Спросил по-французски:
— Да, что у вас?
Она подлетела к нему, не замечая ничего странного и не обратив никакого внимания на его эскорт, — девушка была, несомненно, влюблена в него и в эти мгновения ни о чем и ни о ком другом не думала. Маркус моментально уловил это и, цепляясь за спасительную соломинку, настроился на соответствующий лад. Он одарил девушку самой сексуальной улыбкой из арсенала дремавшего в нем Казановы.
— Так что там у вас? — переспросил он и взял из ее рук листок бумаги.
Она застенчиво улыбалась, слегка вздернув напомаженную губку и не отрывая глаз от лица Маркуса даже тогда, когда тот опустил глаза с ее лица на бумажку. Это оказался страховочный формуляр.
Маркус сказал:
— Я уже оплатил все наличными. Здесь, во Франции, у меня нет медицинской страховки.
Девушка смутилась и густо покраснела — она увидела, что Маркус все понимает: это был лишь предлог, чтобы заговорить с ним. Она опешила и отвела взгляд, словно ища поддержки у стоявшей рядом женщины. Та смотрела на нее холодно и сурово, и молоденькая медсестра покраснела еще сильнее, бормоча извинения:
— Ой, простите, ради Бога, простите… Маркус улыбнулся, возвращая ей бумажку.
— Благодарю вас, но это недоразумение. Увидимся.
Девушка повернулась, чтобы уйти, и Маркус с облегчением вздохнул, мгновенно переведя взгляд на то место, где под простыней в левую грудь Рафаэллы упиралось дуло пистолета.
— Завидная выдержка, мистер О'Салливэн. Вы, похоже, коллекционируете маленьких шлюшек.
— Кто следующий — вы, мадам?
— Я? Переспать с тобой? С тупым, самовлюбленным ирландцем? Да у тебя одна похоть в башке, больше ничего. Ладно, теперь, когда эта маленькая идиотка оставила твои гениталии в покое, мы можем двигаться в путь.
Маркус едва не сорвался — ему так хотелось вмазать ей по физиономии. Он судорожно сжал кулаки, но сдержался. Положение безвыходное — стисни зубы и молчи.
* * *
Моник в последний раз украдкой покосилась на американца, который показался ей таким красивым. «Интересно, однако, — подумала она, — зачем это они переводят жену мистера О'Салливэна в другую больницу? Нелепость какая-то, ведь ее и так бы выписали не позднее завтрашнего дня. Как это, наверное, здорово — иметь такого мужа! Счастливая!» Моник нахмурилась. Нет, все-таки странно. Тут она увидела, как мистер О'Салливэн о чем-то заспорил с этой надменной теткой. Разговор велся на повышенных тонах. Кто она? Врач? Моник никогда ее раньше не видела. Наверное, и его она видит в последний раз. Девушка заметила, что женщина зачем-то шарит рукой под простыней у миссис О'Салливэн. Это выглядело уж совсем странно. Мистер О'Салливэн почему-то сказал: «Увидимся». Что это — обещание позвонить? Ведь он скорее всего даже имени ее не знает.
Над Атлантикой
Апрель, 1990 год
Частный самолет был просторным — кресла и столики по правую сторону салона; несколько небольших кушеток — по левую, и довольно широкий проход посередине. В хвостовой части находилась спальня, но Маркусу велели уложить Рафаэллу на пол у перегородки. Места было достаточно, и она лежала, удобно вытянув ноги. По всей видимости, похитители не хотели оставлять их без присмотра. Рафаэлла по-прежнему была в забытьи от снотворного. Маркус примостился рядом, бессознательно поглаживая ее руку. Как ему хотелось, чтобы она открыла глаза.
Ему было страшно, но, как ни странно, не за себя и даже не от того, что, возможно, ждало их впереди, — его тревожило состояние Рафаэллы, которая лежала так неподвижно, не подавая признаков жизни.
Маркус оперся спиной на перегородку, осторожно приподнял Рафаэллу за плечи и положил ее голову к себе на колени. Бережно поправляя покрывало, он заметил, как один из «санитаров» наливает себе выпить — в дальнем конце салона, с левой стороны, был маленький бар. Второй охранник расположился на диванчике, перелистывая журнал, предназначенный для «солдат удачи». Женщина восседала в кресле прямо напротив них, сжимая в руке револьвер 38-го калибра. Маркус вспомнил «девятку» Тюльп, и левое плечо сразу заныло.
