Но ведь могло быть и так, что в КГБ после отъезда Манулова решили устроить Вредлинскому проверку на устойчивость и лояльность к Советской власти. И возможно, что дружок из ЦК тоже был в этой проверке задействован.
Но так или иначе, все атаки на Вредлинского прекратились, его начали вновь ставить и снимать, издали сборник его пьес отдельной книгой. А еще через некоторое время он был удостоен весьма почетной литературной премии. В общем, и остаток застоя, и всю перестройку Вредлинский пережил благополучно. Привычка следить за конъюнктурой, держать нос по ветру в общем и целом его не подвела. Он быстро понял, что надо делать, сочинил очень своевременную пьесу о 1937-м годе, потом рассказал прессе о том, как его «запрещали» в 70-х годах, и стал выглядеть почти диссидентом. Но партбилет сдавать не торопился.
Поволновался он лишь трижды. Первый раз в августе 1991-го, второй — в октябре 1993-го, а третий — в августе 1998-го.
В период ГКЧП Вредлинский беспокоился, главным образом, по политическим мотивам: сперва потому, что опасался гэкачепистов — слишком усердно ругал Сталина и административно-командную систему, а после — демократов, потому что имел на руках партбилет и был убежден, что всех членов КПСС начнут сажать прямо по спискам районных парторганизаций.
Во время столкновения Президента с Верховным Советом Эмиль Владиславович был уже однозначно на стороне исполнительной власти. Партбилета у него давно не имелось, но зато к тому времени Вредлинский сумел выжать из рыночной кутерьмы значительную пользу для себя. Он прибрал к рукам две небольшие газетки, рекламный журнальчик, обзавелся собственным издательством. Имел счета не только в нескольких российских банках, но и в паре зарубежных. Кроме того, он являлся совладельцем одного ресторана. Потерять все это ему казалось более неприемлемым, чем потерять жизнь.
Поэтому в наибольшей панике он пребывал, как ни странно, во время финансового кризиса и дефолта 17 августа. Банки лопнули, ресторан, газеты, журнальчик и издательство почти в одночасье стали убыточными. Конечно, долларовые вклады в зарубежные банки никуда не делись и даже выросли в пересчете на рубли, но все же это были крохи; Пусть золотые, но — крохи. Их надо было беречь и ни в коем случае не тащить в Россию. А того, что удалось выручить, продав свой пай от ресторана, издательство вместе с газетами и рекламным журналом, едва хватило, чтобы погасить долги. Более того, пришлось продать приватизированную городскую квартиру. Влияние и возможности Вредлинского резко упали в цене и теперь распространялись лишь в пределах Садового кольца. Да и то личные связи, не подкрепленные финансовыми интересами, были весьма непрочными. Почти все бизнесмены с радостью бы взяли в долг у Вредлинского, но кредитовать его никто не собирался. Временами Эмилю Владиславовичу приходила в голову мысль: не пора ли застрелиться? Если он этого не сделал, то лишь потому, что боялся стрелять в голову из охотничьего «Зауэра», а пистолета у него тогда не имелось.
Но вот 8 октября 1998 года — в третий раз 8 октября играло переломную роль в биографии Вредлинского, как тут не стать мистиком?! — перед воротами дачи Эмиля Владиславовича появился «Мерседес-600» вишневого цвета. А из этого «мерса» через дверь, почтительно открытую негром-телохранителем, вышел… нет, не Павел Николаевич Манулов, а мистер Пол Николае Мэнулофф, преуспевающий голливудский продюсер, полноправный гражданин США.
ЯВЛЕНИЕ БЛАГОДЕТЕЛЯ
Что и говорить, Вредлинский, увидев нежданного гостя, испытал чувство не то стыда, не то унижения, а может быть, даже страха.
— Ну, здравствуй, Емеля! — Пашка чисто по-американски оскалил два ряда фарфоровых зубов, выполняя известное правило янки — «кип смайлинг».
— Здравствуй, — робко пробормотал Вредлинский, косясь на верзилу-телохранителя в черных очках. Майк Тайсон, наверное, смотрелся менее внушительно. Если такой даже легонько стукнет — тщедушному Вредлинскому придется памятник себе заказывать. Неизвестно, с чего Эмилю Владиславовичу пришла в голову эта идея — возможно, просто от нервов, сильно пострадавших из-за дефолта.
