– А вина?
– Только сожаление. После того, как картина завершена. После кражи – никогда.
– И о чем же вы сожалеете?
– Мне всегда кажется, что я мог бы нарисовать ее лучше. Хотя я и не знаю, что мне следовало для этого сделать. После кражи я не испытываю ничего похожего.
– И никаких угрызений совести?
– Я не представляю, что это такое, – ответил Прокейн. – Угрызения совести подразумевают чувство вины, а я не знаком с этим чувством.
– А вас не интересовало, почему? Почти каждый из нас чувствует себя виноватым в том или другом.
– Я думал об этом и пришел к вполне определенному выводу. Дело в том, что я доволен тем, кто я есть, – превосходный вор и терпимый художник. Я не стремлюсь быть кем-то другим. Мне кажется, что чувство вины свойственно людям, которые ставят перед собой недостижимые цели. Они не могут стать кем-то еще, но думают, что это им по силам, и в результате возникает комплекс вины перед самим собой.
– Что вы ощущаете при краже? – спросил я. – Какие у вас возникают эмоции и возникают ли они?
– Вам это нужно для репортажа, мистер Сент-Айвес? – Прокейну явно нравилось, что разговор в основном шел о нем. А это немаловажно.
– Возможно.
– Мое внимание целиком приковано к операции. Все остальное как бы отсечено. Мне кажется, что я держу все нити и в каждый момент знаю, за какую надо дернуть. Иногда мне хочется по памяти нарисовать картину ограбления. Там было бы на что посмотреть, особенно на лицо, как вы говорите, жертвы.
– Например, вашингтонского сенатора.
Брови Прокейна удивленно поползли вверх.
– О, разве они знают об этом?
– Во всяком случае, догадываются.
– Это был совершенно продажный человек. Он уже умер. Но, прикованный к батарее, он поневоле вызывал жалость.
– Я успел прочесть только несколько страниц, – заметил я, – но от ваших журналов невозможно оторваться.
– Вы думаете, они могут заинтересовать широкого читателя?
– Несомненно.
Прокейн оживился.
– Пожалуй, их стоит опубликовать. К сожалению, это возможно лишь после моей смерти.
– Не раньше, – согласился я.
– Вы действительно думаете, что их опубликуют?
– Майрон Грин знаком с некоторыми издателями. Он все устроит.
– Если их опубликуют, – Прокейн скромно потупил глаза, – то книгу могут экранизировать?
– Конечно, – я с трудом удержался от улыбки. Он помолчал.
– Главную роль мог бы сыграть Стив Макквин, или Брандо…
Открывшаяся дверь прервала рассуждения Прокейна. В кабинет вошли Джанет Вистлер и Майлс Уайдстейн. К моему разочарованию, Уайдстейн совершенно безответственно отнесся к такому важному событию, как кража миллиона долларов, надев твидовое пальто спортивного покроя, серый шерстяной костюм и рубашку с открытым воротом. Правда, его башмаки белели каучуковыми подошвами. В руке он держал черный плоский «дипломат». Поздоровавшись с нами, Уайдстейн поставил его на пол.
Джанет Вистлер пришла в темном брючном костюме и невыразительных черных туфлях. По внешнему виду они напоминали молодую пару, направляющуюся в ближайший магазин за продуктами.
Они сели, и Джанет ответила отказом на предложение Прокейна что-нибудь выпить. Уайдстейну он ничего не предлагал.
– Я звонил вам вчера ночью, чтобы рассказать о встрече с детективами, – сказал Прокейн. – Я пришел к выводу, что их интерес к моей особе не должен помешать нам в выполнении наших планов.
– Это дело начинает обрастать трупами, – заметил Уайдстейн.
– Прошлой ночью мы уже обсудили этот аспект. – ответил Прокейн. – Я упомянул об этом только потому, что у Сент-Айвеса могли возникнуть какие-нибудь идеи.
– Только одна, – ответил я, – Те, кто убил Бойкинса и Пескоу, могли зарезать и Франна.
– Да, это логичное предположение, – кивнул Прокейн. – Они же намереваются украсть миллион долларов и возложить вину на нас.
– Я не понимаю, как вы собираетесь удержать их от контактов с торговцами наркотиками, даже если вам и удастся опередить их в краже миллиона.
Они переглянулись.
