Впрочем, сутуловатость ее была скорее не в фигуре, а от незначительности в жизни, это тоже придавливает.
— Я ищу Надю, — сказал Андрей.
— Вы ее друг?
— Честно говоря, я хотел бы стать ее другом... Мы познакомились как-то...
Совсем недавно... Она показала этот дом, но как-то невнятно, дескать, вот мой дом...
— Она здесь не живет, — сказала женщина, и Андрей похвалил себя за осторожность — он ведь не сказал, что Надя здесь живет, нашел какие-то обходные слова.
— Я поспрашивал соседей, они мне и посоветовали заглянуть к вам.
— Ко мне?!
— Да, женщина одна направила к вам. Зайдите, говорит, в семьдесят первую квартиру.
— Не представляю даже, кто мог вам такое сказать? — она с явной подозрительностью посмотрела на Андрея.
— Она назвала себя колдуньей и предложила даже приворожить кого-нибудь, если, конечно, мне очень нужно. Причем, согласилась плату взять натурой...
— A! — рассмеялась женщина облегченно — ее сомнения разрешились легко и просто. — Рыжая-кудлатая? — спросила она, хохоча.
— Точно! — кивнул Андрей. — Я еще подумал, что, если мне совсем тяжко будет, пусть приворожит...
— Она приворожит! Она вам такое приворожит, что ни один священник никакими молитвами не поможет. Мы обходим ее десятой дорогой.
— Она и в самом деле что-то может?
— Знаете, может, — женщина быстро взглянула на Андрея: не смеется ли он над ней. — Как-то вышла утром на работу, встречаю ее во дворе. Зыркнула на меня и прошла мимо. Потом окликает... Подхожу, она и говорит... Не ходи, говорит, сегодня никуда. Отсиди дома. Беда над тобой кружит. Закройся, говорит, на все замки, выключи телефон и сиди.
— И вы послушались?
— Конечно, нет! Но в троллейбусе у меня сумочку срезали. Денег там не было, а вот серебряные серьги, кольцо, кулон... Все ахнулось. Да вы садитесь! — спохватилась женщина и указала Андрею на диван. — Пришла на работу, а у нас секретарша заболела... Начальник велел отпечатать какой-то документ, а я не там запятую поставила. А запятая очень принципиальной оказалась — в десять раз завысила какие-то показатели. Схлопотала выговор. Пришла домой, а квартира водой залита. У нас воду отключали, а я оставила кран открытым. Такие дела.
— Простите, как вас зовут? — спросил Андрей.
— Света. Хорошее имя? — во взгляде, в голосе, во всем поведении хозяйки Андрей ощущал беззащитность, она как бы постоянно хотела получить подтверждение, что правильно говорит, правильно себя ведет, что в ней самой нет ничего смешного.
— Хорошее, — кивнул Андрей. — У меня, правда, с этим именем связаны печальные воспоминания, но имя хорошее.
— Девушка ушла? — сочувствующе улыбнулась Света.
— Ушла.
— Вернется, — успокоила женщина.
— Не вернется. Погибла.
— Ой, простите, ради Бога! — она прижала ладони к груди. — Я такая дура! Не обижайтесь, ладно?
— Не буду, — улыбнулся Андрей и вдруг остро и явственно почувствовал, что лучшего момента не подвернется. — Вы дадите мне хотя бы телефон Нади?
— Конечно, — засуетилась Света. — Вам домашний или служебный?
— Да любой... Дайте оба, где-нибудь да найду.
И Света простодушно набросала на клочке подвернувшейся газеты два номера телефона. Андрей взял, всмотрелся в них, убедился, что все цифры внятны, и, сложив клочок бумаги пополам, сунул его в карман.
— Может быть, отсюда и позвоните? — предложила Света. — Она в «Фокусе» работает, здесь недалеко.
— Что вы! — испугался Андрей. — Да я два часа буду собираться, вокруг телефона ходить и думать, чего сказать... Спасибо, — сказал он, поднимаясь. — Раз уж так получилось, раз уж мы и про колдовство поговорили, и про чудеса всякие... Дайте мне и свой телефон, чего не случается, скоро Восьмое марта...
Поздравлю.
— Поздравьте, — и Света набросала на той же газете свой номер. Она замялась, и Андрей понял причину — все складывалось так, что и он должен был оставить свой номер, но не мог он этого делать, а давать ложный не решился, это было бы уже слишком.
