теперь оно сбросило оковы и взлетает в небо, крича от восторга: «Я родилось для полета, это то, к чему я стремлюсь!»
Помню первое утро нашей совместной прогулки. Я была бдительна и попросила одного из помощников конюха сопровождать нас, заявив, что после того злосчастного туманного дня я боюсь потеряться. Мы не прошли еще и пятидесяти метров от дома, как я сбросила оковы и поднялась в небо.
Джонатан спросил что-то о деревне, я ответила, и слова полились из меня, как вода сквозь разрушенную плотину. Оставшиеся без работы мужчины, страдания детей, загрязнение рек — все эти новые идеи, кипевшие в моем сознании, не находя выхода, которыми я не могла ни с кем поделиться.
Он слушал, кивая головой, устремив глубокие черные глаза на мое лицо. Он слушал! Должно быть, я проговорила добрых десять минут до того, как поняла, что говорю. Я читала ему ту же проповедь, какую когда-то прочитал он мне.
Я оборвала себя на полуслове, почувствовав, как краска заливает мне лицо. Ему не надо было объяснять, о чем я подумала и почему покраснела. Он понял это и расхохотался. А потом… стены обрушились. Мы говорили обо всем, не успевая высказываться, мы прерывали друг друга в этом стремлении выговориться, мы перескакивали от одной темы к другой, словно читая мысли друг друга. Мы говорили… Это нельзя описать, это надо пережить — это чувство взаимной симпатии и близости.
Для него не было новостью многое из моих рассказов. За час общения с семьей Миллеров Джонатан выведал столько же, сколько я узнала за шесть месяцев от всех жителей деревни. Но, по его мнению, ему это удалось потому, что он со стороны и мужчина, и они чувствовали себя с ним более раскованно.
— Они обожают вас, — сказал он, бросив на меня быстрый взгляд. — Для них вы королева и ангел милосердия.
— Я сделала так мало, — сказала я в раздумье. — Я так мало могу сделать.
— Но вы могли бы… — прервал меня порывисто Джонатан и осекся.
Я знала, что он хотел сказать и почему замолчал. Я не могла распоряжаться своим состоянием, и любые замечания на этот счет можно было истолковать как критику моего мужа. Через минуту он заговорил снова, более спокойно:
— Протянуть руку помощи попавшим в беду — благое дело, но необходимо сделать больше, намного больше. Следует добиться исполнения существующих законов и издать новые. Необходимы десятичасовой рабочий день, шесть дней работы в неделю, более строгие правила безопасности, бесплатные школы, улучшение санитарных условий в городах, водопровод, канализация… Этот перечень бесконечен.
Я ответила, и мы преодолели этот опасный барьер. Но к нему суждено было возвращаться, ибо положение ухудшалось медленно и постепенно.
Поведение Клэра нельзя было предсказать. Его настроение менялось ежеминутно, и мне трудно было угадать, что последует за моим безобидным высказыванием — насмешливая улыбка или едкое замечание. Он следил за Джонатаном, как хищник за добычей, однако не разрешал ему уехать, несмотря на его пожелание. У Джонатана был весомый довод: мистер Бим был стар и нездоров, и его помощнику совсем непозволительно слоняться без дела по воле одного клиента, хотя и уважаемого. И все же Джонатан не мог уехать, пока Клэр нуждался в его помощи.
У Клэра появилась новая, внушавшая опасения привычка. Он был всегда умерен в питье; теперь же время после обеда., отведенное для напитков, все более и более удлинялось. Дважды, уже лежа в постели, я слышала его нетвердые, спотыкающиеся шаги в холле.
Однажды, примерно через неделю после приезда Джонатана, они оставались за столом дольше обычного, и, когда, наконец, они присоединились ко мне в гостиной, я поняла, что Клэр выпил слишком много вина. Его волосы растрепались, лицо покраснело. Неровной походкой он вошел в гостиную, споткнулся и, наверно, упал бы, не будь Джонатана. Он отбросил его руку с пьяным смешком.
— Черт побери, держите свои руки подальше от меня, сэр! Вы полагаете, я нуждаюсь в помощи, а? Если нуждаюсь, то не в вашей. Моя любящая супруга, моя верная жена поможет мне. Подойди сюда, Люси… опереться на тебя.