– Я думаю, мистер Сент-Айвес, – сказал Прокейн, – что о каждой последующей стадии нашего плана вы будете узнавать в самый последний момент. Я уверен, вы понимаете, почему. Но позвольте вас уверить, что нами приняты все меры предосторожности, – он повернулся к Джанет. – Вы звонили в аэропорт?
– Да. Самолеты вылетают точно по расписанию.
Прокейн взглянул на часы.
– Лимузин у дома?
– Мы в нем приехали, – ответил Уайдстейн.
– Думаю, нам пора. Прошу вас, Майлс.
Уайдстейн поднял черный «дипломат» и открыл его. На черном бархате, каждый в отдельной выемке, лежали четыре пистолета, длина ствола каждого из которых не превышала и шести дюймов.
Право первого выбора получила Джанет Вистлер. Она взяла пистолет, убедилась, что он заряжен, и бросила его в сумочку.
– Это семизарядные «вальтеры», мистер Сент-Айвес, – пояснил Прокейн. – Модель тридцать первого года, хотя эти пистолеты изготовлены совсем недавно, – он сунул пистолет во внутренний карман пиджака. Вероятно, Прокейн шил костюм у опытного портного, потому что на пиджаке не появилось никаких выпуклостей.
Уайдстейн повернулся ко мне.
– Сент-Айвес, – он протянул «дипломат».
– Благодарю, – ответил я, – Я этим не пользуюсь.
Глава 18
Черный «кадиллак», двойник нью-йоркского собрата, встретил нас в Национальном аэропорту Вашингтона. Над Потомаком плыли низкие облака, предвещая мокрый снег. В Вашингтоне мне вечно не везло с погодой. Я попадал сюда или в пронизывающий холод, или в нестерпимый зной.
Прокейн посмотрел на облака и повернулся к Джанет.
– К пяти вечера должно проясниться, – сказала она.
Я спросил у Прокейна, почему он интересуется осадками.
– Если пойдет снег, все отменяется, – ответил тот.
– Снега не будет, – вмешался в наш разговор словоохотливый водитель, – Мой нос чувствует снег за три дня. Снега не будет.
Мы ехали на восток по авеню Независимости. Справа, в леске, показалось какое-то здание, отдаленно напоминающее греческий храм.
– Что это? – спросил Прокейн у водителя.
– Мемориал погибшим во Второй мировой войне. Их имена выбиты в камне. Всех убитых американцев.
– Красивое здание, – кивнул Прокейн.
– А это мемориальный комплекс Линкольна, – продолжал водитель. – Очень знаменитый.
Мы мчались по широкому шоссе, отделявшему Центр искусств имени Кеннеди от Потомака. Рядом с Центром располагался жилой комплекс Уотергейт, самая дешевая однокомнатная квартира которого стоила сорок четыре тысячи долларов, а цена за трехкомнатную, с камином и видом на реку, достигала ста пятидесяти тысяч.
Вскоре «кадиллак» свернул направо и, увидев знакомый ресторан «Райв Гоше», я понял, что мы въехали в Джорджтаун. Минут десять мы петляли по узким улочкам, обсаженным аккуратно подстриженными деревьями. Последний поворот на Эн-стрит и, проехав два или три квартала, водитель остановил «кадиллак» у трехэтажного кирпичного особняка, выкрашенного белой краской.
– Если я не ошибаюсь, Джон Кеннеди жил на этой улице, когда был сенатором? – спросил я.
– Да, в следующем квартале, – ответил Прокейн и велел водителю приехать ровно в десять вечера. Он поднялся по ступенькам, достал ключ, вставил его в замок и открыл дверь.
– Это вы, мистер Прокейн? – послышался из глубины дома женский голос.
– Да, – ответил он и повернулся ко мне. – Это моя домоуправительница, миссис Вильямс. Она прилетела вчера, чтобы подготовить дом к нашему приезду.
В холл спустилась негритянка лет пятидесяти пяти в строгом темном платье и белоснежном фартуке. Прокейн представил ее мне и, взяв наши пальто, она повесила их в стенной шкаф.
– Кого вы ждете к обеду? – спросила она.
– Кроме нас, никого не будет, – ответил Прокейн и пригласил пройти в гостиную, освещенную старинным канделябром со свечами. Пол покрывал восточный ковер, чей почтенный возраст, как минимум, не уступал канделябру. По стенам висели портреты давно умерших людей, потемневшие от времени, над каминной доской – большое зеркало в золоченой раме. Домоуправительница последовала за нами.