— Обязательно позвоню, — заверил он уже из коридора. — Проверьте краны!
Вдруг опять открыты.
— Уже ученая! — улыбнулась Света. — Всего доброго, — и она закрыла за ним дверь. Услышав скрип засова, Андрей усмехнулся про себя — чего стоит такая осторожность, если хозяйка открывает дверь по первому же звонку.
Выйдя из подъезда, Андрей поторопился подальше уйти от этого чреватого дома, где так быстро и разнообразно мрут старики, где на лестницах люди охотятся друг на друга с отточенными кинжалами, где живут колдуньи, предупреждающие людей о троллейбусных кражах, но не в состоянии предвидеть смертоубийство, где дочки работают на тех самых фирмах, сотрудников которых убивают их отцы, а в холодильнике лежат мерзлые руки мертвецов, которые тянутся к живым и, самое страшное, дотягиваются, все-таки дотягиваются.
* * *
Пафнутьев давно заметил странную закономерность, с которой он сталкивался при каждом расследовании — до какого-то момента дело, кажется, топчется на месте, добытые сведения не связываются, не соединяются в одну картину, свидетели поют каждый на свой голос, ни в чем не подтверждая друг друга, а документы, которые удается добыть чуть ли не рискуя жизнью, выглядят совершенно чужими и ненужными. Помня об этом, Пафнутьев терпел, стараясь не делать поспешных выводов. Он знал, что будет невинный телефонный звонок или придет по почте пустая, вроде, бумажка, брякнет новое словечко свидетель — и все соединится, свяжется в единый узел, из которого нельзя будет выдернуть ни единой нитки. А до этого момента надо просто работать, посылать запросы, звонить, допрашивать, совать свой нос во все дыры, куда он только может протиснуться. И воздается.
Ищущий да обрящет — эти слова знал и Пафнутьев, верил в их справедливость.
Не догадываясь о том, он был согласен с Бевзлиным — знания рождают скорбь. Но понимал эту мысль иначе — чем больше он узнает о преступлении, тем больше подлости и злодейства перед ним открывается. Но был готов к этому, зная, что в его работе иначе не бывает. В конце концов, он добивается от людей не признания в любви, не описания красот земных или небесных, он добивается все новых и новых подробностей об убийстве, насилии, мести...
Стоя у окна и глядя в темнеющее весеннее небо, Пафнутьев не думал об этом, надо быть дураком, чтобы постоянно думать о чем-то важном и возвышенном. А поскольку Пафнутьев круглым дураком все-таки не был, то думал он о том, что вечером, когда уже нет солнца, начинают замерзать лужи и потеплее одеваются прохожие, что в этой прохладе и синеве сильнее чувствуется весна. Так, наверное, острее ощущаешь холодноватый поцелуй в синих сумерках, нежели жаркий и обильный во время шумного застолья...
— Ну, ты даешь, Павел Николаевич, — пробормотал он пристыженно, осознав, какие шальные мысли вдруг полезли из него при первых проявлениях весны. — Что же, Павел Николаевич, попрет из тебя, когда травка зазеленеет?
И тут прозвенел звонок.
Пафнутьев удивился, потому что рабочее время закончилось, по делу звонить никто не станет, разве что произошло нечто чрезвычайное. Да и задержался он в кабинете случайно, уже давно должен был выйти из прокуратуры.
Звонила Вика, звонила жена, к которой он до сих пор испытывал какую-то робкую влюбленность. Вика же если не робела перед Пафнутьевым, то жила с непроходящим удивлением, озадаченностью: «Ну и откололи мы с тобой, Паша, номер, когда расписались всем на удивление, ну и откололи... Гаси свечи!»
— Паша? — голос ее был встревоженным.
— Слушаю вас внимательно, — проговорил Пафнутьев, узнав жену. — Говорите.
Следственный отдел прокуратуры к вашим услугам.
— Кончай, Паша... Звоню из универмага, автомат сейчас отключится, а у меня больше нет жетонов.
— Говорите, — повторил Пафнутьев.
— Паша, наверное, я ни фига не понимаю в ваших прокурорских делах, но тут вот какое дело... Один тип предлагает купить девочку...
— Что купить?
