Майкл улыбнулся ему с обычным выражением глубокой привязанности.
– Что-то не очень я тебя представляю в роли свата. Ладно, едем вместе. Но пойми, Кризи, раскрутить это дело должен буду я.
Кризи вздохнул и кивнул головой.
* * *
Они приземлились в аэропорту Брюсселя в восемь вечера. Поскольку у них был только ручной багаж, уже через пятнадцать минут они прошли таможню. Майкл выглядел гораздо старше своих девятнадцати лет: худой, поджарый, рост шесть футов, худое, вытянутое лицо, коротко подстриженные волосы цвета воронова крыла. На нем были черные джинсы, кремового цвета рубашка с расстегнутым воротом и черная кожаная куртка. Рядом с ним своей странной походкой шел Кризи – огромный человечище, внешне похожий разве что на медведя, с ежиком седых волос и шрамами на лице цвета бледного красного дерева. Он был одет в синие брюки, легкую вязаную трикотажную рубашку, черный кашемировый свитер и твидовый пиджак. Взглянув на его одежду, сторонний наблюдатель подумал бы, наверное, что перед ним добропорядочный сельский обыватель из Англии или Шотландии, однако одного взгляда на лицо Кризи было достаточно, чтобы решительно отказаться от такого вывода.
Когда они подошли к стоянке такси, у которой стояли выстроившиеся в очередь автомобили, Кризи внезапно остановился, у него вырвался сдавленный стон. Майкл обернулся и увидел, что его лицо исказила гримаса боли. Такое происходило уже далеко не в первый раз. Последние месяцы короткие приступы острой боли повторялись с угрожающей регулярностью. Каждый раз Кризи пытался оставлять их без внимания, бормоча что-то о проблемах с пищеварением.
– С тобой все в порядке? – спросил Майкл.
– Конечно, пойдем дальше.
Они сели в такси, и Майкл сказал, обратившись к водителю:
– «Паппагаль», улица Аржан.
Шофер удивленно повернул голову.
– Вы знаете, что это за место?
– Да, классный бордель.
Включив первую скорость, водитель тронулся и бросил на них взгляд через плечо.
– Ну, парни, зря времени вы не теряете.
Майкл улыбнулся Кризи, потом отвернулся и стал смотреть в окно, вспоминая их предыдущий приезд в Брюссель. Два года назад они так же ехали в такси тем же маршрутом. Тогда с ними была и Леони. Воспоминание о Леони где-то внутри его существа отдалось острым чувством пустоты. Майкл любил ее как мать. Он помнил, как слезы катились по его щекам, когда ее убили. А Кризи в их комнате в пансионе Гвидо в Неаполе дал ему платок и сказал голосом, лишенным всяких эмоций:
– Утри слезы. Теперь ты мужчина. Пришло время возмездия.
* * *
Через полчаса Майкл нажимал на звонок в двери невзрачного здания, стоявшего на невзрачной улочке в нескольких кварталах от штаб-квартиры Европейского Сообщества. Они услышали, как щелкнула створка дверного глазка, и поняли, что кто-то внимательно их изучает изнутри. Через несколько секунд дверь отворилась. В дверном проеме стоял Рауль – высокий, тощий, как скелет, человек с физиономией, столь отталкивающей, что и бывалые люди от него шарахались. Он вышел из дома, бросил внимательный взгляд в обе стороны улицы, потом кивнул. Они вошли в прихожую, пол которой был устлан толстым ковром, поставили дорожные сумки и обменялись рукопожатиями с высоким человеком малоприятной наружности.
– Сколько вы у нас пробудете? – спросил Рауль.
– Пару дней, – ответил Майкл.
Рауль взял их сумки.
– Блонди в баре. Я отнесу ваши вещи наверх.
Они прошли по коридору, открыли дверь и вошли в комнату. Скорее ее можно было бы назвать залом, причем весьма богато обставленным: на полу лежал толстый коричневый ковер, с потолка свешивались хрустальные люстры, у одной из обитых велюровой тканью стен стоял бар из красного дерева, повсюду были расставлены глубокие кожаные кресла и удобные небольшие диваны. В креслах расположились четыре очень красивые, элегантно одетые молодые женщины. За стойкой бара сидела пятая, разительно отличавшаяся от этой четверки. Она была не первой молодости, в платье из золотой парчи, спускавшемся до самого пола. Волосы ее были цвета эбенового дерева, лицо покрывал толстый слой косметики, губы были ярко накрашены. В ушах, на шее, вокруг двух запястий и на каждом пальце играли бриллианты. Определить ее возраст на глаз было почти невозможно, но Майкл и Кризи знали, что ей далеко за семьдесят.