– Я думаю, вы хотели бы выпить кофе.
– Да, с удовольствием, – согласился Прокейн. Она кивнула и через столовую, отделенную от гостиной высокими резными дверями, прошла на кухню. Я заметил длинный, узкий стол черного дерева, несколько стульев с высокими спинками, еще один канделябр, также со свечами.
– Ну, мистер Сент-Айвес, как вам это нравится? – спросил Прокейн.
– Дом принадлежит вам?
Он покачал головой.
– Нет, я снял его на шесть месяцев. Четыре уже прошло. Я приезжаю сюда раз в неделю и обычно приглашаю на обед кого-нибудь из влиятельных конгрессменов или сенаторов. Видите ли, на время я стал лоббистом.
– И какой же законопроект вы проталкиваете?
– Мне надо было найти предлог для аренды этого дома и пребывания в Вашингтоне. И я выбрал законопроект о защите диких животных. Оказывается, мы просто варварски уничтожаем их.
– Я слышал об этом.
– Вот я и решил им помочь.
– А в остальное время вы занимались подготовкой операции?
– Да, стараясь не упустить ни одной мелочи.
– Это довольно сложно.
– Но необходимо.
– А почему вам не подошел мотель? – спросил я, положив ногу на ногу и вызвав негодующий скрип кресла, в котором сидел.
– Если что-нибудь случится и в это дело вмешается полиция, проверят все мотели, но не частные дома на Эн-стрит.
– Вы приказали водителю вернуться в десять часов. Значит, ограбление назначено на более ранний срок. Могу я узнать точное время?
– Девять вечера.
– И где это произойдет?
Прокейн на мгновение задумался.
– Полагаю, уже можно сказать вам об этом. В открытом кинотеатре для автомобилистов.
– Там, где миллион долларов обменяют на партию героина?
– Да.
– Открытые кинотеатры очень удобны для такого вот обмена, – кивнул я. – Я сам пользовался ими три раза.
– В вашем деле они просто незаменимы, – согласился Прокейн. – В открытом кинотеатре постоянное движение. Ходят люди, ездят машины, темно и достаточно многолюдно, чтобы гарантировать хоть некоторую безопасность.
Домоуправительница внесла поднос с кофейником, кувшинчиком сливок, сахарницей и четырьмя фарфоровыми чашечками. Прокейн поблагодарил ее и взглянул на Джанет. Та разлила кофе.
Наступило неловкое молчание. Казалось, мы обговорили все, кроме одного, ради чего мы и собрались в особняке на Эн-стрит, но никто не решался упомянуть о цели нашей встречи.
– А что случится с нашими конкурентами? – спросил я.
– Конкурентами?
– Он имеет в виду тех, кто попытается украсть миллион и подставить нас под удар, – пояснил Уайдстейн.
– Это зависит от них самих.
– В каком смысле?
– Последуют ли они украденному у меня плану или нет.
– А если последуют?
– Тогда я им не завидую.
Глава 19
На обед нам подали свиные отбивные с косточками, украшенные бумажными розетками, чтобы не испачкать руки, картофельное пюре, салат и яблочный пирог. Я съел все, не забыв поблагодарить миссис Вильямс за вкусную еду и попросить добавки пирога.
После обеда мы вернулись в гостиную. Майлс Уайдстейн поднялся на второй этаж и принес переносной телевизор. Шла программа новостей, и Уолтер Кронкайт рассказал нам, что делалось в мире.
– Таково положение на сегодня, семнадцатое октября тысяча девятьсот… – Уайдстейн выключил телевизор, не дав Кронкайту договорить, какого года.
– Ну что ж, – Прокейн встал, – я вижу, что сегодняшний день ничуть не лучше предыдущего. Пожалуй, нам пора собираться.
Миссис Вильямс достала наши пальто, и мы неторопливо оделись.
– Машина придет за вами в десять часов, миссис Вильямс, – сказал Прокейн.
– Да, сэр.
– Я вернусь в Нью-Йорк завтра.
– К ленчу или обеду?
– Скоре всего, к обеду.
– Да, сэр.
– Спасибо за обед, миссис Вильямс, – он повернулся к нам. – Мы выйдем через черный ход.
По бетонной дорожке, петляющей между клумбами и кустами, мы подошли к гаражу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15