— Не что, а кого... Девочку. Хорошенький такой ребенок, я посмотрела, и просит недорого... Может, взять? За три бутылки водки отдает, а, Паша?.. Паша, ты меня слышишь?
— Хорошо тебя слышу, — ответил Пафнутьев.
— Что же ты молчишь?!
— Думаю.
— Давай, только не слишком долго...
— А то что?
— Перехватят девочку! Тут многие интересуются, уже толпа собралась.
— Толпа или очередь?
— Не отвлекайся, Паша. Думай.
— Ну что ж, если перехватят... Сами сделаем.
— Это все, что ты можешь сказать?
— Значит, так... Буду через семь минут. Держи этого хмыря под прицелом. Не отпускай. Начнет смываться, иди за ним. До конца. Чтобы знала, где его берлога.
— Поняла, — успокоение сказала Вика, убедившись, что Пафнутьев все понял правильно и решение принял вполне соответствующее событию.
— Поторгуйся, может, за две бутылки уступит. Третью Худолею отдам.
— А если уступит, брать?
— Бери, но его подзадержи. Спроси, что она ест, в какие часы, когда писает, когда какает.
Пафнутьев мог бы, конечно, послать и Андрея или кого-нибудь из оперативников, мог бы подключить Шаланду — тот сумел бы быстрее добраться к универмагу, но что-то остановило. Андрей и оперативники отпали сразу, их просто не было на месте. А вот подключить Шаланду поостерегся. Не нравился ему последнее время Шаланда, поплыл, каким-то размазанным выглядел. Похоже, фокусники его крепко достали.
Уже через минуту после того, как Пафнутьев положил трубку, он быстро шел по двору к дежурной машине. Распахнув дверцу, упал на сиденье и, еще до того, как захлопнул дверцу, успел выдохнуть одно слово:
— Универмаг.
— Может быть, стоит заправиться, у нас...
— Универмаг!
Водитель поперхнулся от резкого слова и только тогда в полной мере оценил настроение Пафнутье-ва — сощурив глаза, поигрывая желваками, он смотрел прямо перед собой, и сосредоточенность его была настолько полной, что не было у него времени повернуть голову, чтобы взглянуть на водителя.
— Дуй на красный! — сказал Пафнутьев, увидев впереди вспыхнувший желтый.
Машина резко рванула вперед, к тому же водитель для подстраховки еще и сирену включил. Перекресток они проскочили перед самыми радиаторами устремившихся на зеленый свет машин. Раздался истеричный визг тормозов, но это уже сзади, это уже в прошлом.
— Что-то серьезное? — спросил водитель.
— Да.
Ответ Пафнутьева был настолько короток и отрывист, что водитель не решился задавать следующие вопросы и лишь еще прибавил скорость.
— Вот так, — одобрил его Пафнутьев. — Пусть знают, кто в городе хозяин.
— А кто в городе хозяин? — усмехнулся водитель.
— Я.
Юные охламоны, усевшись в мягкие кресла иномарок и почувствовав под задницами трехсотсильные моторы, взялись обгонять на оживленных улицах и справа, и слева, подрезая и подсекая. Старые водители, выросшие в других условиях, усвоившие другие законы дороги, матерились, видя это безрассудство, и невольно, сами того не замечая, усваивали волчьи законы дороги, а опыт позволял им выделывать номера куда круче, чем могли только вообразить эти молодые владельцы страны.
Водитель Пафнутьева тоже был не чужд новых веяний и, помня о том, что он все-таки работник прокуратуры, а его шеф — начальник следственного отдела, ощущал даже некоторую безнаказанность. Да что там некоторую, он был уверен в полной безнаказанности, особенно, если рядом сидел Пафнутьев. И за те три минуты, которые они мчались по главной улице, по проспекту имени Карла Маркса, поставил на место не один «мерседес» и не одну «вольво». Обнаглевшие качки с тяжелыми выбритыми затылками лишь злобно визжали и гудели вслед пафнутьевской «Волге».
— Останови у гастронома! — приказал Пафнутьев.
— А универмаг...
— Гастроном.
Машина резко остановилась как раз напротив главного входа в гастроном Халандовского. Пафну-тьева здесь все знали, и он надеялся не потерять слишком много времени. Подойдя к винному отделу, он улыбнулся по-свойски полной женщине в белом кокошнике, стоявшей за прилавком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Я ищу Надю, — сказал Андрей.