Когда пожилая дама их увидела, губы ее расплылись в ярко-красной улыбке. Она тут же соскользнула с табурета, как будто была восемнадцатилетней кокеткой, и широко раскрыла объятия. Сначала она обняла Кризи, потом Майкла, ощутившего жесткую упругость ее корсета. Затем она отстранилась от молодого человека на расстояние вытянутой руки, взглянула ему в лицо, провела рукой по щеке и сказала по-английски с сильным итальянским акцентом:
– Ты стал просто прекрасен. Раньше ты был… только красив.
Кризи хмыкнул. Майкл улыбнулся и почувствовал себя немного неловко, ощутив заинтересованные взгляды четырех очаровательных молодых женщин.
– Что-то я в твоем заведении особого оживления не вижу, – заметил Кризи.
Улыбка Блонди поблекла.
– Да, дела нынче идут неважно, – ответила она. – Хотя ночь еще только началась. Что вы будете пить?
Когда они устроились на табуретах у стойки бара, у Кризи снова перехватило дыхание, и он прижал левую руку к центру груди. Блонди и Майкл переглянулись.
– В чем дело? – резко спросила пожилая женщина.
Отгоняя боль, Кризи тряс головой. Блонди взглянула на Майкла. Он пожал плечами и сказал:
– В последние недели его постоянно беспокоят эти боли. Он говорит, что это ерунда, но приступы становятся все более частыми.
Обстановка мгновенно изменилась. На лице Блонди появилось озабоченное выражение. Она стала что-то быстро говорить Кризи по-французски. Он рассеянно кивал головой. Хоть Майкл не понимал, о чем идет речь, он видел, что Блонди сердится и искренне волнуется. Она резко обернулась к Майклу и заговорила с ним по-английски.
– С этим идиотом, который стал твоим отцом, такое случалось и раньше. Он носит в себе столько металла, что, если его сдать на переплавку, можно будет обеспечить банками небольшой заводик по производству консервированных бобов. Иногда этот металл начинает двигаться.
Внезапно она превратилась в заботливую мать, хлопотливую любовницу, распорядителя-организатора и ураган. Она щелкнула пальцами, и Рауль тут же передал ей телефон. Блонди набрала номер и что-то быстро затараторила в трубку. Кризи попытался было что-то возразить, но она срезала его резким взглядом, от которого и дуб бы завял. Майкл удивленно наблюдал за происходящим. Блонди повесила трубку, обернулась к нему и стала подробно его инструктировать.
– Через несколько минут сюда приедет «скорая помощь». Ты проследишь за тем, чтобы Кризи в нее сел, не забыв при этом захватить с собой пижаму и что там ему еще в больнице может понадобиться. В частной клинике его ожидает главный хирург. Там прекрасные условия и очень симпатичные молодые сестрички. Хирург вытащит из этого идиота какой-нибудь осколок, который подбирается к его сердцу. – Она бросила в сторону Кризи еще один испепеляющий взгляд. – Никогда не могла понять, как человек твоего ума и опыта может проявлять такое легкомыслие, когда речь заходит о собственном теле.
От злости Кризи даже поперхнулся, потом, прокашлявшись, сказал:
– Ты ведь знаешь, я не переношу больниц.
Блонди улыбнулась.
– Я же тебе сказала: там прекрасные условия и очень милые сестрички. – Она обернулась к Майклу, и в голосе ее зазвенела сталь и непререкаемая властность. – Значит, Майкл, ты его туда доставишь и скажешь этому хирургу, чтоб он просмотрел Кризи под рентгеном с головы до кончиков пальцев на ногах. Если он найдет в его теле металл, который нужно удалить, пусть делает это незамедлительно.
Кризи снова откашлялся, взглянул на Блонди и тихо спросил:
– Ты уверена, что этот малый точно знает, что ему надо делать?