Я отложила шитье и поднялась. Мне никогда раньше не приходилось видеть его таким, и я предпочла молча выполнить его приказ.
Он ухватил меня за плечи, едва я приблизилась к нему, и я пошатнулась под его тяжестью.
— Вам лучше сесть, — предложила я. — Вам плохо. Может быть, позвать Филлипса?
— Нет! — Он так резко качнул головой, что его волосы разлетелись в разные стороны. — Надо пройтись, пройтись. Вот так-то. Опереться на верную жену и пройтись. Туда-сюда, туда-сюда…
Мы сделали несколько шагов по комнате. Клэра шатало, он покачивался, наваливаясь всем телом на меня, и я едва удерживалась на ногах. Джонатан, не двигаясь, стоял у двери, куда он отошел после окрика Клэра. Он не желал оставлять меня одну, и это меня утешало. С другой стороны, мне хотелось, чтобы он удалился. Его вмешательство могло бы усугубить дело.
Неожиданно Клэр с такой силой вцепился пальцами мне в руку, что я закричала. Моя больная нога подкосилась, и в нелепом объятии мы прислонились к стене. Клэр продолжал крепко сжимать меня, я чувствовала на лице его горячее дыхание. С силой, присущей пьяным, он крутанул меня и со смехом крикнул через мое плечо Джонатану:
— Верная супруга, а? Едва стоит, бедняжка. Ведь она же калека. Хромушка. Вы обратили внимание? Не выношу этого: уродства, безобразия… Уродство! Ненавижу…
Он попытался оттолкнуть меня, прижатую к стене, и, не удержавшись на ногах, упал на пол, тяжело дыша открытым ртом.
Джонатан что-то прошептал и устремился ко мне. Я отстранила его решительным движением обеих рук. Хотя мои нервы были напряжены до предела, я заметила, как Клэр открыл один глаз, наблюдая за мной.
— Нет, — сказала я, запинаясь. — Пожалуйста, позаботьтесь о нем, позовите слуг. Я должна уйти, я не могу…
Я не сомневалась, что дворецкий прибежал к холлу на крики Клэра, но ему хватило деликатности не попасться мне на глаза, когда я выбежала из гостиной. Я добежала до своей комнаты, не встретив никого, кроме Анны. В своей обычной молчаливой манере, она не сказала ни слова, помогая мне снять мятое платье и увидев красные отметки на моей руке.
Скоро слуги, а за ними вся деревня, узнают, что у бедняжки леди Клэр муж — пьяница. Возможно, некоторые скажут, что ее милость довела мужа до такого состояния. Однако не эти мысли, не боязнь гнева Клэра наполняли меня страхом. Страшило воспоминание о глазе Клэра, глядящем на меня, внимательном и настороженном.
ГЛАВА 14
Можно было лишь представить настроение Джонатана в тот вечер. Я не выходила из своей комнаты. Меня вынуждала к этому не боязнь встретить его сочувствие, а нечто другое — более опасное ощущение. Спускаясь к завтраку на следующее утро, я пребывала в большой тревоге, но решила не завтракать у себя. Мне следовало разобраться со сложившейся ситуацией, и чем быстрее, тем лучше.
Я представляла Клэра в раскаянии, больным, озлобленным, ищущим самооправдания. Действительность поразила меня: он встретил меня с улыбкой и заговорил о прекрасной погоде:
— Кажется, нас ждет золотая осень, небольшое затишье перед грядущими дождем и снегом. Вам следует воспользоваться им, пока оно продолжается. Конечно, я не настаиваю, но мне бы хотелось, чтобы вы покатались на Султане для ее и вашего блага. В сопровождении конюха и мистера Джонатана, я надеюсь, вам будет не страшно?
Я взглянула на Джонатана, уже сидевшего за столом, но он глядел в сторону. Клэр был сама любезность: он то ли не помнил случившегося, то ли решил притвориться непомнящим.
— Я должен извиниться перед вами. Уезжаю на несколько дней в Эдинбург, надеясь получить сведения, чтобы уладить наше дело, Скотт. Я знаю, вы рветесь в Лондон, и благодарен вам за ваше терпение.
Он спешно покинул нас под предлогом необходимости подготовиться к предстоящей поездке.
