Сегодня первое сентября все-таки.
– Обещал, так проводи. Детей нельзя обманывать. Тем более что отменить астраханский взрыв мы, как ты понимаешь, уже не можем. Это информация для размышления.
– Ладно, Слава, позвоню позже.
Ирина готовила завтрак, наряжала Ниночку.
Через час семейство Турецких прибыло к зданию гимназии. Стоя в плотной толпе родителей, слушая, как его дочь читает в микрофон стихи, посвященные школе, Александр думал о том, что его первоначальная версия – версия террористического акта – возможно, не лишена основания. И если это так, то исчезновение Эдуарда Рагоева – не точка, поставленная им после четко спланированной акции по устранению Сомова, а лишь зловещее многоточие…
Вечером Александр сидел у телевизора. Какой-то очередной «круглый стол» был посвящен проблемам религиозных сект.
– Нужно запретить их деятельность на территории России! То «Белое братство», то «свидетели Иеговы», баптисты всякие… и все морочат голову нашим детям, отрывают их от семей, заставляют продавать квартиры, – горячилась нарядная дама. – Это психологический терроризм, который нам навязывают религиозные фанатики с полного попустительства властей!
– Терроризм – это не религиозное течение, а способ достижения цели, – возражал ей смуглый мужчина, профессор богословия, о чем сообщила бегущая строка.
– Фанатики, фундаменталисты – это люди, которым противен существующий миропорядок, люди, которые хотят изменить окружающее пространство!
Эти слова профессор произнес с некоторым нажимом, глядя не на собеседницу, а в камеру. Затем перевел взгляд на даму и продолжил:
– Они создают свою контркультуру, со своими ценностями, они желают наказать мир, который им противостоит. Религиозная принадлежность этих людей может быть самой различной. Иудейские экстремисты преследуют политические цели, христианские – восстают против традиционных ценностей западного мира. Вспомним, что Тимоти Макбейн, совершивший теракт в Оклахома-Сити, – это христианин, мстивший за разгром секты Давидовой. Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне. Его миссия оказалась выполнена ровно через сорок лет. – Профессор снова вперился в камеру.
– Подождите, что вы все в одну корзину сваливаете? При чем здесь Моисей? Я говорю о сектах!
– Но в секты приходят люди, обиженные жизнью, судьбой, близкими. Традиционные религии – будь то христианство, буддизм, ислам – самодостаточны и нейтральны…
Александр заснул. Ему снился Эдик, который ожившим фотороботом крушил приборную доску кабины пилотов. Пилотом был сам Турецкий. Он пытался помешать роботу, но почему-то не мог пошевелиться. Его разбудили позывные «Вестей».
– Как нам только что сообщили, сегодня в девятнадцать тридцать по московскому времени над Иркутском потерпел крушение самолет ТУ-154 компании «Аэрофлот», совершавший рейс Хабаровск – Новосибирск. На борту лайнера находились семьдесят восемь пассажиров и девять членов экипажа. Обломки самолета обрушились на жилой квартал города, разрушили два жилых дома. На месте падения лайнера полыхает пожар. Точное количество человеческих жертв пока установить невозможно.
– Какой кошмар, – тихо вымолвила Ирина и опустилась на диван рядом с мужем.
…В понедельник центральные газеты пестрели устрашающими заголовками типа: «Отечественная авиация в коллапсе», «Точное число жертв авиакатастрофы над Иркутском невозможно определить», «Две катастрофы – два взрыва?», "Не летайте самолетами «Аэрофлота» и так далее.
