Сейчас, слушая члена Военного советами Калашников, и собравшиеся понимали, что положение стало определенно неопределенным. На войне, увы, часто возникают подобные ситуации, когда идти вперед нет сил, а отступить назад не имеешь права. Твой же успех или неуспех выражается вполне материальными гектарами отвоеванного или, наоборот, утраченного земельного пространства. Его отобрала у пришельцев 2-я ударная, но этот огромный кусок болотного и лесного края без дополнительных усилий до конца освоить по-военному армия не могла, соединиться с федюнинцами тоже не получалось… Сидевших на заседании командиров могла разве что утешить мысль: в точно таких же условиях находится группировка из шести дивизий противника общей численностью до 100 тысяч человек. Их окружили войска генерала Курочкина, и немцы прочно сидели в демянском котле, получая помощь извне лишь по воздуху.
Но все это было на соседнем фронте, то есть как бы в условиях информационной закрытости военного времени, на другом конце планеты. И то сказать: о боях на Африканском побережье наши люди знали из газет больше, чем о десанте на Керченский полуостров.
Здесь же собрались опытные военные, хорошо понимавшие: армию отсюда не отведут, разве что петух жареный клюнет. А поскольку Зуев заговорил об узкоколейке, командиры и комиссары облегченно вздохнули: будем всерьез садиться в болото. И потому, значит, никаких курортных настроений, обустраиваться станем по возможности надолго, а там как прикажут. Хоть в этом есть некая определенность.
Лучше всех знал о сложном положении армии Рогов. Имея за линией фронта агентурные источники, Александр Семенович в начале марта, до блокады коридора, пришел к выводу: противник уже превосходит нас по живой силе и технике и боеприпасов у него не в пример нам в избытке. Продолжать наступление в этих условиях бессмысленно, соединиться при таком раскладе с войсками Ленинградского фронта армия не сможет. Существует реальная угроза окружения. Пока не поздно, необходимо просить командование фронта обеспечить охрану коридора и дать армии соответствующее подкрепление. Если у фронта таких возможностей нет, надо выводить армию к Мясному Бору, чтобы сохранить людей, ибо болотный этот котел обречен на погибель.
Так и сказал он, начальник разведки, на совещании командиров дивизий и бригад, когда их собрал Клыков еще до мартовского окружения. Большинство командиров поддержали его.
Потом, медленно подбирая слова, стал говорить командарм:
— Понимаю опасения полковника Рогова и разделяю их. Положение армии сложное. За два месяца непрекращающихся боев люди смертельно устали. Снабжение ненадежно, с дорогами безобразие. А впереди — весна… Все это так, дорогие товарищи. Но буду с вами откровенен: если я поставлю вопрос о судьбе армии перед командующим фронтом так, как сформулировал ого Рогов, то завтра у вас будет новый командарм.
Тогда генерал Клыков хотел еще добавить, что подобный поступок с его стороны сродни самоубийству, но, посмотрев на потупившихся командиров, увидел, что они и так все хорошо понимают.
А сейчас, когда он держится на одном характере, болезнь беспощадно грызет его изнутри и, судя по всему, армию придется сдавать — Мерецков намекнул, что таково указание Верховного, — Клыкову кажется, что зря он смалодушничал тогда, поверил: выделит им Ставка свежую армию из резервов.
Рогов поднял голову и встретился взглядом с начальником связи генерал-майором Афанасьевым. В последнее время тот был чем-то немало встревожен. Рогов заметил, что перемена эта наступила тогда, когда в штабе появился генерал Власов. Александр Семенович даже спросил связиста: «Вы что, служили с ним вместе?» «Было дело», — уклончиво ответил Афанасьев, и на этом разговор прервался. Впрочем, у него и так забот хватает. Средства связи допотопные, громоздкие радиостанции на колесах, которые немцы мгновенно пеленгуют и подвергают прицельной бомбежке, проводная связь ненадежная. Слишком велики расстояния, имеются частые обрывы, кабеля опять же не хватает… Всю зиму Афанасьев использовал эстафетные роты, подобрав подходящих ребят из лыжных батальонов. Создал цепочку постов связи, между которыми бегали на лыжах гонцы с пакетами, как при Александре Невском или там Дмитрии Донском…
А что делать? Подобных раций, как у него, Рогова, начальник связи не имеет. Такие передатчики только для агентурной надобности существуют. Задумавшись о связи, Рогов вспомнил, как недавно вызвал его к себе Мерецков. Разговор происходил с глазу на глаз.