Наш разговор с Джонатаном был на редкость сумбурен. Его, как и меня, несказанно удивило невероятное поведение Клэра, но нам трудно было говорить об этом из-за присутствия слуг. Вскоре вернулся Клэр, одетый по-дорожному. Я сразу же догадалась, что что-то вывело его из себя, и почти успокоилась, увидев обычное хмурое высокомерное выражение его лица.
— Кажется, эта деревенщина конюх Том шляется где-то поблизости, — начал он. — Вы помните, леди Клэр, я запретил вам видеться и разговаривать с ним?
Это я слышала впервые. Клэр приказал мне не посещать дом конюха, но не запрещал мне видеться с ним. Клэр не дал мне времени на возражение, даже если бы я сочла целесообразным что-либо ответить ему.
— Я приказал Уильямсу выпороть его, если он здесь снова появится. Я не желаю, чтобы вы тайком виделись с ним, где бы то ни было, слышите меня?
Я взглянула на горничную Мартину, застывшую в испуге с блюдом горячих булочек в руке.
— Но я никогда…
— Избавьте меня от вашей лжи, — прервал меня Клэр. — Полагаю, вы выполните мои распоряжения и мне не потребуется запереть вас в вашей комнате. Скотт, требую от вас проследить за выполнением моих распоряжений и поставить меня в известность, если они будут нарушаться.
С вежливым поклоном он вышел из комнаты. Мартина, поставив блюдо с булочками, ретировалась, и Джонатан, дождавшись ее ухода, взглянул на меня.
— Нет, — сказала я, как бы прерывая его. — Не здесь. Давайте поедем на прогулку. Мне следует выполнять распоряжения…
Я примчалась на конюшню, опередив Джонатана, кое-как набросив на себя костюм для верховой езды. Даже мысль о Султане не испугала меня. Мне хотелось буйствовать, скакать во весь опор и бить палкой куда попало. Мое возбуждение удивило меня самое: откуда во мне такая злость после непрерывных рыданий и страха? Ответ не замедлил ждать: это он вызвал во мне эту злость.
Клэр выделил лошадь для Джонатана, и по моему распоряжению Уильямс оседлал ее и Султану. Он собирался оседлать третью лошадь.
— В этом нет необходимости, — сказала я Уильямсу, увидев Джонатана.
— Извините, миледи, — ответил Уильямс, отводя глаза. — Но его милость распорядился…
— Чтобы вы сопровождали нас?
— Не я, миледи. — Уильямс потупился.
Из одного из стойл на двор, сутулясь, вышел мужчина. Одни только размеры его могли испугать кого угодно. Это был рослый, массивный детина с руками, свисавшими до колен, с огромным искривленным носом. Мое пребывание в Лондоне было недолгим, но я узнала этот типаж. Мужчина был явно не из деревенских.
Он дотронулся до своей шапки в знак приветствия, сопровождая этот жест наглой ухмылкой, вызвавшей недовольный взгляд Джонатана и напомнившей мне о необходимости быть осторожной.
— Хорошо, — сказала я, обращаясь к Уильямсу. — Но прикажите этому парню держаться поодаль. Мне он не нравится.
Мы выехали с конюшенного двора, и только на дороге к болоту я сочла возможным начать разговор:
— Зачем он приставил ко мне этого негодяя? Кто такой этот мошенник?
— Очень точное описание, — сказал Джонатан с улыбкой. — У меня есть некоторое представление о старом добром английском искусстве борьбы, и мне думается, я видел этого парня на ринге.
— Хорошо, — сказала я, погасив свой гнев. — Он не послужит помехой. Мы не можем больше молчать, мистер Скотт. Дело зашло слишком далеко, и никакие извинения или попытки умолчать более не уместны. И причиной тому наше бездействие. Извините, что вам пришлось быть всему свидетелем.
— Вы же сказали, никаких извинений. — Джонатан выдавил усмешку. — Леди Клэр…
— Прошу вас, не называйте меня так. Хотела бы, чтобыэто имя никогда не было моим!
— Когда-то, возможно, я мог бы называть вас Люси, тогда, когда я мог и говорил вам то, что теперь уже не могу сказать вам.
— Что же изменилось, — сказала я протестующе, — кроме официального имени и пустой юридической формальности?
