— Негодяй! —инспектор был вне себя от гнева. — Ну и нахал!
— Что вы имеете в виду? — спросил Самсон.
— Все же ясно как божий день, — воскликнул старик. — Эта его теория чистый вздор. Это ширма, Генри! Когда он разглагольствовал, разве не пришла вам в голову мысль, что он и есть тот самый человек со свободным полем деятельности, что он сам больше всего выигрывает от смерти миссис Дурн и Жаннэ, что он и есть четвертое лицо его теории? Другими словами, четвертого лица не существует.
— Черт возьми, Квин, вы, пожалуй, попали в точку! Старик торжественно повернулся к Эллери:
— Весь этот милый разговор об избавляющемся от Абби, Жаннэ и его самого, — чепуха. Все это бессмысленно! Разве ты не согласен со мной, сынок?
Эллери минуту молчал, его глаза были задумчивыми.
— У меня нет никакого конкретного доказательства, — произнес он наконец, — чтобы создать твердое мнение. Но я полагаю, что вы оба ошибаетесь — и Кнейзел и ты. Я не думаю, что этот четвертый, о котором говорил Кнейзел, не может существовать... Отец, если мы когда-нибудь раскроем это дело, в чем я серьезно сомневаюсь, мы узнаем, что.у.бийства задуманы гораздо хитрее, чем Кнейзел пытается это теоретически обосновать. Они гораздо более сложны и не поддаются подгонке под какой-либо шаблон.
Инспектор почесал в затылке.
— Скажи, стоит ли охранять его, словно он самое главное лицо в этом деле?
— Как ни удивительно, но я именно это и собирался сказать. — Эллери закурил. — И не пойми меня превратно, как это ты сейчас сделал... Кнейзела надо охранять. Я хотел бы иметь информацию о каждой личности, которая приблизится к нему на расстояние десяти футов.
Расследование убийства доктора Жаннэ, так же как и миссис Абби Дурн, достигло своей критической стадии. В судебных и следственных инстанциях все считали, что, если в течение ближайших 24 часов не удастся напасть на след преступников, дело можно сдавать в архив.
В четверг утром после бессонной ночи инспектор Квин встал в плохом настроении. Его кашель снова возобновился, и глаза, блестели, говоря о повышенной температуре. Несмотря на все это, он решительно отверг уговоры Джуна и Эллери лечь в постель. В пальто, хотя на улице было тепло, он спустился к метро и направился в управление.
Эллери сидел у окна и тупо смотрел ему вслед. Стол в гостиной после завтрака был загроможден посудой. Джуна взял чашку и уставился своими цыганскими глазенками на печальную фигуру у окна.
Эллери, почувствовав взгляд, заговорил, не поворачивая головы:
— Джуна! Ты слышал, как мы с отцом говорили о деле Дурн и Жаннэ?
— Да, — живо ответил Джуна.
— Скажи мне, что ты об этом думаешь?
— Что я думаю? — Глаза мальчика широко открылись. — Я думаю, что вы их обязательно поймаете.
Эллери дружески положил ему руку на плечо.
— Худенький ты, Джуна. Тебе надо укрепить мышцы. Так ты убежден, что я их поймаю? Оптимист ты, малыш! Но полагаю, ты слышал, когда я говорил, что не очень преуспел до сих пор?
Джуна засмеялся: — Вы же ведь шутили! Правда?
— Ничуть.
Хитрый блеск появился в больших черных глазенках Джуна.
— Вы что, решили сдаться?
— Что ты, нет, конечно!
— Вы никогда не должны сдаваться, мистер Эллери!
— А что мне делать, Джуна? Посоветуй, как бы ты поступил на моем месте?
Джуна ответил не сразу. Губы его сжались, и он погрузился в глубокое раздумье. После долгого и напряженного молчания он воскликнул:
— Яйца!
— Что? — спросил с удивлением Эллери.
— Я говорю о яйцах... Сегодня утром я варил яйца для папы Квина. Надо быть очень внимательным, когда варятся яйца для папы Квина — он очень придирчивый. Я замечтался и передержал яйца в кипятке. И что я сделал? Я их выкинул и начал все сначала. Во второй раз они были что надо!
Эллери расхохотался.
