Балагур Мирзо взял на себя ответственность за неловкое молчание, повисшее в палате.
- И не предупредил, мерзавец! - брякнул он, опередив Антона.
Скавронский наконец расхохотался:
- Воистину! - Приподнявшись, он восхищенно оглядел Наталью: - Так откуда ты, пэри?
- Да вот, залетела в теплые края... - ответила "пэри", шмыгая носом. Спасибо твоему другу.
- Девочки в отделении телетайпировали в Новосибирск, - объяснил Мирзо.
- Это ничего, что я вместо Ревекки? - лукаво спросила Наташка.
- Даже очень. В смысле: замечательно; то есть, я - не против. - Совсем потерявшись, он закрыл лицо руками. Неожиданно посерьезнел. Глаза стали мрачно-темными. - Тебе это надо?
Наташка отшатнулась. Отвернулся и Мирзо. Все, кто наблюдал за ними, начали прятать глаза. Один схватился за костыли, другой уткнулся в газету.
- Надо!
Грудной голос Натальи прозвучал твердо. Во взгляде появилась насмешливость. На него смотрела взрослая женщина. Она знала, что происходит, и знала, на что идет.
- Куда мне от тебя спрятаться, малышка? - устало спросил Антон.
- Ты от себя не таись. - Она обняла его и вспомнила, что именно об этом предупреждала Ревекка Соломоновна: как в воду глядела.
"Зачем я ей?" - Антон порывался стереть сладкие грезы.
Личное счастье представлялось воздушными замками, житейская логика сдувала их легким усилием обыденной рациональности и безопасности ради нашептывала: они столь же зыбки, сколь и прекрасны.
Наталья осталась. Много позже Антон со стыдом вспоминал, как изводил ее сомнениями, неверием в ее силы. Но она как будто этого и не замечала.
* * *
Четыре месяца Наташка снимала жилье в пригороде Ленинграда. Он лежал в Институте травматологии и ортопедии имени Вредена, она же то рейсовыми автобусами, то на перекладных ездила к нему из Ольгино. Устроилась на временную работу, только потом он узнал, что мыла подъезды при какой-то жилконторе. Успевала на экскурсии, запоминая слово в слово, было бы чем его удивить и порадовать. За окнами палаты было серо, но Антон видел город ее глазами. Наступила долгожданная выписка. Ему принесли два пакета с личными вещами. Потянув за тесемочку, Антон обнаружил совершенно новый костюм. Наталья приготовила к этому дню все новое, вплоть до белья.
Медсестра помогла повязать галстук, вручила ему ореховую палку - в какой уж комиссионке Наталья ее купила, оставалась только догадываться. Рукоятка, инкрустированная серебром, была потемневшей от времени. Он прикинул в уме, чего это могло ей стоить, представил, как она во всем себе отказывала ради сегодняшнего праздника.
В холле она кинулась к нему счастливая, подхватила под руку, всем видом демонстрируя провожавшим Вреденовским сестричкам свое право на "эту" собственность. Застегнула пуговицу на пиджаке, подтянула ворот сорочки, а на выходе оглянулась. С мозаичной фрески на нее ласково глядела Богородица. Она склонила голову, будто женщины друг друга поняли, помахала рукой ей и улыбающимся сестрам, а Антон вдыхал запах короткого лета. Их ожидало такси.
- Едем в ресторан! - с гордостью заявила она.
Шофер нарочно катал их по стрелке Васильевского острова, Антон узнавал места, больше известные по фотографическим карточкам "Открытых писем". На канале Грибоедова Наталья попросила остановиться. Подвела к крылатой львице и сказала:
- Тебе решать дальше. Инвалидность еще не значит жить инвалидом.
Забрала у него палку, подставив свое плечо. Тяжело опираясь, он шел уже не по больничным коридорам, а по мостовой города. Они спустились по ступенькам к темной воде канала. Из букетика незабудок, что она сама же купила для Антона, Наташка сплела крохотный веночек и пустила по течению.
- Знаешь, а в Несвиже под Иванов день девки на таких вот веночках гадают о будущем.
- Пусть этот плавает здесь. Захочешь, в Несвиже даже лучше сплету.