— Эта фикция управляет нашей жизнью, — тихо ответил Джонатан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Помню первое утро нашей совместной прогулки. Я была бдительна и попросила одного из помощников конюха сопровождать нас, заявив, что после того злосчастного туманного дня я боюсь потеряться. Мы не прошли еще и пятидесяти метров от дома, как я сбросила оковы и поднялась в небо.
Джонатан спросил что-то о деревне, я ответила, и слова полились из меня, как вода сквозь разрушенную плотину. Оставшиеся без работы мужчины, страдания детей, загрязнение рек — все эти новые идеи, кипевшие в моем сознании, не находя выхода, которыми я не могла ни с кем поделиться.
Он слушал, кивая головой, устремив глубокие черные глаза на мое лицо. Он слушал! Должно быть, я проговорила добрых десять минут до того, как поняла, что говорю. Я читала ему ту же проповедь, какую когда-то прочитал он мне.
Я оборвала себя на полуслове, почувствовав, как краска заливает мне лицо. Ему не надо было объяснять, о чем я подумала и почему покраснела. Он понял это и расхохотался. А потом… стены обрушились. Мы говорили обо всем, не успевая высказываться, мы прерывали друг друга в этом стремлении выговориться, мы перескакивали от одной темы к другой, словно читая мысли друг друга. Мы говорили… Это нельзя описать, это надо пережить — это чувство взаимной симпатии и близости.
Для него не было новостью многое из моих рассказов. За час общения с семьей Миллеров Джонатан выведал столько же, сколько я узнала за шесть месяцев от всех жителей деревни. Но, по его мнению, ему это удалось потому, что он со стороны и мужчина, и они чувствовали себя с ним более раскованно.
— Они обожают вас, — сказал он, бросив на меня быстрый взгляд. — Для них вы королева и ангел милосердия.
— Я сделала так мало, — сказала я в раздумье. — Я так мало могу сделать.
— Но вы могли бы… — прервал меня порывисто Джонатан и осекся.
Я знала, что он хотел сказать и почему замолчал. Я не могла распоряжаться своим состоянием, и любые замечания на этот счет можно было истолковать как критику моего мужа. Через минуту он заговорил снова, более спокойно:
— Протянуть руку помощи попавшим в беду — благое дело, но необходимо сделать больше, намного больше. Следует добиться исполнения существующих законов и издать новые. Необходимы десятичасовой рабочий день, шесть дней работы в неделю, более строгие правила безопасности, бесплатные школы, улучшение санитарных условий в городах, водопровод, канализация… Этот перечень бесконечен.
Я ответила, и мы преодолели этот опасный барьер. Но к нему суждено было возвращаться, ибо положение ухудшалось медленно и постепенно.
Поведение Клэра нельзя было предсказать. Его настроение менялось ежеминутно, и мне трудно было угадать, что последует за моим безобидным высказыванием — насмешливая улыбка или едкое замечание. Он следил за Джонатаном, как хищник за добычей, однако не разрешал ему уехать, несмотря на его пожелание. У Джонатана был весомый довод: мистер Бим был стар и нездоров, и его помощнику совсем непозволительно слоняться без дела по воле одного клиента, хотя и уважаемого. И все же Джонатан не мог уехать, пока Клэр нуждался в его помощи.
У Клэра появилась новая, внушавшая опасения привычка. Он был всегда умерен в питье; теперь же время после обеда., отведенное для напитков, все более и более удлинялось. Дважды, уже лежа в постели, я слышала его нетвердые, спотыкающиеся шаги в холле.
Однажды, примерно через неделю после приезда Джонатана, они оставались за столом дольше обычного, и, когда, наконец, они присоединились ко мне в гостиной, я поняла, что Клэр выпил слишком много вина. Его волосы растрепались, лицо покраснело. Неровной походкой он вошел в гостиную, споткнулся и, наверно, упал бы, не будь Джонатана. Он отбросил его руку с пьяным смешком.
— Черт побери, держите свои руки подальше от меня, сэр! Вы полагаете, я нуждаюсь в помощи, а? Если нуждаюсь, то не в вашей. Моя любящая супруга, моя верная жена поможет мне. Подойди сюда, Люси… опереться на тебя.