Меркулов наугад вытянул газету из лежащего на столе вороха, прочитал:
– «…В субботу, 1 сентября, в небе над Иркутском взорвался самолет ТУ-154, совершавший перелет из Хабаровска в Новосибирск. На борту находилось 78 пассажиров. Как нам стало известно из информированных источников, причина авиакатастрофы – взрыв на борту лайнера. До последней минуты связь с пилотами сохранялась, и ничто не предвещало трагедии. Взрыв произошел в средней части корпуса. Самолет словно разломило пополам, что было отчетливо видно на радарах наземных служб сопровождения. Обломки лайнера рухнули на один из жилых кварталов города, умножив количество человеческих жертв. Пожелавший остаться неизвестным специалист компании „Аэрофлот“ сообщил, что предыдущая трагедия – крушение лайнера ТУ-154 в окрестностях Воронежа, произошедшая 23 августа, также была связана с взрывом на борту. Причем взрыв также произошел в середине корпуса самолета, в служебном отсеке…» Это столичный «Комсомолец». – Меркулов перевернул страницу, отложил газету. – Это я вам только одну статью прочитал. В других газетах – примерно в том же ключе.
Грязнов взъерошил волосы, возбужденно проговорил:
– Главное, картина взрыва – один к одному с воронежским. Журналюги правду пишут. Узнать бы, кто им информацию поставляет, да ноги тому умнику вырвать за разглашение тайны следствия. Это так, к слову. В общем, пока не установлена причина взрыва, говорить о чем-либо рано. Ужасно, конечно, что самолет рухнул на жилой квартал, но один положительный момент есть: обломки фузеляжа, двигателя и крыльев – все это лежит достаточно компактно. Будем надеяться, что причину взрыва удастся установить достаточно быстро.
– Ты, Саша, о чем задумался? – Меркулов посмотрел на Турецкого.
– Я, может быть, зациклился на своем, так же как Слава на Сосновском, но мерещится мне «след Эдика». Так и хочется сказать: «Чур, меня». Мне, Костя, звонили ребята из горпрокуратуры Хабаровска, они в курсе, что мы ведем дело Аэрофлота. Спрашивали, нет ли каких соображений по взрыву.
– И что ты им сказал?
– А что я могу сказать, пока причина катастрофы не установлена? Только думаю, что нам придется туда лететь.
– А не страшно – лететь-то?
– Они нас так доведут… что дышать страшно будет, – процедил Турецкий.
Глава 20. ИСТОКИ
«И да благословенны будут дела и мысли его, и место в райском саду среди гурий уже уготовано для него, ибо при жизни стал он праведником и прожил жизнь праведника, ибо так было угодно Аллаху».
Звонок, пришлось захлопнуть книгу. Телефон надрывался.
Рафик Лаарба нехотя поднялся с молельного коврика. Подошел к телефону, снял трубку.
– Рафик, привет! Как дела? Как здоровье, дорогой? Это Эдик.
– Здравствуй, дорогой, все хорошо. У нас тут зима на дворе какая-то. Дикая холодина, правда, скоро обещают потепление. Как здоровье Мариночки?
– Да я теперь не Мариночкой, а Ириночкой занимаюсь. Окончательно и бесповоротно. С Мариночкой я порвал.
– А точно? Не вернешься к ней? Ну ты понимаешь, в каком смысле я это говорю? Не передумаешь?
– Нет, Рафик, я это тебе как мужчина мужчине говорю. Так что и у тебя, и у меня теперь девушек Иринами зовут. Слушай, у твоей подруги, кажется, день рождения скоро, если я не ошибаюсь, то ровно через две недели? Ты сам-то об этом не забыл?
– Как через две недели? Ты ничего не перепутал? Точно через две недели?
– Да, дорогой, можешь мне поверить, у меня на даты память как часы. Так что позвони мне через две недели, я поздравлю. Ну все, привет!
– До свидания, Эдик.
Так, значит, день рождения через две недели. При мысли об этом стало неожиданно холодно. Или жарко? Надо взять себя в руки, хватит трястись. В конце концов это и есть то самое великое дело, ради которого он столько лет готовился и жил. К тому же он профессионал. Его же учили, долго учили. В том числе и конспирации. Вот если кто-то подслушал только что состоявшийся разговор, ну кто что в нем поймет? Ну созвонились, ну о бабах поговорили. Ну сменил Марину на Ирину, ну и что?
Значит, две недели, всего две недели. После этого он свободен, он сможет уехать из этого холодного города куда-нибудь к себе поближе и там продолжить заниматься великим делом, которое теперь составляет смысл его жизни, суть его существования и единственную надежду на будущее.
