— Я смотрю, у вас много хлопот с посетителями? — спросил он после недолгой паузы.
Продавец покачал головой:
— Нет, во всяком случае, не больше, чем обычно.
Николай не мог сразу задать прямой вопрос, но как направить разговор в нужное русло и что-нибудь разузнать о нападениях?
— Я ищу одну книгу… медицинскую книгу… врача Галлера. У вас есть медицинские книги?
— Есть, хотя и немного, — ответил продавец, — но мы принимаем заказы на любые книги. Как называется та, что нужна вам?
— «De partibus corporis humani sensibilis et irritabilibus» .
Этого издания здесь, естественно, не было и быть не могло. Как и следовало ожидать, молодой человек с сомнением покачал головой и взял в руки каталог книжных ярмарок.
— У нас этой книги нет, могу сказать это с уверенностью, — произнес он и принялся листать каталог. Палец его быстро скользил по столбцам оглавления. — Вот она, — воскликнул он. — Геттинген.
Николай всем своим существом ощутил, как продавец окинул его оценивающим взглядом. В тот же момент он понял значение этого взгляда.
— Книга стоит два талера, — сказал продавец.
Николай и сам знал, что выглядит не как человек, способный выложить два талера за книгу. Он, конечно, заботился о чистоте своей одежды, но опрятная бедность — это все равно бедность.
— Это для врача Мюллера, — быстро солгал он. — Я спрошу у него, будет ли он заказывать книгу. Кстати, как долго придется ждать получения?
Лицо продавца на мгновение посветлело — либо оттого, что он знал Мюллера, либо оттого, что намечалась выгодная продажа. Правда, глаза молодого человека сразу же потускнели.
— Книги мы получаем после заказа, — произнес продавец. — Обычно через три или четыре недели. Но сейчас для этого может потребоваться и все восемь недель.
— Вот как? — спросил Николай с наигранным удивлением. — И почему книги идут так долго?
— Из-за нападений, — ответил молодой человек. — По этой причине нам приходится возить заказы другим путем, а это занимает больше времени.
— Ах да, я тоже что-то об этом слышал. Ужасно, эти разбойники с большой дороги…
— Разбойники с большой дороги? — возмутился молодой человек и шумно выдохнул. — За этими разбоями стоят лейпцигские книготорговцы, будь они прокляты. У них вообще ничего нельзя покупать.
Николай несколько мгновений помолчал, а потом спросил, разыгрывая полнейшее неведение:
— У кого нельзя покупать?
— У Рейха, Вейганда, Ванденхука и как их там еще зовут.
— Гм… и отчего же?
— Они хотят поставить нас, южных немцев, на колени своим преступным монополизмом. Наши переиздания лишают их дохода. Чтобы сохранить его, они наняли пару мерзавцев, которые препятствуют доставке наших переизданий.
— Эти самые книготорговцы?
— Ну да, все эти спекулянты, Рейх и Вейганд, Дитрих и Ванденхук, торгующие в Геттингене. Это же очевидно. Надо только посмотреть, на какие почтовые кареты и на каких дорогах нападают разбойники, и все станет ясно. Это не может быть простой случайностью.
— Что не может быть случайностью? — спросил Николай, продолжая разыгрывать простодушие.
— Что нападения происходят именно на этих дорогах. Это тот же маршрут, по которому весной повторные издания доставлялись на книжную ярмарку в Ханау. Эти негодяи хотят нагнать на нас страха.
Николай не сразу понял, что, по мнению его собеседника, связывает сожжение почтовых карет с переизданиями книг и книжной ярмаркой в Ханау.
Очевидно, в Германии уже давно идет подспудная книготорговая война. Пару лет назад несколько лейпцигских издателей по собственному почину и без учета интересов других книгоиздателей прекратили старую добрую традицию книгообмена на книжных ярмарках. Эти люди вдруг без всякого предупреждения начали настаивать на денежных расчетах и при этом подняли на пятьдесят процентов цены на книги. Самый влиятельный из них, Филипп Эразм Рейх, устроил даже собственный склад на франкфуртской ярмарке, куда поставлял из Лейпцига книги за наличные с накладными расходами всего в шестнадцать процентов. Какому-нибудь швабскому книготорговцу приходится платить двадцать пять процентов только за транспортные расходы, не говоря уже о расходах на организацию ярмарки, а это еще по меньшей мере пять процентов.