— Вы ее друг?
— Честно говоря, я хотел бы стать ее другом... Мы познакомились как-то...
Совсем недавно... Она показала этот дом, но как-то невнятно, дескать, вот мой дом...
— Она здесь не живет, — сказала женщина, и Андрей похвалил себя за осторожность — он ведь не сказал, что Надя здесь живет, нашел какие-то обходные слова.
— Я поспрашивал соседей, они мне и посоветовали заглянуть к вам.
— Ко мне?!
— Да, женщина одна направила к вам. Зайдите, говорит, в семьдесят первую квартиру.
— Не представляю даже, кто мог вам такое сказать? — она с явной подозрительностью посмотрела на Андрея.
— Она назвала себя колдуньей и предложила даже приворожить кого-нибудь, если, конечно, мне очень нужно. Причем, согласилась плату взять натурой...
— A! — рассмеялась женщина облегченно — ее сомнения разрешились легко и просто. — Рыжая-кудлатая? — спросила она, хохоча.
— Точно! — кивнул Андрей. — Я еще подумал, что, если мне совсем тяжко будет, пусть приворожит...
— Она приворожит! Она вам такое приворожит, что ни один священник никакими молитвами не поможет. Мы обходим ее десятой дорогой.
— Она и в самом деле что-то может?
— Знаете, может, — женщина быстро взглянула на Андрея: не смеется ли он над ней. — Как-то вышла утром на работу, встречаю ее во дворе. Зыркнула на меня и прошла мимо. Потом окликает... Подхожу, она и говорит... Не ходи, говорит, сегодня никуда. Отсиди дома. Беда над тобой кружит. Закройся, говорит, на все замки, выключи телефон и сиди.
— И вы послушались?
— Конечно, нет! Но в троллейбусе у меня сумочку срезали. Денег там не было, а вот серебряные серьги, кольцо, кулон... Все ахнулось. Да вы садитесь! — спохватилась женщина и указала Андрею на диван. — Пришла на работу, а у нас секретарша заболела... Начальник велел отпечатать какой-то документ, а я не там запятую поставила. А запятая очень принципиальной оказалась — в десять раз завысила какие-то показатели. Схлопотала выговор. Пришла домой, а квартира водой залита. У нас воду отключали, а я оставила кран открытым. Такие дела.
— Простите, как вас зовут? — спросил Андрей.
— Света. Хорошее имя? — во взгляде, в голосе, во всем поведении хозяйки Андрей ощущал беззащитность, она как бы постоянно хотела получить подтверждение, что правильно говорит, правильно себя ведет, что в ней самой нет ничего смешного.
— Хорошее, — кивнул Андрей. — У меня, правда, с этим именем связаны печальные воспоминания, но имя хорошее.
— Девушка ушла? — сочувствующе улыбнулась Света.
— Ушла.
— Вернется, — успокоила женщина.
— Не вернется. Погибла.
— Ой, простите, ради Бога! — она прижала ладони к груди. — Я такая дура! Не обижайтесь, ладно?
— Не буду, — улыбнулся Андрей и вдруг остро и явственно почувствовал, что лучшего момента не подвернется. — Вы дадите мне хотя бы телефон Нади?
— Конечно, — засуетилась Света. — Вам домашний или служебный?
— Да любой... Дайте оба, где-нибудь да найду.
И Света простодушно набросала на клочке подвернувшейся газеты два номера телефона. Андрей взял, всмотрелся в них, убедился, что все цифры внятны, и, сложив клочок бумаги пополам, сунул его в карман.
— Может быть, отсюда и позвоните? — предложила Света. — Она в «Фокусе» работает, здесь недалеко.
— Что вы! — испугался Андрей. — Да я два часа буду собираться, вокруг телефона ходить и думать, чего сказать... Спасибо, — сказал он, поднимаясь. — Раз уж так получилось, раз уж мы и про колдовство поговорили, и про чудеса всякие... Дайте мне и свой телефон, чего не случается, скоро Восьмое марта...
Поздравлю.
— Поздравьте, — и Света набросала на той же газете свой номер. Она замялась, и Андрей понял причину — все складывалось так, что и он должен был оставить свой номер, но не мог он этого делать, а давать ложный не решился, это было бы уже слишком.