Конечно, таким он был не всегда, теперешнее его состояние, скажи ему кто лет пятнадцать назад, показалось бы полным бредом. Закрывая глаза, он видел родной Сухуми, его зеленые улицы, толпы нарядных отдыхающих, ласковое Черное море. Дом, где собиралась вечерами их многочисленная семья. Родную деревню отца и мамы неподалеку от Гали, куда они часто ездили на каникулы к многочисленной родне. Да, прошло всего шестнадцать лет, как он окончил школу. Как раз после вручения аттестата зрелости они сидели с отцом и двумя дядьями и разговаривали о будущем. Рафику и так все было ясно: кем может быть мужчина в семье, где трое из старшего поколения связаны с авиацией? Было приятно осознавать, что дядьям льстит его выбор. Отец конечно же поворчал, но не очень убедительно.
Последние дни перед отъездом он много гулял по улицам родного города с Софьей, своей одноклассницей. Они говорили о любви, о том, что разлука будет недолгой, он приедет, они снова будут вместе.
И вот поезд везет его в Ригу, в училище гражданской авиации. Рафаэлю понравился этот чистый, ухоженный и совершенно непохожий на родной Сухуми город. Поэтому даже когда на медкомиссии его забраковали и не допустили к сдаче вступительных экзаменов на факультет летного состава, он решил остаться и попытать счастья на экзаменах другого факультета. Так он стал учиться на аэродромную «обслугу». К тому, что стать пилотом ему не суждено, он отнесся философски. Нет, сначала он переживал, был даже момент, когда он собирался уехать домой, но потом понял, что это не выход, что лучше хоть как-то прикасаться к своей мечте, пусть не в полную силу. Но если нельзя быть в небе, то хотя бы оказаться рядом с ним, как можно ближе. На экзаменах он был одним из лучших, с зачислением проблем не возникло, требования медкомиссии на этот факультет были гораздо мягче.
Учиться пришлось сразу и много, курсантов гоняли в хвост и в гриву. Не было времени даже писать письма домой. Приходя в казарму после занятий, а первое время они жили на казарменном положении, единственное, о чем он мечтал, – это добраться до подушки и провалиться в глубокий сон, совсем без сновидений. С однокурсниками отношения были ровные, но какие-то холодные. Ни с кем не удалось сблизиться по-настоящему, но и врагов и недоброжелателей не было. Постепенно жизнь налаживалась, а к первой сессии он вполне освоился и с учебой, и с нехитрым курсантским бытом. Правда, пришлось поднапрячься с языком. Дома он как-то не задумывался над тем, как он говорит. А тут, попав в окружение совершенно другое, выяснилось, что у него очень заметный акцент. Нет, о существовании характерного «кавказского» выговора у себя он знал, но дома так говорили почти все, а что касалось многочисленных приезжих, так они и были приезжими, что обращать на них внимание?
Ребята первое время его передразнивали, он злился, даже пару раз подрался, потом понял, что лучший способ избавиться от насмешек – начать говорить по-русски правильнее, чем все остальные. Как ни странно, справился с этим он быстро. Благо слухом музыкальным Бог не обидел, да и память всегда была хорошая.
Дома все были рады, когда он приехал на каникулы одетый по форме. О том, что летчиком ему не бывать, никто и не вспоминал. Только дядя Исмаил похлопал его по плечу и завел разговор о том, что, мол, «все работы хороши, выбирай на вкус». Но Рафик как-то посмурнел и, посмотрев исподлобья, сказал, что утешать его не надо, и, скомкав разговор, перевел его на другую тему.
Единственный человек, которому он все рассказал, – Софья. Как переживал, как мучился, как ему там одиноко.
– Ты понимаешь, у меня такое ощущение, что я неудачник. Я сначала даже хотел все бросить и вернуться домой. Уж лучше никак, чем вот так наполовину.
– Любимый, – Соня закрыла ему рот рукой, – неужели ты не понимаешь, что мне не важно, будешь ты летчиком или техником, да хоть железнодорожником, честное слово, главное, чтобы мы были вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Обещал, так проводи. Детей нельзя обманывать. Тем более что отменить астраханский взрыв мы, как ты понимаешь, уже не можем. Это информация для размышления.