— Вот что, полковник, — сказал Кирилл Афанасьевич, — используя собственную шифросвязь, будете лично мне сообщать об оперативном положении армии.
— Наряду со штабом?
— Помимо штаба, — с нажимом сказал Мерецков.
Рогов в разведке не новичок, сразу сообразил: командующий фронтом хочет иметь независимый источник информации. Только вот зачем он ему? Не доверяет командованию? Хочет иметь объективные сведения для проверки сообщений оперативного отдела штарма? Может быть. Ведь сняли же в феврале с поста начальника штаба генерал-майора Визжилина, который вводил фронт в заблуждение относительно того, что на самом деле в армии происходит.
Теперь на его месте недавний комдив полковник Виноградов, бывший однокашник Рогова по академии. Вот он, Павел Семенович, сидит у краешка стола рядом с командармом. Сосредоточенно слушает, толковый, вдумчивый командир, хорошо он себя показал еще в декабре прошлого года, когда брали Тихвин. Ему и невдомек, что комфронта контролирует его работу через Рогова, дружка по академии. Впрочем, Виноградову и не положено про это знать — таковы суровые правила войны.
…Узнав о строительстве новой дороги, да еще железной, начсанарм Боборыкин с облегчением подумал, что может быть, разрешится наконец проблема эвакуации раненых. Их скопилось в армии видимо-невидимо. Еще в марте, во время приезда Вишневского, главного хирурга фронта, Боборыкин возражал против развертывания хирургических госпиталей на территории мешка. Но с ним не согласились. Растянется, мол, тогда путь раненого от медсанбата до операционного стола в госпитале. Надо придвинуть хирургов к передовой линии. Что ж, придвинули, стали делать сложнейшие операции едва ли не на передовой и оставлять раненых тут же, при госпиталях. Срабатывал военно-бюрократический механизм… После медсанбата пострадавших везут в госпиталь, их положено эвакуировать. После госпиталя раненым положено долечиваться при самом госпитале. Значит, ни о какой эвакуации в тыл и речи быть не может, считается, что госпитали и так всегда располагаются в тылу. И ни транспорта тебе дополнительного, ни персонала для эвакуации…
Вот и остаются тяжелораненые на шее у армии, которая и здоровых-то не знает как накормить, обиходить. А вывозить послеоперационников в грузовиках по жердевой дороге, особенно тех, что с черепными травмами, равносильно убийству. Многие умирали в пути.
… У Шашкова собственные заботы. Недавно Зуев собрал в политотделе армии военных юристов прокуратуры, трибунала и сотрудников Особого отдела. Используя сведения о повышенной активности вражеских спецслужб, Зуев в категорической форме призвал всех к усилению работы в войсках, повышению бдительности, предупредил: агентура противника в ближайшее время предпримет попытки нанести удар изнутри.
«Это естественно, — подумал Шашков. — Атаки наши затухают, армия переходит к обороне… На долгий ли срок — мы не знаем, но что противник примется активно разлагать армию, сие и ежу понятно».
Постоянно связанный с партизанским движением в Ленинградской области, Шашков располагал сведениями о том, что немцы поспешно готовят диверсионные группы для действий в тылу 2-й ударной. Ищут бывших лесников и охотников, хорошо знающих безопасные тропы в болотах, вербуют их в полицаи, суля дом в деревне и по две коровы каждому, не считая денежного содержания в оккупационных марках.
