На ее лице читались злость и неприязнь. Она была убеждена, что я рассматриваю ее из чисто плотских побуждений, хотя идея улечься спать раздетой принадлежала только ей и никому больше. К тому же спать она улеглась в таком костюме, что надо было обладать незаурядным зрением, чтобы его заметить. Бюст ее, весьма объемный, был на пределе возможности упакован в такое мизерное количество материи, что я испытывал к нему невольную жалость. К тому же весь ее купальный костюм был телесного цвета и на фоне смуглой кожи креолочки смотрелся, как незагоревшие пятна.
Спать она легла, откинув китайское покрывало на спинку восьмиместной кровати и набросив на себя легонькую бело-розовую простынку. Улегшись, она потянулась к какой-то кнопке, но я скомандовал:
— Нельзя!
— Я только хотела погасить свет… — пролепетала она, испугавшись моего голоса.
— Свет не гасить, балдахин не опускать, никаких кнопок не нажимать, руки держать поверх простыни! — голосом робота отбарабанил я так, что самому противно стало.
— О Боже! — тяжко простонала Марсела. — И на кой черт я только согласилась сюда ехать! Сперва этот старый козел чуть-чуть не изнасиловал, потом вы устроили стрельбу, и я чуть не умерла от страха, потом эта идиотская предосторожность с привязыванием к креслу и приставлением к затылку автомата… Теперь вот еще раз приставили идиота… Руки поверх простыни! Надо же! А если мне надо что-нибудь почесать?
— Тогда сдерни простыню, — сказал я вполне серьезно, — мне надо видеть, что ты там чешешь… Мне вовсе не хочется угодить под лазерный душ.
— Господи, да я сама тут первый раз! — проворчала Марсела. — Мне обещали семьсот долларов за визит. Я — шлюха, но шлюха экстра-класса. Сам начальник тайной полиции Хорхе дель Браво выдал мне удостоверение на право обслуживания высшего эшелона! Меня семь раз проверяли врачи, и я десять раз проходила тесты на полиграфе. А потом привезли с завязанными глазами неведомо куда, заперли и держали часа четыре в полной темноте. И я, злая и невыспавшаяся, должна была сопровождать этого кретина на маисовое поле. Им, видишь ли, овладела фантазия: поиметь меня в кукурузе. Но ведь так обращаются только с портовыми девками! У меня были генералы, адмиралы, прокурор Республики, сам Хорхе дель Браво, наконец, но никто себе ничего подобного не позволял. Ну, даже черт с ним, можно и в кукурузе, но не на глазах же телохранителей! Нет бы привести меня сюда, угостить ликером, кофе, пирожными, уложить вот на эту постель… Но волочь в кукурузу, хватать за все так грубо, будто я резиновая кукла, — извините! Я даже дала ему по морде!
— Понятно, — сказал я, чувствуя носом ароматы еще неубранных кушаний, стоявших в столовой. Через открытую дверь долетало сочное чавканье Пушки. Наш здоровяк явно решил совместить приятное с полезным и немного подкрепиться. А я даже за бутербродом сбегать не мог, потому что верить всему, что наболтала мне эта шлюха, я не имел права. Судя по тому, что она была знакома с местным обер-палачом Хорхе дель Браво, служба безопасности для нее была домом родным. А я вовсе не хотел, чтобы она удрала и вернулась сюда с бандой головорезов. Конечно, можно было опередить события и пристрелить ее «при попытке к бегству». Это сразу сделало бы мою жизнь спокойнее и дало возможность пожрать. Уж слишком бравурные марши звучали у меня в желудке. Впрочем, провести нашего Капитана было трудно. Боюсь, что он прихлопнул бы меня самого, если бы заподозрил, что я без нужды ухлопал заложницу.
Больше всего в эту ночь я завидовал Китайцу Чарли и носильщикам. Они могли не беспокоиться, что Капитан поставит их часовыми. Они вымылись, как следует пожрали и могут спать спокойно. Да и Лопесу можно было позавидовать. Уж он-то мог ни за что не беспокоиться! Все здешние сюрпризы он знал, а при правильном поведении мог не бояться, что Капитан его застрелит. Единственное, что его беспокоило, как я полагал, это разлука с Марселой. Если семьсот долларов было обещано Марселе, то ее сутенеры должны были получить никак не меньше. Вероятно, деньги были уже уплачены, и Лопес считал, что понес убыток.