– Ладно, Слава, позвоню позже.
Ирина готовила завтрак, наряжала Ниночку.
Через час семейство Турецких прибыло к зданию гимназии. Стоя в плотной толпе родителей, слушая, как его дочь читает в микрофон стихи, посвященные школе, Александр думал о том, что его первоначальная версия – версия террористического акта – возможно, не лишена основания. И если это так, то исчезновение Эдуарда Рагоева – не точка, поставленная им после четко спланированной акции по устранению Сомова, а лишь зловещее многоточие…
Вечером Александр сидел у телевизора. Какой-то очередной «круглый стол» был посвящен проблемам религиозных сект.
– Нужно запретить их деятельность на территории России! То «Белое братство», то «свидетели Иеговы», баптисты всякие… и все морочат голову нашим детям, отрывают их от семей, заставляют продавать квартиры, – горячилась нарядная дама. – Это психологический терроризм, который нам навязывают религиозные фанатики с полного попустительства властей!
– Терроризм – это не религиозное течение, а способ достижения цели, – возражал ей смуглый мужчина, профессор богословия, о чем сообщила бегущая строка.
– Фанатики, фундаменталисты – это люди, которым противен существующий миропорядок, люди, которые хотят изменить окружающее пространство!
Эти слова профессор произнес с некоторым нажимом, глядя не на собеседницу, а в камеру. Затем перевел взгляд на даму и продолжил:
– Они создают свою контркультуру, со своими ценностями, они желают наказать мир, который им противостоит. Религиозная принадлежность этих людей может быть самой различной. Иудейские экстремисты преследуют политические цели, христианские – восстают против традиционных ценностей западного мира. Вспомним, что Тимоти Макбейн, совершивший теракт в Оклахома-Сити, – это христианин, мстивший за разгром секты Давидовой. Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне. Его миссия оказалась выполнена ровно через сорок лет. – Профессор снова вперился в камеру.
– Подождите, что вы все в одну корзину сваливаете? При чем здесь Моисей? Я говорю о сектах!
– Но в секты приходят люди, обиженные жизнью, судьбой, близкими. Традиционные религии – будь то христианство, буддизм, ислам – самодостаточны и нейтральны…
Александр заснул. Ему снился Эдик, который ожившим фотороботом крушил приборную доску кабины пилотов. Пилотом был сам Турецкий. Он пытался помешать роботу, но почему-то не мог пошевелиться. Его разбудили позывные «Вестей».
– Как нам только что сообщили, сегодня в девятнадцать тридцать по московскому времени над Иркутском потерпел крушение самолет ТУ-154 компании «Аэрофлот», совершавший рейс Хабаровск – Новосибирск. На борту лайнера находились семьдесят восемь пассажиров и девять членов экипажа. Обломки самолета обрушились на жилой квартал города, разрушили два жилых дома. На месте падения лайнера полыхает пожар. Точное количество человеческих жертв пока установить невозможно.
– Какой кошмар, – тихо вымолвила Ирина и опустилась на диван рядом с мужем.
…В понедельник центральные газеты пестрели устрашающими заголовками типа: «Отечественная авиация в коллапсе», «Точное число жертв авиакатастрофы над Иркутском невозможно определить», «Две катастрофы – два взрыва?», "Не летайте самолетами «Аэрофлота» и так далее.