* * *
Их путь от больницы до небольшого частного аэродрома близ северного предместья Парижа — Нюилли — был на удивление зауряден. На больничной парковке «санитары» сняли Рафаэллу с каталки и, передав девушку на попечение Маркуса, бросили и каталку, и свои белые халаты на одной из пустующих ячеек. Казалось, им совершенно безразлично, что кто-нибудь может обратить на это внимание, заинтересуется происходящим, начнет задавать вопросы. Наплевать — ведь совсем скоро они исчезнут из этой страны. До аэродрома было не более тридцати миль, а там машина подъехала прямо к трапу, и Маркус перенес Рафаэллу в самолет.
* * *
Теперь Маркус прекрасно понимал, кто отдал приказ, кто спланировал похищение и на кого работают эти люди. Только один человек мог столь безукоризненно провернуть подобную операцию — Джованни. Все было сделано как по нотам: гладко, профессионально, уверенно — ни малейшего сбоя, ни малейшей заминки.
Доминику, разумеется, стало известно о похищении картины, ведь об этом на весь мир раструбили газеты; он наверняка немедленно связался с нужными людьми и выяснил, кто приобрел украденное полотно десять лет назад — Чарльз Ратледж. Из этого он сделал естественный вывод о причастности Рафаэллы к покушению на него; а следовательно, и о причастности Маркуса, поскольку тот находился с ней рядом и днем, и, главное, ночью. Понятно, что они летят обратно на остров. А там все будет зависеть от того, какую судьбу уготовил им Доминик.
Маркус посмотрел на спящую Рафаэллу. Мысленно он умолял ее проснуться. Ему не терпелось сказать, что он любит ее, что впереди у них долгие годы семейного счастья, что им больше никогда не придется лгать друг другу. Он мечтал заключить ее в свои объятия, ощутить ее тепло и почувствовать, как она отвечает на его поцелуи, дарит ему свою любовь.
Сквозь сон до нее донесся ровный шум мотора, легкая вибрация действовала успокаивающе, и Рафаэлла глубоко вздохнула, внезапно обретя слух, но все еще не желая просыпаться. Где-то глубоко в подсознании утвердилось предчувствие, что, открой она глаза, увиденное ей не понравится. Она ощущала на своей руке легкое прикосновение, кто-то нежно гладил ее пальцы, и она знала, что это Маркус, понимала, что спустя несколько мгновений придет в себя и что он позаботится о ней.
Рафаэлла приподняла веки и уперлась взглядом в щетину на его подбородке. «Пора бы тебе и побриться», — мелькнуло у нее в голове.
— Привет, — шепнула она. Маркус вздрогнул от неожиданности — ее голос с незнакомой хрипотцой показался ему чужим.
— Приветик, — отозвался Маркус и, глянув на нее сверху вниз, облегченно улыбнулся.
— Я в порядке, Маркус, правда. Где мы?
— Я не знаю, стоит ли… Ты уверена, что хочешь все знать?
— Уж лучше сразу… — Она на мгновение умолкла, а потом спросила: — Мы летим?
Маркус кивнул, затем рассказал, что произошло, но предельно сжато, без лишних подробностей.
— До Майами еще часов восемь или около того. Полагаю, что там дозаправка, но кто знает. Может быть, мы летим прямиком на Сент-Джонс. Ты действительно в порядке?
Тут Рафаэлла почувствовала неладное. Первой мыслью было не признаваться — ведь это так стыдно, так унизительно. В двух шагах от нее сидело это страшилище, эта «медсестра», упершись в них ледяным, равнодушным взглядом.
— Кровь… — прошептала Рафаэлла.
Маркус автоматически приподнял покрывало. Его передернуло — большое ярко-красное пятно расплывалось на белом полотне; подол больничной ночной рубашки тоже пропитался кровью.
— Что ты чувствуешь — кровь сочится обычным образом или хлещет, как при кровоизлиянии?
— Вроде бы обычным…
— Тогда ничего. Помочь тебе добраться до ванной? Ты можешь двигаться?
— Могу. Мне надо помыться и одеться.
Маркус встал на ноги, а затем нагнулся к ней, чтобы помочь встать.