- Ты что-нибудь загадала?
- Чтоб ты на другой не женился.
- Других крыльев мне и не надо.
Антон поднял голову к постаменту и подмигнул каменному грифону у ограды.
Они прошлись по Невскому, спускаясь в сторону Адмиралтейства, миновали небольшую площадь. Наташка начала взахлеб рассказывать об Александринке, Так, незаметно, она подвела его к ступенькам в полуподвал, вывеска над входом гласила: "Кавказе кий ресторан". Антон чувствовал в себе такую силу, что чуть было не сдал палку в гардероб.
Их проводили во второй зал. Наташка выбрала уютный столик в углу, где они могли быть неприметными. Меню выбирала она сама. Но на винах забуксовала. Непроницаемым взглядом ленинградских сфинксов на Антона в ожидании уставился официант.
- "Саперави", будьте любезны.
Бутылка красного вина появилась раньше бифштексов. Наталья, лишь немного ковырнув салат, отхлебнула из бокала и раскраснелась. Но и Антон то ли надышался свежестью, то ли устал с непривычки от пешего хода - вино ударило в голову, горячо растеклось по жилам. Затихла боль в натруженной протезом ноге. Он вышел из-за стола, обошел его кругом, склонил голову. Отросшая грива волос упала черными прядями на лицо. Импозантным жестом он откинул кудри со лба, глаза его светились:
- Черт! Сложно встать на колени!
Антон вытянул из вазочки хилую ромашку, протянул Наталье. Девушка вытаращила на него глазищи, прикрыла лицо ладошками, словно не верила в происходящее.
- Мой дом - твой дом! Будь моею, пэри!
- Только через ЗАГС, - отрезала Наташка, испугавшись собственных слов, она оглянулась.
За соседним столиком гуляли морские офицеры.
- Попал, браток, - весело поддразнил Антона один из них.
Второй пошел к оркестру.
Полилась мелодия, наивно простая, певучая. Одиноко, в центре зала, кружилась в танце влюбленная пара. Они видели только друг друга и слышали только их музыку.
С грохотом брякнулась палка, оставшись у столика. Поднял ее кавторанг, заказывавший музыку, и положил с задумчивой улыбкой к себе на колени. Усатый администратор Шота в дверях зала сказал кому-то из вошедших совсем непонятное:
- Сикхварулиахгвамаглебз...*
_______________
* Любовь превыше всего (груз. - из Руставели.)
Антон вел свою легкую спутницу в вальсе. Широкая юбка Натальи вилась у его ног, как крылья диковинной бабочки, занесенной сюда, на берега Балтики, причудливым капризом южного ветра.
(3)
Скульптурная группа во главе с задумчивым Куйбышевым и гранитными пионерами в буфиках салютовала приезжим через всю вокзальную площадь. Соцартовская композиция наверняка была задумана градостроителями как вполне закономерный пролог улицы Ленина - центральной городской магистрали, однако горожанам она была милее тем, что начинала собой одну из самых длинных в мире платановых аллей. "Бесстыдницы" - дальние родственницы веселых европейских кленов, называемые здесь чинарами, - собирали на свои густые кроны всю придорожную пыль и, наверное, поэтому частенько оголялись, скидывая с себя даже кору, как зверье в период линьки. Аллея была местом душанбинского променада.
Частенько с наступлением сумерек прогуливающиеся парами, семьями замечали одинокую фигуру высокого черноволосого мужчины. Он быстро шел, чуть припадая на ногу, через весь город. К площади Куйбышева возвращался затемно, под руку с обворожительной женщиной. Совсем юная, она без умолку щебетала, выкладывая в мельчайших подробностях все новости дня; он же слушал, чуть склонив голову набок. Его разноцветные глаза - так казалось со стороны были полны участия, будто он переживал в эти минуты все случившееся с ней сегодня.