— Вижу я, ты тут ни при большевиках, ни при демократах не разжился, а? хмыкнул Манулов, брезгливо оглядывая мало чем изменившуюся дачу Вредлинского. Все та же халупа, все те же 30 соток, все те же «Волги», наверное?
— Нет, у меня «Хонда»… — смущенно пролепетал Вредлинский.
— Небось эдак восьмидесятого года выпуска? — скривил губы Пашка, точь-в-точь как тогда, когда в 1961 году сказал, 1 что костюм за 80 рублей, который носил Вредлинский, — это дерьмо.
— Нет, девяностого, — ответил Эмиль Владиславович. Он уже понимал, что все эти речи содержат лишь одно: желание укорить Вредлинского за то, что тот в 1974-м не принял предложения Манулова.
— Мы с тобой 24 года не виделись, по-моему? — сказал Пашка, когда они с Вредлинским прошли в дом, устроились в рабочем кабинете и Аля принесла им туда графинчик с водкой и закусочку.
— День в день… — кивнул Эмиль Владиславович.
— Почти четверть века! — покачал головой Манулов. — Тогда ты сделал неверный выбор. Испугался, заменжевался, не захотел рисковать. Ради этого ты пренебрег нашей дружбой — и что? В лучшем случае — остался при своих. То есть эту четверть века ты попросту потерял, понимаешь? У тебя сейчас 25 тысяч долларов на счетах, курам на смех, все остальное ты здесь уже профукал. Хотя у вас тут в первые годы можно было большие дела делать, тем более что ты начинал не с нуля, у тебя по совковым масштабам неплохие деньги были. Вот что значит один неверный шаг…
— И ты приехал, чтоб меня мордой в грязь ткнуть? — проворчал Вредлинский.
— Зачем? Мне тебя жалко стало. Решил еще разок помочь по старой дружбе. А то ведь пропадешь ты здесь, ей-богу, пропадешь!
— Что, в Голливуде вакансии появились? — зло произнес Эмиль Владиславович.
— Голливуд, дорогой мой, это не «Мосфильм». У меня своя компания. Могу взять на работу. Не сразу, правда, сначала ты мне в здешних делах немного поможешь. Я тут давно не был, еще не разобрался, кто чего стоит, какие контакты надо налаживать, а какие нет. А ты хотя бы частично восполнишь мои пробелы в познании новой России… Согласен, надеюсь?
— И что я буду с этого иметь? — утрируя еврейский акцент, спросил Вредлинский, инстинктивно понимая, что Пашка явно втягивает его в какую-то авантюру.
— А все то же. Помогу тебе приобрести человеческий вид, как в 1961 году… Или ты опять против этого? По рукам?!
Эмиль Владиславович понял, что даже если Манулов — дьявол, присланный из ада за его, Вредлинского, душой, отказываться не стоит. Конечно, он еще может какое-то время прожить на старых запасах, но ведь ужас как тошно медленно катиться на дно… И при этом знать, что мог бы плыть по поверхности, а то и парить над волнами, если б не сказал «нет» этому мистеру из Голливуда.
— Эх, была не была! По рукам!
— Молодец! — похвалил Манулов. — Чувствуется, что здравый прагматизм тебя еще не покинул. Ну а теперь слушай, что мне требуется конкретно…
Ничего особенного он от Вредлинского не потребовал. Поинтересовался тем, кто из прежних знакомых и полезных людей чем занимается, у кого могут быть выходы на Старую площадь и Белый дом, у кого есть проблемы, связанные с 17 августа, ну и еще разные мелочи. Эмиль Владиславович даже разочаровался, но вместе с тем и насторожился: неужели это все?
— Да, я краем уха слышал, будто ты какой-то роман пишешь? — словно бы между делом поинтересовался Пашка.
«Откуда он узнал?» — изумился Вредлинский. Ведь роман о последних царях так и остался недописанным. Материалы и наброски лежали себе в столе многие годы, и о них мало кто знал. Когда весной и летом 1998 года в прессе поднялась кутерьма по поводу захоронения царского семейства, Вредлинский тиснул в своих газетках несколько статей, но на фоне публикаций в солидных изданиях они прошли незамеченными.
