу? – поинтересовался Турецкий, пропуская гостя в кабинет.
– Я свидетель, – многозначительным шепотом сообщил тот, – желаю поделиться конфиденциальной информацией со следствием.
– Помочь? – справился Позняк.
– Иди работай, – захлопнул дверь у него перед носом Турецкий.
– Так, свидетель чего, простите?
– Свидетель той самой омерзительной оргии.
Наконец– то!
– Хотите кофе? – Боясь спугнуть удачу, Турецкий не спешил набрасываться на долгожданного очевидца так осточертевших уже событий.
– Кофе я не пью, простите, как вас по имени-отчеству?
– Александр Борисович, извините, что не представился…
– Так вот, Александр Борисович, кофе я не пью, но вот чай уважаю и, честно признаться, волнуюсь, а потому если у вас есть чай, то я бы выпил.
– Конечно, есть. – Турецкий заглянул в стол и убедился, что пакетики «седого графа Дилмаха» – покупал год назад, не меньше, а на работе чай почему-то не пьется, только кофе – все еще валяются среди бумаг. – Курите, – подвинул к свидетелю пепельницу.
Косых достал кисет и трубку и взялся ее набивать.
– Я что хочу сказать, – как-то нерешительно начал он, – я сразу признаюсь, что смотрел на них в бинокль полчаса, не меньше. А они были голые, и вы можете подумать, что я какой-то маньяк или больной.
– Я ничего такого не подумаю, – пообещал Турецкий, подвигая посетителю стакан с чаем. – Разве вы могли бы назвать себя свидетелем, если бы не рассмотрели все во всех подробностях?
– Это точно, – обрадовался Косых. – Это вы правильно сказали. По правде говоря, я вначале больше на фейерверк смотрел. В 1953-м я в Китае служил, адъютантом у генерала Куликова. Китайцы его очень уважали, специалист был, таких теперь, наверное, нет. А на фейерверки китайцы мастера. Генерала однажды на карнавал пригласили, Новый год был и как бы конкурс: от каждой провинции мастер со своим фейерверком. Я тогда просто заболел. Учиться ходил к одному специалисту, Чан Лю его звали, он мне вначале даже порох красить не позволял, а когда мы до слоев дошли, там, знаете, каждая цветная фигура выкладывается в слой и отделяется специальной папиросной бумагой, генерала моего перевели во Владивосток. Так я и не овладел мастерством. Много потом пробовал сам и так и сяк. Но или у нас порох не такой, или еще что, а ничего у меня не получалось. – Он пососал погасшую трубку и вдруг спохватился: – Скажете, приперся старый хрен и болтает неизвестно о чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47