Женщина в кресле резко выпрямилась и наставила револьвер на Рафаэллу.
— С такого расстояния я не промахнусь, мистер О'Салливэн. Что вы собираетесь с ней делать?
— Ей надо в ванную.
Подумав, женщина сказала:
— Ее чемодан в спальне. Я присмотрю за ней, а вы возьмите чемодан и перенесите в ванную. Потом туда же ее.
Не мешкая, Маркус перенес чемодан. Вернувшись в салон, он помог Рафаэлле подняться на ноги.
— Как ты, ничего?
— Она пачкает белый ковер. Тащите ее скорее в ванную, — брезгливо произнесла женщина и добавила: — Так ей и надо, идиотке, пусть подыхает.
Маркус промолчал, бросив на нее испепеляющий взгляд.
Ванная комната оказалась довольно просторной и была роскошно отделана: душ, биде, туалет, ванна из розового мрамора, крючки и вешалки для одежды, трубки для подогрева полотенец. Маркус пропустил Рафаэллу вперед, а сам застыл на пороге, сдвинув брови к переносице и не двигаясь с места, пока женщина не приказала ему вернуться в салон. Он выполнил приказание только тогда, когда услышал журчание воды.
Маркус начал беспокоиться. Прошло пятнадцать минут. Шум воды прекратился уже восемь минут назад, и он все чаще поглядывал на часы. Сидя на полу и упершись спиной в перегородку, Маркус поджал колени и обхватил их руками. Что делать? Прежде всего — дождаться, что скажет Рафаэлла.
Когда она появилась наконец на пороге ванной, Маркус взглянул на нее и расплылся в широкой улыбке. Это была его Рафаэлла: внешне совершенно здоровая, она держалась прямо, ее волосы, уже почти сухие, были аккуратно зачесаны назад и прихвачены заколками. На губах — яркая помада, в ушах — крупные серьги. На ней были темно-синие брюки, блузка под белым свитером, на ногах — кроссовки.
— Ты великолепна, — шепнул Маркус и жестом пригласил ее сесть рядом с собой. — Только не ври, что этот наряд влетел тебе в восемьсот долларов.
— Это из моей рабочей одежды, часть моего прежнего гардероба блестящей выпускницы. Еще карандашик за ушком, и само совершенство.
Зловещая «медсестра» промолчала, заученным движением направив на них револьвер. Никак не реагировали и ее подручные, вяло наблюдая за происходящим со стаканами в руках. Рафаэлла спокойно уселась рядом с Маркусом.
Потом Маркус попросил поесть, и один из охранников мгновенно принес еду.
— Апельсиновый сок, пожалуйста, выпей весь, — велел ей Маркус. — Я где-то читал, что он — панацея от всех болезней.
Они утолили голод сандвичами с ветчиной и сыром. Ровный гул моторов отделял их от похитителей прозрачной стеной, и время от времени казалось, что они одни в самолете, но, разумеется, это была только иллюзия. Маркус держал Рафаэллу за руку, ища на ее лице следы усталости и страдания, но лицо девушки было на удивление безмятежным.
— Я говорил тебе, что у меня не было ни единого ночного кошмара с тех пор, как ты взяла все это в свои руки?
— Что значит «взяла в свои руки»?
— Это означает, что ты сумела подчинить меня себе, целиком и полностью.
— Приятно слышать — выходит, что я выбилась в начальники. А что еще за кошмары?
Он рассказал ей о своем отце, Неудержимом О'Салливэне, человеке с глазами фанатика на мертвенно-бледном лице, чьим единственным оружием было бойкое перо и который ни разу в жизни не ударил ногой по мячу, зато умело цитировал хлесткие высказывания профессиональных спортсменов. Всю свою жизнь он отчаянно боролся за справедливость и честную игру, а когда Маркусу было одиннадцать, отца убили, и почти наверняка это сделал могущественный, недосягаемый для правосудия человек по имени Карло Карлуччи.
— Его убили на наших с мамой глазах, тремя выстрелами, — продолжал Маркус. — С тех пор меня постоянно преследовал этот кошмар, он стал совершенно невыносимым, когда я оказался во Вьетнаме, приобрел там дополнительную остроту, превратился в изощренную пытку. И так продолжалось все эти годы. — Он улыбнулся и добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Да, что у вас?