Марселе вроде бы беспокоиться было нечего. Поскольку, как мне показалось, она не была дурой, то опасаться за свою честь ей не приходилось, а рассчитывать всерьез на то, что я ее убью, она не могла. Тем не менее она не спала. Несколько минут она, правда, имитировала спокойный сон, подтянув простыню до ключиц и вытянув свои гладкие ручки вдоль тела. Поскольку они лежали поверх простыни, я мог не беспокоиться, что она нажмет ими какую-нибудь смертоубийственную кнопку. На ее кофейном личике некоторое время пребывали умиротворенность и покой. В уголках губ играла скрытая улыбка. Было ощущение, что она чего-то ждет.
Сперва я подумал, будто ей что-то снится. Она невнятно застонала, переложила голову с одной подушки на другую, и при этом простыня с нее чуть-чуть сползла, открыв грудь до самого бюстгальтера. Потом она склонила голову на левое плечо, и ее длинные черные как смоль волосы в поэтическом беспорядке рассыпались по груди. Затем у нее плавно приподнялось правое плечо, потом опять левое, и теперь уже весь бюстгальтер со всем содержимым выбрался на свет божий. Как я уже отмечал, бюстгальтер был совсем не заметен, а вот его наполнение так и лезло в глаза. Это убедило меня, что никакого кошмара она во сне не видит и вообще не спит.
Скорее всего она ожидала покушения на свою честь, если применительно к профессиональной шлюхе такое понятие существует. Любой другой на моем месте все понял бы правильно, но я настолько влез в шкуру коммунистического партизана, что оценивал обстановку с чисто военной точки зрения. Дело было даже не в том, что я был голоден и зол. Мне мерещилось, что если я, утратив революционную бдительность, отвлекусь от исполнения долга, то произойдет что-нибудь ужасное.
Несколько томных и протяжных вздохов, казалось бы, не оставляли никаких сомнений в том, чего может желать дама такого рода занятий и темперамента. Несомненно, вздохи при расшифровке означали следующее: «Дева Мария! Как же мне не везет сегодня! Какие же ослы эти партизаны! Ему, кретину, предлагают задаром то, что оплатил не одной сотней долларов дон Паскуаль Лопес, а этот олух залег в угол с автоматом и держит меня на прицеле!» Веки Марселы чуть дрогнули, и я понял, что она еще вдоволь надо мной поиздевается.
По-прежнему изображая сон, Марсела при очередном вздохе плавно и медленно раздвинула ноги, прикрытые простыней. О, профессиональная подготовка у нее была на уровне! Даже марш, звучавший у меня в животе, оборвался на середине такта. Эти ноги явно приглашали в свои объятия… Кроме того, простыня сползла с нее еще ниже и прикрывала ее теперь только до пояса. Эта ведьма еще раз глубоко вздохнула, согнула в колене левую ногу, немного приподняла грудь и легонько повела плечиками, чуть-чуть покачнувшись с лопатки на лопатку… При этом тихонько щелкнула застежка на спине и два жалких треугольничка, с трудом вмещавшие в себя симпатичные кругленькие и весьма пышные мячики, попросту сползли, открыв на мое обозрение всю эту прелесть…
Голод притупился, и я поймал себя на том, что рассматриваю телодвижения этой проститутки не по обязанности, а с большим желанием и интересом. Правда, чисто теоретическим, ибо желание не было подкреплено какой-либо возможностью.
Между тем Марсела продолжала свою атаку. Она поворочалась, приподняла уже обе коленки, потом вновь опустила их, и в результате простыня оказалась лишь покрывалом для коленок. Пресловутые трусики телесного цвета представляли собой лишь два совсем небольших треугольника, соединенных резинками. Я понял, что настает час самых суровых испытаний, и стал лихорадочно вспоминать что-нибудь из учения Карла Маркса, поскольку знал по опыту, что любая цитата моментально гасит сексуальное возбуждение. Но, как назло, все марксистско-ленинские заклинания вылетели у меня из головы.