Блонди одарила его в ответ своей самой обворожительной улыбкой.
– Говорят, в Европе он один из лучших специалистов своего дела.
– И дерет, наверное, с пациентов три шкуры, – пробормотал Кризи.
Блонди улыбнулась и покачала головой.
– Его жена умерла пять лет назад. Иногда он должен расслабляться после тяжелой работы и на время забывать о своем горе. Жениться снова он не собирается, но ведь, как и все мужчины, он состоит из плоти и крови. Обычно раз в неделю он у нас бывает. Все мои девочки его просто обожают. – Она передернула плечами, как истинная итальянка. – Он их по-своему тоже любит. Его зовут Бернар.
* * *
Бернар Рош был отличным хирургом. Он десять лет прослужил во французской армии и во время войны за независимость в Алжире приобрел неоценимый опыт в своем ремесле. Бернар узнал Кризи. Он взглянул ему в лицо, напрягся, сидя в кресле, и произнес:
– Если мне не изменяет память, я вам оперировал сломанную руку за две недели до того, как вы с другими парнями оставили казармы и строем вышли из Зеральды с песней Эдит Пиаф «Я ни о чем не жалею».
Кризи подозрительно взглянул на врача и сказал:
– Вы тогда еще в пеленках должны были быть.
Хирург усмехнулся.
– Только из них вышел. Мне исполнилось двадцать три года. А вы уже тогда были живой легендой. Когда я накладывал вам гипс, у меня дрожали руки. У вас там был один друг, итальянец по имени Гвидо, фамилию его я запамятовал. Он еще мне сказал, что, если рука ваша полностью не восстановится, он зароет меня в пустыне по шею в песок и научит верблюда мочиться мне на голову, пообещав при этом, что верблюд это будет делать каждый день на протяжении следующего тысячелетия.
Кризи улыбнулся.
– С рукой у меня все в порядке. А вот другие старые раны дают о себе знать.
Хирург встал. Обратившись к Майклу, он сказал:
– Пойдите прогуляйтесь, молодой человек, выпейте что-нибудь, а через час возвращайтесь.
* * *
В небольшом бистро через улицу от клиники, которая скорее походила на большой частный особняк, Майкл выпил полбутылки красного вина. Когда он вернулся, хирург встретил его с угрюмым выражением лица.
– Ему оставалось совсем немного, – сказал Бернар. – Через неделю или около того живая легенда могла бы стать мертвой. Не пойму, отчего эти крепкие мужики так боятся больниц и врачей?
Майкл пожал плечами.
– Вы уже сделали операцию?
Хирург покачал головой.
– Нет, операция будет через два часа. Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Они подошли к стене, на которой висело несколько подсвеченных сзади рентгеновских снимков. Бернар протянул руку к первому из них, ткнув пальцем в небольшое темное пятно.
– Осколок гранаты, – сказал он, – который Кризи получил в начале пятидесятых под Дьенбьенфу во Вьетнаме. Тридцать лет он просидел в мышце, пробивая себе дорогу к его сердцу. Мы застигли его как раз вовремя. – Он указал на следующий снимок с другой темной отметиной. – Часть пули. Скорее всего, он получил ее в Конго… совсем рядом с селезенкой… Я ее тоже удалю. – Врач перешел к третьему снимку с темной тенью. – Это – стальная скрепа, которой какой-то итальянский хирург прикрепил небольшую кость плеча к его ключице. Это было в Лаосе. Где-то месяцев шесть спустя эта скрепа, видимо, соскочила, но почему-то никто не обратил на нее внимания. Скорее всего, я ее тоже сейчас уберу. Может быть, мне придется вместо нее поставить новую, но точно я буду знать, только когда увижу, как срослись кости.
Майкл внимательно слушал. Потом спросил:
– А может быть, лучше ее вообще не трогать?
Бернар покачал головой.
– Нет, с этим надо решить сейчас. Иначе ему обеспечен тяжелейший артрит.
Майкл улыбнулся, как будто самому себе.
– Согласен. Делайте все сразу. Сколько времени он проведет в больнице?
Бернар немного подумал и ответил:
– По меньшей мере десять дней.
Майкл удовлетворенно кивнул.
– Отлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59