Она подлетела к нему, не замечая ничего странного и не обратив никакого внимания на его эскорт, — девушка была, несомненно, влюблена в него и в эти мгновения ни о чем и ни о ком другом не думала. Маркус моментально уловил это и, цепляясь за спасительную соломинку, настроился на соответствующий лад. Он одарил девушку самой сексуальной улыбкой из арсенала дремавшего в нем Казановы.
— Так что там у вас? — переспросил он и взял из ее рук листок бумаги.
Она застенчиво улыбалась, слегка вздернув напомаженную губку и не отрывая глаз от лица Маркуса даже тогда, когда тот опустил глаза с ее лица на бумажку. Это оказался страховочный формуляр.
Маркус сказал:
— Я уже оплатил все наличными. Здесь, во Франции, у меня нет медицинской страховки.
Девушка смутилась и густо покраснела — она увидела, что Маркус все понимает: это был лишь предлог, чтобы заговорить с ним. Она опешила и отвела взгляд, словно ища поддержки у стоявшей рядом женщины. Та смотрела на нее холодно и сурово, и молоденькая медсестра покраснела еще сильнее, бормоча извинения:
— Ой, простите, ради Бога, простите… Маркус улыбнулся, возвращая ей бумажку.
— Благодарю вас, но это недоразумение. Увидимся.
Девушка повернулась, чтобы уйти, и Маркус с облегчением вздохнул, мгновенно переведя взгляд на то место, где под простыней в левую грудь Рафаэллы упиралось дуло пистолета.
— Завидная выдержка, мистер О'Салливэн. Вы, похоже, коллекционируете маленьких шлюшек.
— Кто следующий — вы, мадам?
— Я? Переспать с тобой? С тупым, самовлюбленным ирландцем? Да у тебя одна похоть в башке, больше ничего. Ладно, теперь, когда эта маленькая идиотка оставила твои гениталии в покое, мы можем двигаться в путь.
Маркус едва не сорвался — ему так хотелось вмазать ей по физиономии. Он судорожно сжал кулаки, но сдержался. Положение безвыходное — стисни зубы и молчи.
* * *
Моник в последний раз украдкой покосилась на американца, который показался ей таким красивым. «Интересно, однако, — подумала она, — зачем это они переводят жену мистера О'Салливэна в другую больницу? Нелепость какая-то, ведь ее и так бы выписали не позднее завтрашнего дня. Как это, наверное, здорово — иметь такого мужа! Счастливая!» Моник нахмурилась. Нет, все-таки странно. Тут она увидела, как мистер О'Салливэн о чем-то заспорил с этой надменной теткой. Разговор велся на повышенных тонах. Кто она? Врач? Моник никогда ее раньше не видела. Наверное, и его она видит в последний раз. Девушка заметила, что женщина зачем-то шарит рукой под простыней у миссис О'Салливэн. Это выглядело уж совсем странно. Мистер О'Салливэн почему-то сказал: «Увидимся». Что это — обещание позвонить? Ведь он скорее всего даже имени ее не знает.
Над Атлантикой
Апрель, 1990 год
Частный самолет был просторным — кресла и столики по правую сторону салона; несколько небольших кушеток — по левую, и довольно широкий проход посередине. В хвостовой части находилась спальня, но Маркусу велели уложить Рафаэллу на пол у перегородки. Места было достаточно, и она лежала, удобно вытянув ноги. По всей видимости, похитители не хотели оставлять их без присмотра. Рафаэлла по-прежнему была в забытьи от снотворного. Маркус примостился рядом, бессознательно поглаживая ее руку. Как ему хотелось, чтобы она открыла глаза.
Ему было страшно, но, как ни странно, не за себя и даже не от того, что, возможно, ждало их впереди, — его тревожило состояние Рафаэллы, которая лежала так неподвижно, не подавая признаков жизни.
Маркус оперся спиной на перегородку, осторожно приподнял Рафаэллу за плечи и положил ее голову к себе на колени. Бережно поправляя покрывало, он заметил, как один из «санитаров» наливает себе выпить — в дальнем конце салона, с левой стороны, был маленький бар. Второй охранник расположился на диванчике, перелистывая журнал, предназначенный для «солдат удачи». Женщина восседала в кресле прямо напротив них, сжимая в руке револьвер 38-го калибра. Маркус вспомнил «девятку» Тюльп, и левое плечо сразу заныло.