— Эти барышники из Лейпцига, Геттингена, Галле, Йены и Берлина без зазрения совести пользуются своими преимуществами, — кипя негодованием, продолжал молодой человек. — Они не несут практически никаких транспортных расходов. Так как они печатают книги в университетских городах, то их первые тиражи расходятся с гарантией, и они почти не сталкиваются с риском. По этой причине у них всегда полная касса, и они могут заказывать книги самым дорогим авторам. У книготорговцев юга не остается клиентов. Северные издатели хотят стать полновластными хозяевами рынка и оставить нам только одну честь — опустошить наши склады, принимать их книги и продавать их без всякой для нас прибыли. Все эти с таким трудом заработанные деньги нам придется принести им на блюде и положить у дверей Рейха и его шайки.
Молодой человек пришел в настоящую ярость.
— Но на юге давно, уже много лет, прилежно занимаются переизданиями. Тот, кто не переиздает, тот разоряется.
Вот посмотрите, трагедии Лессинга. В издании Фоссена они стоят один талер и сорок восемь крейцеров. Переиздание Шмидера можно приобрести за двадцать четыре крейцера. При всем желании таким ценам нельзя создать конкуренции, и продажа оригиналов не принесет должного дохода. Эти лейпцигские негодяи — воры, они высасывают из страны все соки. Так как они не могут по-другому воспрепятствовать переизданиям, они перекрыли пути доставки этих книг. Вот вам и вся правда.
— У вас есть какие-либо доказательства? — поинтересовался Николай.
— Доказательства? Достаточно посмотреть, где именно орудует эта шайка. Это все дороги, которые ведут из Вены в Ханау.
— Ханау? — переспросил Николай. — Почему именно в Ханау?
— Там находится ярмарка переизданных книг. Если Лейпциг хочет войны, он ее получит. Мы, южане, не склоним головы перед этими алчными монополистами. Даже если они начнут бесчинствовать на всех дорогах, им не удастся покончить с нашими переизданиями!
Николай поблагодарил продавца и откланялся. Молодой человек был так взволнован, что Николай решил не напоминать ему о заказе.
10
Ваше превосходительство.
Мы сделали все для того, чтобы быстро разобраться с порученным нам делом. Нам, правда, до сих пор не вполне ясен полный масштаб заговора, хотя мы потратили на расследование четыре дня напряженного труда, но лично у меня нет никакого сомнения в том, что речь идет о разветвленной сети опасных политических интриг. Я пользуюсь для своего донесения шифровым кодом Петри Сальвата, поскольку не уверен, что в наших собственных рядах нет слабых мест.
Ситуация здесь остается пока весьма неясной. Тем не менее на почте Нюрнберга работает надежный человек, который в течение нескольких последних месяцев просматривает всю проходящую через эту почту корреспонденцию, что позволило нам найти неопровержимые доказательства преступных действий пресловутых иллюминатов. Правда, пока непонятно, в чем заключалась связь — если она существовала — между ними и Альдорфом. Мы исходим из того, что граф Альдорф тайными путями переправлял значительные суммы денег в боевую кассу этой в высшей степени опасной группы. Пока у нас нет для этого достаточных доказательств, поскольку очевидно, что все эти деньги были по векселям переведены за границу, где они недоступны нашему контролю. Дело выглядит так, что в него вовлечен один торговый дом в Амстердаме, причем я не могу сказать, знают ли хозяева этого дома о назначении денег. Думаю, что скорее всего нет. В настоящее время мы нащупываем след.