Я отложила шитье и поднялась. Мне никогда раньше не приходилось видеть его таким, и я предпочла молча выполнить его приказ.
Он ухватил меня за плечи, едва я приблизилась к нему, и я пошатнулась под его тяжестью.
— Вам лучше сесть, — предложила я. — Вам плохо. Может быть, позвать Филлипса?
— Нет! — Он так резко качнул головой, что его волосы разлетелись в разные стороны. — Надо пройтись, пройтись. Вот так-то. Опереться на верную жену и пройтись. Туда-сюда, туда-сюда…
Мы сделали несколько шагов по комнате. Клэра шатало, он покачивался, наваливаясь всем телом на меня, и я едва удерживалась на ногах. Джонатан, не двигаясь, стоял у двери, куда он отошел после окрика Клэра. Он не желал оставлять меня одну, и это меня утешало. С другой стороны, мне хотелось, чтобы он удалился. Его вмешательство могло бы усугубить дело.
Неожиданно Клэр с такой силой вцепился пальцами мне в руку, что я закричала. Моя больная нога подкосилась, и в нелепом объятии мы прислонились к стене. Клэр продолжал крепко сжимать меня, я чувствовала на лице его горячее дыхание. С силой, присущей пьяным, он крутанул меня и со смехом крикнул через мое плечо Джонатану:
— Верная супруга, а? Едва стоит, бедняжка. Ведь она же калека. Хромушка. Вы обратили внимание? Не выношу этого: уродства, безобразия… Уродство! Ненавижу…
Он попытался оттолкнуть меня, прижатую к стене, и, не удержавшись на ногах, упал на пол, тяжело дыша открытым ртом.
Джонатан что-то прошептал и устремился ко мне. Я отстранила его решительным движением обеих рук. Хотя мои нервы были напряжены до предела, я заметила, как Клэр открыл один глаз, наблюдая за мной.
— Нет, — сказала я, запинаясь. — Пожалуйста, позаботьтесь о нем, позовите слуг. Я должна уйти, я не могу…
Я не сомневалась, что дворецкий прибежал к холлу на крики Клэра, но ему хватило деликатности не попасться мне на глаза, когда я выбежала из гостиной. Я добежала до своей комнаты, не встретив никого, кроме Анны. В своей обычной молчаливой манере, она не сказала ни слова, помогая мне снять мятое платье и увидев красные отметки на моей руке.
Скоро слуги, а за ними вся деревня, узнают, что у бедняжки леди Клэр муж — пьяница. Возможно, некоторые скажут, что ее милость довела мужа до такого состояния. Однако не эти мысли, не боязнь гнева Клэра наполняли меня страхом. Страшило воспоминание о глазе Клэра, глядящем на меня, внимательном и настороженном.
ГЛАВА 14
Можно было лишь представить настроение Джонатана в тот вечер. Я не выходила из своей комнаты. Меня вынуждала к этому не боязнь встретить его сочувствие, а нечто другое — более опасное ощущение. Спускаясь к завтраку на следующее утро, я пребывала в большой тревоге, но решила не завтракать у себя. Мне следовало разобраться со сложившейся ситуацией, и чем быстрее, тем лучше.
Я представляла Клэра в раскаянии, больным, озлобленным, ищущим самооправдания. Действительность поразила меня: он встретил меня с улыбкой и заговорил о прекрасной погоде:
— Кажется, нас ждет золотая осень, небольшое затишье перед грядущими дождем и снегом. Вам следует воспользоваться им, пока оно продолжается. Конечно, я не настаиваю, но мне бы хотелось, чтобы вы покатались на Султане для ее и вашего блага. В сопровождении конюха и мистера Джонатана, я надеюсь, вам будет не страшно?
Я взглянула на Джонатана, уже сидевшего за столом, но он глядел в сторону. Клэр был сама любезность: он то ли не помнил случившегося, то ли решил притвориться непомнящим.
— Я должен извиниться перед вами. Уезжаю на несколько дней в Эдинбург, надеясь получить сведения, чтобы уладить наше дело, Скотт. Я знаю, вы рветесь в Лондон, и благодарен вам за ваше терпение.
Он спешно покинул нас под предлогом необходимости подготовиться к предстоящей поездке.