— Джуна, тебе пришла в голову отличная мысль. Все начинать сначала! Слава всем твоим богам, малыш, это луч света!
Словно получив заряд энергии, он исчез в спальне. А Джуна начал убирать посуду со стола.
— Джон, я последовал совету малыша Джуна и еще раз пришел к месту преступления.
Они сидели в кабинете доктора Минчена в больнице.
— Я тебе нужен? — Глаза врача казались погасшими. Под ними виднелись фиолетовые мешки.
— Да, если ты можешь уделить мне немного времени.
— Я полагаю, что смогу. Они покинули кабинет.
В это утро жизнь в больнице шла своим чередом. Ограничения были сняты, за исключением некоторых мест на первом этаже. Борьба за жизнь больных продолжалась, точно ничего особенного и не произошло в этих стенах. Но сыщики и полицейские все еще бродили по коридорам.
Эллери и Минчен прошли по Восточному коридору, на углу повернули в Южный и двинулись к Западному.У входа в наркозную, удобно расположившись в качалке, бодрствовал полицейский. Дверь в наркозную была закрыта.
Комната выглядела точно так же, как ее оставили три дня назад. У двери, ведущей в предоперационную, сидел еще один полицейский. Они вошли. Каталка, стулья, шкаф с медикаментами, дверь лифта — ничего не изменилось. Эллери сказал:
— Ты, наверное, думаешь, Джон, что я спятил с ума. Но не удивляйся моему повторному приходу в больницу.
Минчен ничего не ответил. Он заглянул в операционную и сразу же вернулся. Эллери подошел к двери лифта и открыл ее. Лифт был пустым. Он вошел в него и попробовал открыть противоположную дверь. Она не открывалась.
— Закрыта с другой стороны, — проворчал он. — Все правильно. Это та самая дверь, которая выходит в Восточный коридор.
Эллери вернулся в предоперационную и еще раз осмотрел ее. Рядом с лифтом находилась дверь в стерилизационную. Он открыл ее и заглянул внутрь. Там все выглядело так же, как и в понедельник,
— О, все это ребячество! — воскликнул Эллери. — Давайте убежим из этого страшного места, Джон!
— Они ушли тем же путем, что и пришли. Выйдя в Южный коридор, направились к главному входу.
— Послушай, Джон! — вдруг сказал Эллери. — Терять нам все равно нечего. Давай заглянем в кабинет Жаннэ.
Полицейский у двери их пропустил. Эллери вошел и сел в крутящееся кресло покойного хирурга, стоявшее за широким письменным столом. Он пригласил Минчена сесть на стул у противоположной стены. Оба помолчали.
— Джон, настало время говорить откровенно. Годами я отрицал наличие неразрешимых преступлений. Теперь, пожалуй, мне придется отказаться от этой теории.
— Ты хочешь сказать, что нет никакой надежды?
— Это страшный удар по моей гордости, Джон. Я бы так не переживал, если бы действительно почувствовал, что встретил достойного противника, преступный ум которого придумал два хитроумных дела, не поддающихся разоблачению. Но заметь, что я сказал: «не поддающихся разоблачению» преступлений, а не «совершенных безупречно». Эти убийства далеки от совершенных безупречно. Преступник оставил немало улик, которые неопровержимо его изобличают. Либо наш милый злодей сумел замаскировать свои ошибки вовремя, либо судьба помогла ему в этом...
Эллери с ожесточением погасил сигарету в пепельнице, стоявшей на письменном столе.
— Нам остается лишь одно — тщательно выяснить, что представляет собой каждое лицо, которое мы до сих пор допросили. Должно же быть, черт возьми, что-то запрятанное в показаниях этих людей! Это наша последняя надежда.
Минчен вдруг стремительно встал.
- Тут я могу тебе помочь. Я вспомнил факт, который может быть тебе полезен.
— Да?
— Прошлой ночью я довольно долго работал над книгой, которую мы готовили с Жаннэ. Я начал с того места, где старик остановился. И я обнаружил кое-что относительно двух людей, проходящих по этому делу. Как ни странно, я раньше этого даже не подозревал.
Эллери нахмурился.
— Ты прочитал что-то в рукописи?