Сегодня Александр Георгиевич добился, наконец, того, чтобы на смену Олегу Кружи ли ну отправили регулярное подразделение. Надо наполнить специальную роту бывалыми людьми, поискать местных, держать Кружилина наготове, может быть, придется послать в рейд для борьбы с диверсантами. Опасность большая, есть информация о том, что немцы ориентируют группы лазутчиков и диверсантов на ликвидацию наших штабов и командных пунктов.
…Зуев поднял голову, поискал глазами Яшу Бобкова, порученца, кивком подозвал к себе и передал записку для Румянцева, редактора «Отваги». Николай Дмитриевич развернул полученный листочек. Дивизионный комиссар спрашивал, не готовы ли в «Отваге» провести семинар с прибывшими на военный совет редакторами дивизионных газет, надо воспользоваться случаем. Румянцев посмотрел на Ивана Васильевича и согласно кивнул: отчего же не провести, в «Отваге» сильные сотрудники, до войны других учили уму-разуму.
Когда объявили перерыв, Калашников подошел к Зуеву, отвел его в сторону и передал разговор с Запорожцем.
— Мое личное мнение, если позволите, сильно сдал Николай Кузьмич, — сказал замначальника политуправления. — Невооруженным, как говорится, глазом видно…
— Мне Александр Иванович тоже звонил, — вздохнув, сказал Зуев. — Жалко, но что делать. Пришлось сказать командарму: приказ самого. Иначе в тыл лететь не соглашался.
Дивизионный комиссар сообщил Калашникову также, что Военный совет на закрытом заседании обсудил ситуацию и высказал свое мнение: Николаю Кузьмичу необходимо срочно лететь на Большую землю.
— Говорить остальным об этом пока не будем, — объяснил Зуев. — Зачем людей будоражить? Назначит фронт нового командарма — тогда все сразу и объясним.
«Разумно», — подумал Калашников, невольно подчиняясь обаянию тридцати пяти летнего комиссара, который будто родился военным человеком.
Константину Калашникову и самому-то только-только исполнилось тридцать лет. Другой работы кроме партийной он просто не знал. Но тут уж преуспел. До войны был секретарем МГК ВКП(б), занимался идеологической работой, это по значимости, пожалуй, не меньший ранг, чем у Зуева теперь. Военного, правда, опыта никакого.
После перерыва Калашников сел рядом с генералом Власовым. В конце концов, оба представители фронта, почему бы и не держаться вместе. К тому же Константин Федорович знал Власова как героя сражения за Москву, видел его портрет в «Правде» и сейчас надеялся сойтись с ним поближе.
Клыков отсутствовал, и Калашников решил, что командарм готовится в дорогу. Снова заседали около часа. Боборыкин о проблемах с вывозом раненых сказал, и Зуев заверил начсанарма: Военный совет считает это проблемой номер один. Приняли решение доставлять грузы и вьючным способом тоже. Кавалерийский корпус Гусева, собираясь уходить на переформирование, оставлял лошадей.
— В помощь и на прокорм, — невесело пошутил кто-то из угла.
Закрыв совещание, Иван Васильевич подошел к Калашникову.
— Еду провожать Николая Кузьмича, — сказал он. — Если вы готовы отправиться домой, можем и вас отправить самолетом. Так вроде быстрее и безопаснее.
«Выпроваживает, — с обидой подумал замначальчика политуправления. — Не любит ревизоров…» Он ошибался. На самом деле Зуев думал о его безопасности, проверяющих дивизионный комиссар не боялся, просто не замечал их в этом качестве. Приехал товарищ с Малой Вишеры, интересуется, чтоб было что доложить начальству, и пусть интересуется, у них секретов нет, обыкновенная работа, как и везде. Ну разве что с увеличенной долей риска. Эту долю и хотел уменьшить для гостя член Военного совета.
— Предпочитаю возвращаться тем же путем, что и приехал, — сухо ответил Константин Федорович, давая понять: считает неуместными разговоры о его отъезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138