Меркулов наугад вытянул газету из лежащего на столе вороха, прочитал:
– «…В субботу, 1 сентября, в небе над Иркутском взорвался самолет ТУ-154, совершавший перелет из Хабаровска в Новосибирск. На борту находилось 78 пассажиров. Как нам стало известно из информированных источников, причина авиакатастрофы – взрыв на борту лайнера. До последней минуты связь с пилотами сохранялась, и ничто не предвещало трагедии. Взрыв произошел в средней части корпуса. Самолет словно разломило пополам, что было отчетливо видно на радарах наземных служб сопровождения. Обломки лайнера рухнули на один из жилых кварталов города, умножив количество человеческих жертв. Пожелавший остаться неизвестным специалист компании „Аэрофлот“ сообщил, что предыдущая трагедия – крушение лайнера ТУ-154 в окрестностях Воронежа, произошедшая 23 августа, также была связана с взрывом на борту. Причем взрыв также произошел в середине корпуса самолета, в служебном отсеке…» Это столичный «Комсомолец». – Меркулов перевернул страницу, отложил газету. – Это я вам только одну статью прочитал. В других газетах – примерно в том же ключе.
Грязнов взъерошил волосы, возбужденно проговорил:
– Главное, картина взрыва – один к одному с воронежским. Журналюги правду пишут. Узнать бы, кто им информацию поставляет, да ноги тому умнику вырвать за разглашение тайны следствия. Это так, к слову. В общем, пока не установлена причина взрыва, говорить о чем-либо рано. Ужасно, конечно, что самолет рухнул на жилой квартал, но один положительный момент есть: обломки фузеляжа, двигателя и крыльев – все это лежит достаточно компактно. Будем надеяться, что причину взрыва удастся установить достаточно быстро.
– Ты, Саша, о чем задумался? – Меркулов посмотрел на Турецкого.
– Я, может быть, зациклился на своем, так же как Слава на Сосновском, но мерещится мне «след Эдика». Так и хочется сказать: «Чур, меня». Мне, Костя, звонили ребята из горпрокуратуры Хабаровска, они в курсе, что мы ведем дело Аэрофлота. Спрашивали, нет ли каких соображений по взрыву.
– И что ты им сказал?
– А что я могу сказать, пока причина катастрофы не установлена? Только думаю, что нам придется туда лететь.
– А не страшно – лететь-то?
– Они нас так доведут… что дышать страшно будет, – процедил Турецкий.
Глава 20. ИСТОКИ
«И да благословенны будут дела и мысли его, и место в райском саду среди гурий уже уготовано для него, ибо при жизни стал он праведником и прожил жизнь праведника, ибо так было угодно Аллаху».
Звонок, пришлось захлопнуть книгу. Телефон надрывался.
Рафик Лаарба нехотя поднялся с молельного коврика. Подошел к телефону, снял трубку.
– Рафик, привет! Как дела? Как здоровье, дорогой? Это Эдик.
– Здравствуй, дорогой, все хорошо. У нас тут зима на дворе какая-то. Дикая холодина, правда, скоро обещают потепление. Как здоровье Мариночки?
– Да я теперь не Мариночкой, а Ириночкой занимаюсь. Окончательно и бесповоротно. С Мариночкой я порвал.
– А точно? Не вернешься к ней? Ну ты понимаешь, в каком смысле я это говорю? Не передумаешь?
– Нет, Рафик, я это тебе как мужчина мужчине говорю. Так что и у тебя, и у меня теперь девушек Иринами зовут. Слушай, у твоей подруги, кажется, день рождения скоро, если я не ошибаюсь, то ровно через две недели? Ты сам-то об этом не забыл?
– Как через две недели? Ты ничего не перепутал? Точно через две недели?
– Да, дорогой, можешь мне поверить, у меня на даты память как часы. Так что позвони мне через две недели, я поздравлю. Ну все, привет!
– До свидания, Эдик.
Так, значит, день рождения через две недели. При мысли об этом стало неожиданно холодно. Или жарко? Надо взять себя в руки, хватит трястись. В конце концов это и есть то самое великое дело, ради которого он столько лет готовился и жил. К тому же он профессионал. Его же учили, долго учили. В том числе и конспирации. Вот если кто-то подслушал только что состоявшийся разговор, ну кто что в нем поймет? Ну созвонились, ну о бабах поговорили. Ну сменил Марину на Ирину, ну и что?
Значит, две недели, всего две недели. После этого он свободен, он сможет уехать из этого холодного города куда-нибудь к себе поближе и там продолжить заниматься великим делом, которое теперь составляет смысл его жизни, суть его существования и единственную надежду на будущее.