* * *
Их путь от больницы до небольшого частного аэродрома близ северного предместья Парижа — Нюилли — был на удивление зауряден. На больничной парковке «санитары» сняли Рафаэллу с каталки и, передав девушку на попечение Маркуса, бросили и каталку, и свои белые халаты на одной из пустующих ячеек. Казалось, им совершенно безразлично, что кто-нибудь может обратить на это внимание, заинтересуется происходящим, начнет задавать вопросы. Наплевать — ведь совсем скоро они исчезнут из этой страны. До аэродрома было не более тридцати миль, а там машина подъехала прямо к трапу, и Маркус перенес Рафаэллу в самолет.
* * *
Теперь Маркус прекрасно понимал, кто отдал приказ, кто спланировал похищение и на кого работают эти люди. Только один человек мог столь безукоризненно провернуть подобную операцию — Джованни. Все было сделано как по нотам: гладко, профессионально, уверенно — ни малейшего сбоя, ни малейшей заминки.
Доминику, разумеется, стало известно о похищении картины, ведь об этом на весь мир раструбили газеты; он наверняка немедленно связался с нужными людьми и выяснил, кто приобрел украденное полотно десять лет назад — Чарльз Ратледж. Из этого он сделал естественный вывод о причастности Рафаэллы к покушению на него; а следовательно, и о причастности Маркуса, поскольку тот находился с ней рядом и днем, и, главное, ночью. Понятно, что они летят обратно на остров. А там все будет зависеть от того, какую судьбу уготовил им Доминик.
Маркус посмотрел на спящую Рафаэллу. Мысленно он умолял ее проснуться. Ему не терпелось сказать, что он любит ее, что впереди у них долгие годы семейного счастья, что им больше никогда не придется лгать друг другу. Он мечтал заключить ее в свои объятия, ощутить ее тепло и почувствовать, как она отвечает на его поцелуи, дарит ему свою любовь.
Сквозь сон до нее донесся ровный шум мотора, легкая вибрация действовала успокаивающе, и Рафаэлла глубоко вздохнула, внезапно обретя слух, но все еще не желая просыпаться. Где-то глубоко в подсознании утвердилось предчувствие, что, открой она глаза, увиденное ей не понравится. Она ощущала на своей руке легкое прикосновение, кто-то нежно гладил ее пальцы, и она знала, что это Маркус, понимала, что спустя несколько мгновений придет в себя и что он позаботится о ней.
Рафаэлла приподняла веки и уперлась взглядом в щетину на его подбородке. «Пора бы тебе и побриться», — мелькнуло у нее в голове.
— Привет, — шепнула она. Маркус вздрогнул от неожиданности — ее голос с незнакомой хрипотцой показался ему чужим.
— Приветик, — отозвался Маркус и, глянув на нее сверху вниз, облегченно улыбнулся.
— Я в порядке, Маркус, правда. Где мы?
— Я не знаю, стоит ли… Ты уверена, что хочешь все знать?
— Уж лучше сразу… — Она на мгновение умолкла, а потом спросила: — Мы летим?
Маркус кивнул, затем рассказал, что произошло, но предельно сжато, без лишних подробностей.
— До Майами еще часов восемь или около того. Полагаю, что там дозаправка, но кто знает. Может быть, мы летим прямиком на Сент-Джонс. Ты действительно в порядке?
Тут Рафаэлла почувствовала неладное. Первой мыслью было не признаваться — ведь это так стыдно, так унизительно. В двух шагах от нее сидело это страшилище, эта «медсестра», упершись в них ледяным, равнодушным взглядом.
— Кровь… — прошептала Рафаэлла.
Маркус автоматически приподнял покрывало. Его передернуло — большое ярко-красное пятно расплывалось на белом полотне; подол больничной ночной рубашки тоже пропитался кровью.
— Что ты чувствуешь — кровь сочится обычным образом или хлещет, как при кровоизлиянии?
— Вроде бы обычным…
— Тогда ничего. Помочь тебе добраться до ванной? Ты можешь двигаться?
— Могу. Мне надо помыться и одеться.
Маркус встал на ноги, а затем нагнулся к ней, чтобы помочь встать.