Тем не менее отрицать то, что некогда он работал над романом, Вредлинский не стал.
— Знаешь что, — прищурился Манулов, — а может, ты его допишешь ради интереса? У меня тоже кое-какой материальчик имеется. Могу подарить бесплатно.
— Кому это сейчас нужно? — хмыкнул Эмиль Владиславович. — «Следствие закончено, забудьте!»
— Нужно, Емеля, нужно. Поверь мне, конъюнктура меняется… Вот что, старик. Дам-ка я тебе свою визитную карточку, — Пашка вытащил из бумажника маленький прямоугольХник из плотной мелованной бумаги и подал Вредлинскому.
— Это ж твои американские реквизиты, — заметил Вредлинский, рассмотрев карточку, — а ты ведь вроде здесь собираешься надолго задержаться? Может, просто телефончик дашь по старинке? Ты где остановился?
— Пока в «Украине», на Кутузовском. Потом найду что-нибудь получше. А телефон у меня сотовый, так что звони в любое время и в любое место — попадешь куда надо. Я тебе дам номер.
— Тогда зачем мне эта визитка?
— Она, Емеля, не простая, а золотая, — ухмыльнулся Манулов, — в том смысле, что если ты придешь в какое-нибудь место и просто скажешь: «Я от Манулова!», то тебе не поверят и отфутболят. А вот если предъявишь эту карточку, то встретят хорошо и все твои вопросы решат положительно… Береги как зеницу ока. Посеешь где-нибудь — второй не получишь.
В том, что Пашкина карточка и впрямь хорошо помогает при визитах в те солидные кабинеты, куда прежде Вредлинский даже не пытался обращаться, Эмиль Владиславович убедился очень быстро.
Уже в самые ближайшие дни после посещения Манулова в общественном и экономическом положении Вредлинского стали происходить ощутимые позитивные сдвиги. На какие кнопки нажимал Пашка, за какие нити дергал — все это осталось за кадром. Однако факт есть факт: меньше чем через неделю Вредлинский получил от одного из давних, но хорошо забывших его в последнее время знакомых очень заманчивое предложение возглавить некий благотворительный фонд. Конечно, Эмиль Владиславович тут же проконсультировался с Пашкой и получил лаконичный ответ: «Соглашайся». Хотя Манулов и словом не обмолвился, что учредители фонда имели к нему какое-то отношение, Вредлинский догадался, что без «мистера Пола» тут не обошлось.
Вновь имя Вредлинского стало звучать и кое-что значить.
Точно так же, как в молодости, когда Манулов сумел пробить для никому не известного Мили выход на театрально-литературную стезю, теперь Пашка интенсивно помогал обновить поблекшую славу своего приятеля. И в обширных российских регионах, и на эсэнгэшных просторах, и — что самое полезное — в дальнем зарубежье.
При напористом содействии бывшего однокашника, как и прежде, беспардонно-пронырливого, зубастого и ухватистого, Вредлинский наскоро дописал и выпустил в свет «экспортный» вариант книги о последних российских царях. Сперва книга вышла в Лос-Анджелесе, на английском языке. Затем этот же роман, с каждым разом расширяясь в объеме, увидел свет в Париже, Лондоне и Берлине, причем в весьма престижных издательствах. Гонорары, несмотря на относительно малый тираж книги, оказались втрое больше той суммы, что прежде лежала на валютных счетах Вредлинского.
Затем Вредлинского пригласили в Штаты, где он побывал во владениях Манулова. Да-а! Вилла в несколько гектаров на побережье Тихого океана, бассейны, фонтаны, тропический парк, площадка для гольфа, гараж на 12 машин, яхта в 120 тонн водоизмещения и даже вертолет «Белл». Вредлинский только скрипел зубами: да, бывший стиляга времени даром не терял! Но злость Эмиль Владиславович испытывал только к себе самому, потому что теперь был окончательно убежден, что тогда, 24 года назад, упустил свой шанс. У него тоже могло быть все это, а он, недальновидный дуралей и тупой «совок», остался с полудохлой «синицей» в руках, имея возможность ухватить за хвост «журавля в небе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77