Громадный размер суммы — вот что по-прежнему занимает нас. Такую сумму можно собрать только для выполнения весьма обширных и далекоидущих планов. Мы заняли исходную позицию и готовы ударить, как только на поверхности покажется хотя бы одна из голов гидры, но сейчас нам приходится вести себя тихо, чтобы не возбуждать подозрений и убаюкать бдительность иллюминатов.
Здесь, в Альдорфе, мы напали на след множества весьма интересных фигур. Некоторые находятся в бегах, но скоро будут найдены. Один из них сделал попытку выйти из игры, покончив счеты с жизнью. Пока у меня нет точных сведений о том, со сколькими лицами нам предстоит иметь дело, но вот несколько имен, которые могут оказаться вам полезными.
Управляющий Калькбреннер, камергер Зеллинг и придворный аптекарь Циннлехнер — единственные слуги высокого ранга, которых граф держал в замке. Что касается остальных, то это лакеи, посыльные и прочие канальи, от которых в расследовании было мало толку.
Придворный аптекарь Циннлехнер бежал, и мы подозреваем его в убийстве камергера Зеллинга. Приметы аптекаря прилагаются. Управляющий Калькбреннер пытался бежать, но был пойман и один раз допрошен. Протокол допроса также прилагается. Камергер Зеллинг, как я уже упоминал, был найден в лесу убитым, и все указывает на то, что ответственность за это жестокое убийство несет придворный аптекарь Циннлехнер и еще три или четыре человека, следы которых мы обнаружили на месте преступления. Состояние трупа позволяет предположить, что над камергером Зеллингом был совершен какой-то жестокий ритуал, смысл и значение которого нам пока не ясны. Описание трупа прилагается.
Естественно, мы пошли по следам и оставили на всех почтовых станциях описание внешности Циннлехнера. Результаты не могут удовлетворить нас, поскольку, к великому сожалению, следы преступников обрываются в лесу. Доподлинно установленным можно считать только то, что в лесу Лауренти следы преступников разделились. Одни из этих людей пересекли поле и вышли к Бамбергскому тракту, где следы теряются. По второму следу мы вышли в окрестности Зульцбаха, и мои люди полагают, что этот человек пошел по направлению к Праге. Это заключение сделано на том основании, что многие свидетели показали, что видели одинокого всадника, ехавшего в сторону Праги. Судя по описанию, этим человеком вполне мог быть Циннлехнер. Третий след — след двух лошадей — вел на юго-запад, но и здесь мы вскоре были вынуждены отказаться от преследования, так как следы смешались с множеством других конских следов. Никто не может сказать, направились ли эти люди в Штутгарт или в Ульм.
Что же касается покойного Зеллинга, то достойно великого сожаления, что мы не смогли опередить его убийц и допросить его, так как он наверняка был хорошо осведомлен о некоторых событиях, происходивших в замке. Свидетельница преступления, крестьянская девушка из окрестной деревни, пока не в состоянии давать показания, поскольку переживает сильнейшее потрясение. Но ее в настоящее время лечит молодой талантливый врач, который постепенно приводит ее в чувство.
Этот врач между тем не кажется tabula rasa, и поэтому я пока не знаю, можно ли ему доверять. Год тому назад он был замешан в какие-то просветительские дела в Фульде, из-за чего был оттуда изгнан. Он поселился в Нюрнберге, возможно, это случайность, хотя, быть может, и здесь не обошлось без влияния Альдорфа. Врачу двадцать один год, он строен и худощав, но отличается внушительным ростом. Его невысокое положение позволяет ему носить весьма скромную одежду и ничем не выделяющийся парик, но его несколько надменные, излучающие любопытство карие глаза на мужественном, но юном лице возбуждают интерес у служанок замка. Они вертятся вокруг этого врача и глазеют на него, когда он проходит по коридорам. Но он не обращает ни малейшего внимания на женское любопытство, и именно поэтому я вообще упомянул об этом обстоятельстве. Насколько я могу судить по моим собственным наблюдениям, он направляет свое внимание исключительно на те вещи, которые стимулируют дух, а не сердце или чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61