Марсела чуточку приподнялась, мурлыкнула и повернулась на левый бок, обратив ко мне свою смуглую спину. При этом трусики чуть-чуть сдвинулись вниз. Я мог отметить, что треугольничек не прикрывает и одной десятой части восхитительных по округлости и нежности ягодиц. Впрочем, на тот момент о нежности данных предметов я еще только догадывался.
Полежав на левом боку, Марсела вскоре повернулась на правый. Резинка, соединявшая розовые треугольники, еще больше сползла, и псевдотрусики совсем скомкались, и моему взору предстали темные, чуть-чуть курчавившиеся волосики… Это было уже слишком.
Наверное, оставалась какая-нибудь секунда до того момента, когда я, окончательно обалдев, должен был выпрыгнуть из своего убежища и наброситься на эту пакостницу, чтобы доказать ей, что мое терпение лопнуло. Но в этот самый момент раздалось тихое гудение, легкий шелест, и зеркало, закрывавшее вход, ведущий к лифту, вагончику, вертолету и маисовому полю, стало медленно подниматься!
Битва, которая ничего не решила
— Это ты, стерва, подстроила? — заорал я, разом изменив намерение. — Ты?
Ствол автомата едва не уткнулся ей в нос.
— Ей-Богу, не я! — трясясь от страха, взвизгнула Марсела. — Не я!
Плюнув на нее в прямом и переносном смысле, я в два прыжка пролетел расстояние от кровати до двери, ведущей в столовую, и остолбенел: неведомо откуда в проем спустилось крепкое стальное жалюзи, в которое с яростью долбил прикладом Пушка, а следом за жалюзи неотвратимо опускалось и зеркало, укрепленное сзади крепким пуленепробиваемым щитом. Я был отрезан от своих.
К счастью, я вовремя сообразил, что пора прятаться в свой окоп за мраморные столики. У меня был автомат, шесть магазинов по сорок патронов, восемь гранат, пистолет с девятью патронами и нож.
Марсела в ужасе глядела, как поднимается зеркало. Встрепенувшись, она замоталась в свою простынку и нырнула ко мне в «окоп». Я побоялся, что она разворошит его с перепугу, если начнется стрельба.
— Лежи! — прошипел я ей, свалил на пол и уселся на нее верхом. Сидеть стало удобнее, но голову пришлось пригнуть пониже.
Стальной щит, открывшийся, когда поднялось зеркало, со зловещей медлительностью стал опускаться, открывая проход в комнату. У меня не было никакой уверенности в том, что те, кто собирается войти в спальню, будут дружественно настроены, и потому я решил стрелять первым. Две фигуры в пятнистых комбинезонах с маскировочной краской на лицах симпатии у меня не вызвали, и автомат мой без предупреждения открыл огонь. Кто-то пронзительно завизжал, обе фигуры получили достаточно пуль, чтобы выйти из игры, а потому, крутанувшись на месте, отлетели к стене, где и грохнулись на пол.
Каждый появившийся в проеме был симпатичной мишенью, но те, кто отвлек меня от созерцания Марселиных прелестей, были ребята совсем не глупые. Из-за краев проема высунулись только дула автоматических винтовок, и целые тучи пуль влетели в спальню. Куда целились неведомые враги, мне было неясно, но так или иначе освещение внезапно погасло, и все погрузилось в кромешную тьму, которую озаряли только вспышки выстрелов из прохода. Я вовремя сообразил, что пятнистым ребятам совершенно необходима моя граната. Она взорвалась как раз тогда, когда они собирались выскочить из-за укрытия и ворваться в спальню…
Грохнуло; жалобно зазвенели лопнувшие зеркала, просвистели и прошуршали осколки, вспыхнуло несколько искорок в тех местах, где осколки ударили по стене, и послышался чей-то поросячий визг, смешавшийся с мяуканьем рикошетов. Был еще гулкий грохот, будто кто-то свалился с лестницы. От взрыва занялся гобелен, висевший на стене между зеркалами и изображавший голенькую пастушку в шляпке, плясавшую какой-то идиотский танец на лужайке в окружении ягнят и козлят. Пастушка весело улыбалась, хотя огонь уже поджаривал ее румяную задницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102