Женщина в кресле резко выпрямилась и наставила револьвер на Рафаэллу.
— С такого расстояния я не промахнусь, мистер О'Салливэн. Что вы собираетесь с ней делать?
— Ей надо в ванную.
Подумав, женщина сказала:
— Ее чемодан в спальне. Я присмотрю за ней, а вы возьмите чемодан и перенесите в ванную. Потом туда же ее.
Не мешкая, Маркус перенес чемодан. Вернувшись в салон, он помог Рафаэлле подняться на ноги.
— Как ты, ничего?
— Она пачкает белый ковер. Тащите ее скорее в ванную, — брезгливо произнесла женщина и добавила: — Так ей и надо, идиотке, пусть подыхает.
Маркус промолчал, бросив на нее испепеляющий взгляд.
Ванная комната оказалась довольно просторной и была роскошно отделана: душ, биде, туалет, ванна из розового мрамора, крючки и вешалки для одежды, трубки для подогрева полотенец. Маркус пропустил Рафаэллу вперед, а сам застыл на пороге, сдвинув брови к переносице и не двигаясь с места, пока женщина не приказала ему вернуться в салон. Он выполнил приказание только тогда, когда услышал журчание воды.
Маркус начал беспокоиться. Прошло пятнадцать минут. Шум воды прекратился уже восемь минут назад, и он все чаще поглядывал на часы. Сидя на полу и упершись спиной в перегородку, Маркус поджал колени и обхватил их руками. Что делать? Прежде всего — дождаться, что скажет Рафаэлла.
Когда она появилась наконец на пороге ванной, Маркус взглянул на нее и расплылся в широкой улыбке. Это была его Рафаэлла: внешне совершенно здоровая, она держалась прямо, ее волосы, уже почти сухие, были аккуратно зачесаны назад и прихвачены заколками. На губах — яркая помада, в ушах — крупные серьги. На ней были темно-синие брюки, блузка под белым свитером, на ногах — кроссовки.
— Ты великолепна, — шепнул Маркус и жестом пригласил ее сесть рядом с собой. — Только не ври, что этот наряд влетел тебе в восемьсот долларов.
— Это из моей рабочей одежды, часть моего прежнего гардероба блестящей выпускницы. Еще карандашик за ушком, и само совершенство.
Зловещая «медсестра» промолчала, заученным движением направив на них револьвер. Никак не реагировали и ее подручные, вяло наблюдая за происходящим со стаканами в руках. Рафаэлла спокойно уселась рядом с Маркусом.
Потом Маркус попросил поесть, и один из охранников мгновенно принес еду.
— Апельсиновый сок, пожалуйста, выпей весь, — велел ей Маркус. — Я где-то читал, что он — панацея от всех болезней.
Они утолили голод сандвичами с ветчиной и сыром. Ровный гул моторов отделял их от похитителей прозрачной стеной, и время от времени казалось, что они одни в самолете, но, разумеется, это была только иллюзия. Маркус держал Рафаэллу за руку, ища на ее лице следы усталости и страдания, но лицо девушки было на удивление безмятежным.
— Я говорил тебе, что у меня не было ни единого ночного кошмара с тех пор, как ты взяла все это в свои руки?
— Что значит «взяла в свои руки»?
— Это означает, что ты сумела подчинить меня себе, целиком и полностью.
— Приятно слышать — выходит, что я выбилась в начальники. А что еще за кошмары?
Он рассказал ей о своем отце, Неудержимом О'Салливэне, человеке с глазами фанатика на мертвенно-бледном лице, чьим единственным оружием было бойкое перо и который ни разу в жизни не ударил ногой по мячу, зато умело цитировал хлесткие высказывания профессиональных спортсменов. Всю свою жизнь он отчаянно боролся за справедливость и честную игру, а когда Маркусу было одиннадцать, отца убили, и почти наверняка это сделал могущественный, недосягаемый для правосудия человек по имени Карло Карлуччи.
— Его убили на наших с мамой глазах, тремя выстрелами, — продолжал Маркус. — С тех пор меня постоянно преследовал этот кошмар, он стал совершенно невыносимым, когда я оказался во Вьетнаме, приобрел там дополнительную остроту, превратился в изощренную пытку. И так продолжалось все эти годы. — Он улыбнулся и добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66