Конечно, таким он был не всегда, теперешнее его состояние, скажи ему кто лет пятнадцать назад, показалось бы полным бредом. Закрывая глаза, он видел родной Сухуми, его зеленые улицы, толпы нарядных отдыхающих, ласковое Черное море. Дом, где собиралась вечерами их многочисленная семья. Родную деревню отца и мамы неподалеку от Гали, куда они часто ездили на каникулы к многочисленной родне. Да, прошло всего шестнадцать лет, как он окончил школу. Как раз после вручения аттестата зрелости они сидели с отцом и двумя дядьями и разговаривали о будущем. Рафику и так все было ясно: кем может быть мужчина в семье, где трое из старшего поколения связаны с авиацией? Было приятно осознавать, что дядьям льстит его выбор. Отец конечно же поворчал, но не очень убедительно.
Последние дни перед отъездом он много гулял по улицам родного города с Софьей, своей одноклассницей. Они говорили о любви, о том, что разлука будет недолгой, он приедет, они снова будут вместе.
И вот поезд везет его в Ригу, в училище гражданской авиации. Рафаэлю понравился этот чистый, ухоженный и совершенно непохожий на родной Сухуми город. Поэтому даже когда на медкомиссии его забраковали и не допустили к сдаче вступительных экзаменов на факультет летного состава, он решил остаться и попытать счастья на экзаменах другого факультета. Так он стал учиться на аэродромную «обслугу». К тому, что стать пилотом ему не суждено, он отнесся философски. Нет, сначала он переживал, был даже момент, когда он собирался уехать домой, но потом понял, что это не выход, что лучше хоть как-то прикасаться к своей мечте, пусть не в полную силу. Но если нельзя быть в небе, то хотя бы оказаться рядом с ним, как можно ближе. На экзаменах он был одним из лучших, с зачислением проблем не возникло, требования медкомиссии на этот факультет были гораздо мягче.
Учиться пришлось сразу и много, курсантов гоняли в хвост и в гриву. Не было времени даже писать письма домой. Приходя в казарму после занятий, а первое время они жили на казарменном положении, единственное, о чем он мечтал, – это добраться до подушки и провалиться в глубокий сон, совсем без сновидений. С однокурсниками отношения были ровные, но какие-то холодные. Ни с кем не удалось сблизиться по-настоящему, но и врагов и недоброжелателей не было. Постепенно жизнь налаживалась, а к первой сессии он вполне освоился и с учебой, и с нехитрым курсантским бытом. Правда, пришлось поднапрячься с языком. Дома он как-то не задумывался над тем, как он говорит. А тут, попав в окружение совершенно другое, выяснилось, что у него очень заметный акцент. Нет, о существовании характерного «кавказского» выговора у себя он знал, но дома так говорили почти все, а что касалось многочисленных приезжих, так они и были приезжими, что обращать на них внимание?
Ребята первое время его передразнивали, он злился, даже пару раз подрался, потом понял, что лучший способ избавиться от насмешек – начать говорить по-русски правильнее, чем все остальные. Как ни странно, справился с этим он быстро. Благо слухом музыкальным Бог не обидел, да и память всегда была хорошая.
Дома все были рады, когда он приехал на каникулы одетый по форме. О том, что летчиком ему не бывать, никто и не вспоминал. Только дядя Исмаил похлопал его по плечу и завел разговор о том, что, мол, «все работы хороши, выбирай на вкус». Но Рафик как-то посмурнел и, посмотрев исподлобья, сказал, что утешать его не надо, и, скомкав разговор, перевел его на другую тему.
Единственный человек, которому он все рассказал, – Софья. Как переживал, как мучился, как ему там одиноко.
– Ты понимаешь, у меня такое ощущение, что я неудачник. Я сначала даже хотел все бросить и вернуться домой. Уж лучше никак, чем вот так наполовину.
– Любимый, – Соня закрыла ему рот рукой, – неужели ты не понимаешь, что мне не важно, будешь ты летчиком или техником, да хоть железнодорожником, честное слово, главное, чтобы мы были вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40