— Не в рукописи, а в историях болезней, которые собирал Жаннэ в течение двадцати лет. Эллери, это профессиональная тайна и при обычных обстоятельствах я бы с тобой на эту тему не стал говорить.
— Кого это касается? — резко спросил Эллери.
— Лусиса Даннинга и Сарры Фуллер.
— Вот оно что?
— Обещаешь не включать в протокол, если это булет иметь отношение к делу?
— Да, да. Продолжай, Джон. Минчен сел и начал рассказывать:
— Тебе, наверное, известно, что когда специфических больных упоминают в медицинских трудах, указывают лишь их инициалы или номера историй болезней. Это делается из уважения к пациентам, а также потому, что имена больных не имеют никакого значения
для освещаемого вопроса. Вчера ночью, перелистывая некоторые истории болезней, которые еще не вошли в рукопись «Врожденная аллергия», я натолкнулся на старые документы, примерно двадцатилетней давности. Они имели специальную сноску, которая предписывала пользоваться этими документами с особой осторож-ностью, чтобы никоим образом не раскрыть фамилий пациентов. Даже инициалы больных, о которых шла речь, не были указаны. Это было настолько необычно, что я тут же прочитал всю историю болезни, хотя у меня еще не было намерения включать ее в книгу. Речь шла о Даннинге и этой женщине — Фуллер. Сарра Фуллер была описана как пациентка с тяжелыми родами. Ей делали кесарево сечение. Далее шло описание родов, а также подробности половой жизни родителей. Сведения носили интимный характер, включение их в книгу было весьма деликатным делом. —-Голос Минчена почти перешел в шепот. — Ребенок был незаконнорожденным. Сейчас он вырос, и зовут его Гульда Дурн!
Эллери привстал, опершись о подлокотники кресла и глядя на врача. Запоздалая улыбка появилась на его лице.
— Гульда Дурн незаконнорожденная! — произнес он. — Ну и ну! Вот это новость! Выясняются презагадочные обстоятельства. Но я не вижу, чтобы это приближало нас к разрешению дела. Продолжай, пожалуйста, Джон. Что еще?
— В то время доктор Даннинг был начинающим молодым врачом, посещающим больницу в качестве практиканта. Как он встретил Сарру Фуллер, я не знаю. Но между ними возникла тайная связь. Даннинг не мог на ней жениться, на Фуллер, так как уже был женат. У него уже была в то время двухгодовалая дочь Эдит. В молодые годы Сарра, кажется, была недурна собой... Конечно, это подробность не имеет прямого отношения к медицине... Далее в истории болезни содержались пространные заметки немедицинского характера.
— Я понимаю, продолжай!
— Получилось так, что Абби узнала о случившемся с Саррой. Она снисходительно отнеслась к ней из-за длительной привязанности. И предпочла не делать неприятностей Даннингу, а позже даже взяла его в штат больницы. И Абби сама нашла решение этой сложной ситуации: она удочерила ребенка.
— Законно, я полагаю?
— Очевидно. У Сарры не было выбора. Запись гласит, что она согласилась без особых возражений. Сарра поклялась никогда не вмешиваться в воспитание ребенка, который впредь становился дочерью Абби. В то время муж Абби был еще жив, но она была бездетна. Историю держали в строгом секрете от всех, включая персонал больницы. Знал об этом только доктор Жаннэ, принимавший роды. Безраздельная власть Абби заглушила все появляющиеся позднее слухи.
— Это во многом объясняет некоторые темные стороны дела, — заметил Эллери. — В частности, это объясняет ссоры между Абби и Саррой, которая, вероятно, сожалела, нто согласилась на эту вынужденную сделку. Это объясняет, почему с таким рвением Даннинг пытался доказать непричастность Сарры к убийству Абби. Так как если бы ее арестовали, всплыл бы роман их молодости. А это могло разрушить его семейную жизнь, общественное положение и, по всей вероятности, его карьеру врача. — Он покачал головой. — Но я еще не вижу, каким образом это может помочь нам раскрыть преступление. Я согласен, что у Сарры была веская причина убить Абби и было основание убить Жаннэ. Не исключено, что она могла так же совершить преступление, страдая манией преследования на почве паранойи. Женщина она явно помешанная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29