— Обязательно позвоню, — заверил он уже из коридора. — Проверьте краны!
Вдруг опять открыты.
— Уже ученая! — улыбнулась Света. — Всего доброго, — и она закрыла за ним дверь. Услышав скрип засова, Андрей усмехнулся про себя — чего стоит такая осторожность, если хозяйка открывает дверь по первому же звонку.
Выйдя из подъезда, Андрей поторопился подальше уйти от этого чреватого дома, где так быстро и разнообразно мрут старики, где на лестницах люди охотятся друг на друга с отточенными кинжалами, где живут колдуньи, предупреждающие людей о троллейбусных кражах, но не в состоянии предвидеть смертоубийство, где дочки работают на тех самых фирмах, сотрудников которых убивают их отцы, а в холодильнике лежат мерзлые руки мертвецов, которые тянутся к живым и, самое страшное, дотягиваются, все-таки дотягиваются.
* * *
Пафнутьев давно заметил странную закономерность, с которой он сталкивался при каждом расследовании — до какого-то момента дело, кажется, топчется на месте, добытые сведения не связываются, не соединяются в одну картину, свидетели поют каждый на свой голос, ни в чем не подтверждая друг друга, а документы, которые удается добыть чуть ли не рискуя жизнью, выглядят совершенно чужими и ненужными. Помня об этом, Пафнутьев терпел, стараясь не делать поспешных выводов. Он знал, что будет невинный телефонный звонок или придет по почте пустая, вроде, бумажка, брякнет новое словечко свидетель — и все соединится, свяжется в единый узел, из которого нельзя будет выдернуть ни единой нитки. А до этого момента надо просто работать, посылать запросы, звонить, допрашивать, совать свой нос во все дыры, куда он только может протиснуться. И воздается.
Ищущий да обрящет — эти слова знал и Пафнутьев, верил в их справедливость.
Не догадываясь о том, он был согласен с Бевзлиным — знания рождают скорбь. Но понимал эту мысль иначе — чем больше он узнает о преступлении, тем больше подлости и злодейства перед ним открывается. Но был готов к этому, зная, что в его работе иначе не бывает. В конце концов, он добивается от людей не признания в любви, не описания красот земных или небесных, он добивается все новых и новых подробностей об убийстве, насилии, мести...
Стоя у окна и глядя в темнеющее весеннее небо, Пафнутьев не думал об этом, надо быть дураком, чтобы постоянно думать о чем-то важном и возвышенном. А поскольку Пафнутьев круглым дураком все-таки не был, то думал он о том, что вечером, когда уже нет солнца, начинают замерзать лужи и потеплее одеваются прохожие, что в этой прохладе и синеве сильнее чувствуется весна. Так, наверное, острее ощущаешь холодноватый поцелуй в синих сумерках, нежели жаркий и обильный во время шумного застолья...
— Ну, ты даешь, Павел Николаевич, — пробормотал он пристыженно, осознав, какие шальные мысли вдруг полезли из него при первых проявлениях весны. — Что же, Павел Николаевич, попрет из тебя, когда травка зазеленеет?
И тут прозвенел звонок.
Пафнутьев удивился, потому что рабочее время закончилось, по делу звонить никто не станет, разве что произошло нечто чрезвычайное. Да и задержался он в кабинете случайно, уже давно должен был выйти из прокуратуры.
Звонила Вика, звонила жена, к которой он до сих пор испытывал какую-то робкую влюбленность. Вика же если не робела перед Пафнутьевым, то жила с непроходящим удивлением, озадаченностью: «Ну и откололи мы с тобой, Паша, номер, когда расписались всем на удивление, ну и откололи... Гаси свечи!»
— Паша? — голос ее был встревоженным.
— Слушаю вас внимательно, — проговорил Пафнутьев, узнав жену. — Говорите.
Следственный отдел прокуратуры к вашим услугам.
— Кончай, Паша... Звоню из универмага, автомат сейчас отключится, а у меня больше нет жетонов.
— Говорите, — повторил Пафнутьев.
— Паша, наверное, я ни фига не понимаю в ваших прокурорских делах, но тут вот какое дело... Один тип предлагает купить девочку...
— Что купить?