У Наташи Скавронской заканчивались вечерние лекции, ее встречал муж солидный мужчина, что, в глазах ее сверстниц, в основном незамужних, представлялось чрезвычайно романтичным, особенно эта его легкая хромота. Инженер, несмотря на свой зрелый возраст, оказался для всех ее подружек человеком компанейским. И хотя в глаза его называли по имени и отчеству, за спиной звали - Пиратом, иногда даже в присутствии Наташки. И ей это льстило, так что с легкой руки общительных студенток-филологов прозвище к Антону Адамовичу прилепилось крепко, и скоро его начали так именовать и на службе в локомотивном депо. Перед сессией девчонки пропадали у Скавронских, благо у них была своя двухкомнатная квартира. Говорили, что Антон получил ее по инвалидности, но те, кто знал его поближе, отрицал это. Аргументом, свидетельствующим обратное, служила история водительских прав Пирата.
Вскоре после того, как Скавронского перевели на Сталинабадский участок дороги, отделенческий профсоюз выделил ему место в льготной очереди на собственное транспортное средство. Однако вместо того, чтобы поблагодарить кого надо, инженер от льгот отказался. Список, естественно, уже было не переписать, но сдавать экзамен в Госавтоинспекции Антон пошел на общих основаниях. Когда дело дошло до выдачи прав, кто-то в управлении неожиданно обнаружил, что по медсправке он должен был проходить обучение на специально оборудованном автомобиле. Инспектор Капустин, принимавший у Антона вождение, решил, что его разыгрывают. Почувствовав себя уязвленным в глазах государственной комиссии, он всерьез взъярился:
- Ты что это из себя Маресьева корчишь? Как советский человек, ты обязан понимать, что водить обычную машину ты не можешь.
- Почему - "не могу"?
- Потому что ты - инвалид! - Инспектор потрясал медицинскими бумагами Антона, энергичная жестикуляция призвана была изобразить свирепость, но, заметно театральная, она была предназначена для членов комиссии.
Как же Капустину хотелось поставить решительную точку! Мораль я закон вдруг раздвоились в его сознании: как следует поступать в данной конкретной ситуации, он твердо не знал. Такое с ним происходило крайне редко, да и то в области непонятых желаний, когда не совсем четко себе представляешь, чего же больше хочется: цветов или, может, врезать кому то по роже.
- Все, Скавронский! - раздраженно отрезал Капустин. - Хватит прений!
Антон психанул. На скулах заиграли желваки, лицо побелело. Тяжело опустив кулак на стол, он разжал пальцы, встал и пошел к двери. Вдруг остановился и оглянулся на сидящих. Глаза его были мрачными, но в темной глубине зрачка искрились и прыгали насмешливые чертики. Два быстрых шага, и тело Антона взмывает, крутится в воздухе в обратном сальто и замирает в шаге от стола.
Все застывают, а в очумелой тишине раздаются слова, запомнившиеся инспектору, да и не ему одному, надолго:
- А вот так вы можете? - шепнул Антон.
В результате, права ему все-таки выдали, но железнодорожный собес зажал "инвалидку" для тех, кто в ней действительно нуждался. Зато история переросла в легенду, заняв свое место в сокровищнице душанбинского фольклора. Да и надо признать, что не так уж часто Антону приходилось ездить. Командировки по линии случались, но тогда Антон Адамович предпочитал деповской уазик. Наталья сразу унывала, понимая, что "мальчики", - то есть Антон и Мирзо, - "рвутся на свободный выпас".
Одна такая командировка затянулась у мужа на пятнадцать лишних суток. Было так, что Мирзошкин родственник, а у него их было в каждом кишлаке с пяток-другой, предложил друзьям закрыть командировочные завтра, а сегодня поохотиться на диких уток. Антон был стойким человеком, но тут отказаться не смог. Они заехали в приболоченную местность, заросшую диким кустарником и колючкой. Машину оставили, когда стало ясно, что дальше можно только пешим ходом. Продираясь густой чащей к небольшому озерцу, почти полностью покрытому тростником" мужчины испытывали приподнятую самоуверенность, обычно называемую охотничьим азартом.
Прицеливаясь в водоплавающее, Антон надеялся, что не растерял былых партизанских навыков. На выдохе медленно спустил курок - утка крякнула, вспорхнула и со свернутым крылом рухнула, но тут же быстро заковыляла в заросли тугая. С гвалтом и шумом поднялась в воздух стая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43