Наш разговор с Джонатаном был на редкость сумбурен. Его, как и меня, несказанно удивило невероятное поведение Клэра, но нам трудно было говорить об этом из-за присутствия слуг. Вскоре вернулся Клэр, одетый по-дорожному. Я сразу же догадалась, что что-то вывело его из себя, и почти успокоилась, увидев обычное хмурое высокомерное выражение его лица.
— Кажется, эта деревенщина конюх Том шляется где-то поблизости, — начал он. — Вы помните, леди Клэр, я запретил вам видеться и разговаривать с ним?
Это я слышала впервые. Клэр приказал мне не посещать дом конюха, но не запрещал мне видеться с ним. Клэр не дал мне времени на возражение, даже если бы я сочла целесообразным что-либо ответить ему.
— Я приказал Уильямсу выпороть его, если он здесь снова появится. Я не желаю, чтобы вы тайком виделись с ним, где бы то ни было, слышите меня?
Я взглянула на горничную Мартину, застывшую в испуге с блюдом горячих булочек в руке.
— Но я никогда…
— Избавьте меня от вашей лжи, — прервал меня Клэр. — Полагаю, вы выполните мои распоряжения и мне не потребуется запереть вас в вашей комнате. Скотт, требую от вас проследить за выполнением моих распоряжений и поставить меня в известность, если они будут нарушаться.
С вежливым поклоном он вышел из комнаты. Мартина, поставив блюдо с булочками, ретировалась, и Джонатан, дождавшись ее ухода, взглянул на меня.
— Нет, — сказала я, как бы прерывая его. — Не здесь. Давайте поедем на прогулку. Мне следует выполнять распоряжения…
Я примчалась на конюшню, опередив Джонатана, кое-как набросив на себя костюм для верховой езды. Даже мысль о Султане не испугала меня. Мне хотелось буйствовать, скакать во весь опор и бить палкой куда попало. Мое возбуждение удивило меня самое: откуда во мне такая злость после непрерывных рыданий и страха? Ответ не замедлил ждать: это он вызвал во мне эту злость.
Клэр выделил лошадь для Джонатана, и по моему распоряжению Уильямс оседлал ее и Султану. Он собирался оседлать третью лошадь.
— В этом нет необходимости, — сказала я Уильямсу, увидев Джонатана.
— Извините, миледи, — ответил Уильямс, отводя глаза. — Но его милость распорядился…
— Чтобы вы сопровождали нас?
— Не я, миледи. — Уильямс потупился.
Из одного из стойл на двор, сутулясь, вышел мужчина. Одни только размеры его могли испугать кого угодно. Это был рослый, массивный детина с руками, свисавшими до колен, с огромным искривленным носом. Мое пребывание в Лондоне было недолгим, но я узнала этот типаж. Мужчина был явно не из деревенских.
Он дотронулся до своей шапки в знак приветствия, сопровождая этот жест наглой ухмылкой, вызвавшей недовольный взгляд Джонатана и напомнившей мне о необходимости быть осторожной.
— Хорошо, — сказала я, обращаясь к Уильямсу. — Но прикажите этому парню держаться поодаль. Мне он не нравится.
Мы выехали с конюшенного двора, и только на дороге к болоту я сочла возможным начать разговор:
— Зачем он приставил ко мне этого негодяя? Кто такой этот мошенник?
— Очень точное описание, — сказал Джонатан с улыбкой. — У меня есть некоторое представление о старом добром английском искусстве борьбы, и мне думается, я видел этого парня на ринге.
— Хорошо, — сказала я, погасив свой гнев. — Он не послужит помехой. Мы не можем больше молчать, мистер Скотт. Дело зашло слишком далеко, и никакие извинения или попытки умолчать более не уместны. И причиной тому наше бездействие. Извините, что вам пришлось быть всему свидетелем.
— Вы же сказали, никаких извинений. — Джонатан выдавил усмешку. — Леди Клэр…
— Прошу вас, не называйте меня так. Хотела бы, чтобыэто имя никогда не было моим!
— Когда-то, возможно, я мог бы называть вас Люси, тогда, когда я мог и говорил вам то, что теперь уже не могу сказать вам.
— Что же изменилось, — сказала я протестующе, — кроме официального имени и пустой юридической формальности?
— Эта фикция управляет нашей жизнью, — тихо ответил Джонатан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41