— Не что, а кого... Девочку. Хорошенький такой ребенок, я посмотрела, и просит недорого... Может, взять? За три бутылки водки отдает, а, Паша?.. Паша, ты меня слышишь?
— Хорошо тебя слышу, — ответил Пафнутьев.
— Что же ты молчишь?!
— Думаю.
— Давай, только не слишком долго...
— А то что?
— Перехватят девочку! Тут многие интересуются, уже толпа собралась.
— Толпа или очередь?
— Не отвлекайся, Паша. Думай.
— Ну что ж, если перехватят... Сами сделаем.
— Это все, что ты можешь сказать?
— Значит, так... Буду через семь минут. Держи этого хмыря под прицелом. Не отпускай. Начнет смываться, иди за ним. До конца. Чтобы знала, где его берлога.
— Поняла, — успокоение сказала Вика, убедившись, что Пафнутьев все понял правильно и решение принял вполне соответствующее событию.
— Поторгуйся, может, за две бутылки уступит. Третью Худолею отдам.
— А если уступит, брать?
— Бери, но его подзадержи. Спроси, что она ест, в какие часы, когда писает, когда какает.
Пафнутьев мог бы, конечно, послать и Андрея или кого-нибудь из оперативников, мог бы подключить Шаланду — тот сумел бы быстрее добраться к универмагу, но что-то остановило. Андрей и оперативники отпали сразу, их просто не было на месте. А вот подключить Шаланду поостерегся. Не нравился ему последнее время Шаланда, поплыл, каким-то размазанным выглядел. Похоже, фокусники его крепко достали.
Уже через минуту после того, как Пафнутьев положил трубку, он быстро шел по двору к дежурной машине. Распахнув дверцу, упал на сиденье и, еще до того, как захлопнул дверцу, успел выдохнуть одно слово:
— Универмаг.
— Может быть, стоит заправиться, у нас...
— Универмаг!
Водитель поперхнулся от резкого слова и только тогда в полной мере оценил настроение Пафнутье-ва — сощурив глаза, поигрывая желваками, он смотрел прямо перед собой, и сосредоточенность его была настолько полной, что не было у него времени повернуть голову, чтобы взглянуть на водителя.
— Дуй на красный! — сказал Пафнутьев, увидев впереди вспыхнувший желтый.
Машина резко рванула вперед, к тому же водитель для подстраховки еще и сирену включил. Перекресток они проскочили перед самыми радиаторами устремившихся на зеленый свет машин. Раздался истеричный визг тормозов, но это уже сзади, это уже в прошлом.
— Что-то серьезное? — спросил водитель.
— Да.
Ответ Пафнутьева был настолько короток и отрывист, что водитель не решился задавать следующие вопросы и лишь еще прибавил скорость.
— Вот так, — одобрил его Пафнутьев. — Пусть знают, кто в городе хозяин.
— А кто в городе хозяин? — усмехнулся водитель.
— Я.
Юные охламоны, усевшись в мягкие кресла иномарок и почувствовав под задницами трехсотсильные моторы, взялись обгонять на оживленных улицах и справа, и слева, подрезая и подсекая. Старые водители, выросшие в других условиях, усвоившие другие законы дороги, матерились, видя это безрассудство, и невольно, сами того не замечая, усваивали волчьи законы дороги, а опыт позволял им выделывать номера куда круче, чем могли только вообразить эти молодые владельцы страны.
Водитель Пафнутьева тоже был не чужд новых веяний и, помня о том, что он все-таки работник прокуратуры, а его шеф — начальник следственного отдела, ощущал даже некоторую безнаказанность. Да что там некоторую, он был уверен в полной безнаказанности, особенно, если рядом сидел Пафнутьев. И за те три минуты, которые они мчались по главной улице, по проспекту имени Карла Маркса, поставил на место не один «мерседес» и не одну «вольво». Обнаглевшие качки с тяжелыми выбритыми затылками лишь злобно визжали и гудели вслед пафнутьевской «Волге».
— Останови у гастронома! — приказал Пафнутьев.
— А универмаг...
— Гастроном.
Машина резко остановилась как раз напротив главного входа в гастроном Халандовского. Пафну-тьева здесь все знали, и он надеялся не потерять слишком много времени. Подойдя к винному отделу, он улыбнулся по-свойски полной женщине в белом кокошнике, стоявшей за прилавком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42