– Я спросил, как у вас очутились…
– Ясно. Если я и скрыл этот факт, то по одной причине: мне не хотелось расписываться в неудаче. В тот же день, когда я попал в этот дом, я обнаружил, что моя пациентка курила эти сигареты. У меня и раньше имелись такие подозрения. Я конфисковал сигареты, но ничего не говорил о них, даже когда увидел, что у кота шерсть стала дыбом (я не сомневался, что его одурманили наркотиками), потому что это свидетельствовало о более низкой эффективности моего лечения, чем мне казалось, и потому что этого требовала моя профессиональная этика.
– У вас есть предположения, кто взял у вас сигареты для одурманивания кота?
– Нет. Сначала я приписал это обычной шутке мисс Ресторик, но потом, когда я открыл свою шкатулку, то увидел, что две сигареты пропали.
– Вы спросили, ее ли это рук дело?
– Да, сразу же после случая с котом. Она все отрицала. Но боюсь, что наркоманам верить нельзя. Правда, с другой стороны, я и сам не понимаю, зачем ей понадобилось устраивать такие глупые представления.
– Сразу же после? – уточнил Найджел. – Это когда вы сказали ей «подклей»?
Доктор Боган бросил на него оценивающий взгляд:
– Да. Так она говорила о действии сигарет с марихуаной. Это американский сленг, вы же знаете.
– Это случилось с ней на последних этапах лечения – курение марихуаны?
– Насколько я знаю.
– Фамилия Инглман вам о чем-нибудь говорит?
На короткое время взгляд Богана принял отсутствующее выражение, и лицо его сделалось почти идиотским.
– Инглман? Инглман? О чем-нибудь говорит? Я не совсем понимаю… Я не знаю никого с такой фамилией!
– Доводилось ли вам бывать в…?– Блаунт назвал тот американский городок, где Элизабет и Эндрю учились в школе.
– Нет, никогда. Насколько я понял, вы предполагаете, что если мисс Ресторик говорила о действии сигарет с марихуаной, используя американский сленг, то ее наркопоставщики должны были быть американцами? Видно, вы окончательно записали меня в преступники. А что, этот Инглман был ее поставщиком?
– А сами вы не спрашивали у нее, как звали поставщика?
– Спрашивал. Но она мне не сказала. Это был тот же самый, что и с кокаином. Но не мог же я давить на нее, в самом деле. У наркомана легко потерять доверие, если производить впечатление, что подрабатываешь в полиции.
Блаунт снял пенсне, подышал на стекла и энергично протер их рукавом.
– Ну что ж, спасибо, доктор. На сегодня все. Наведение справок, как вы знаете, начнется завтра. Расследование будет отложено до выяснения дальнейших деталей, и вы сможете вернуться к своим пациентам.
У двери Боган искоса посмотрел на них:
– А у вас, я вижу, свои источники, инспектор.
Блаунт просиял:
– О да, у нас тоже есть свои профессиональные секреты… Гм-м, располагает к уважению, – добавил он, когда доктор вышел. – Весьма остроумен. А может быть, просто говорит правду. Таких, как этот, никогда не знаешь. Да уж, да уж… А теперь обратимся к прошлому. Нудное занятие. Пусть американская полиция тоже немного поучаствует.
– Ты думаешь, с этим Инглманом может быть что-то связано?
– Не знаю. Но я всегда настораживаюсь, если свидетель не проявляет никакого здорового любопытства. Такое впечатление, что он изо всех сил притворялся, когда я спросил про Инглмана и Америку. Готов поспорить, гораздо естественнее на его месте было бы разозлиться и спросить, какого черта я хожу вокруг да около.
Инспектор вышел, захватив своего сержанта и одного из местных, чтобы продолжить осмотр здания. Найджел ему не завидовал – искать что-то в таком-то большом и промозглом доме, как Истерхем-Мэнор! Но Блаунт бы все равно это сделал. Если еще оставались какие-то улики, он должен был их найти. Найджел даже поморщился, вспомнив об ужасающем упорстве и скрупулезности Блаунта. Инспектор действовал словно пылесос. Пылесос? И тут Найджела осенило. Горничная в утро перед убийством обошла всю спальню Элизабет Ресторик с пылесосом, поэтому Вилл Дайке не мог потерять там щетинку от одежной щетки в свое предшествующее уборке посещение! Или он был у Элизабет в комнате в ночь убийства, или щетинку подложили!
Итак, если предполагать, что Дайке не убивал Элизабет и щетинку подбросили, другие улики – сожженные бумаги в богановском камине – указывали на Богана. Не могло же случиться так, что какая-то третья сторона, убийца, попыталась очернить сразу двух человек из обитателей дома.
Найджел и Джорджия возвращались обратно в Дауэр-Хаус. По дороге она рассказывала ему, чем закончилось его поручение. Джон и Присцилла поначалу замкнулись в себе: то, как их тетя откликнулась на невинный маленький скетч, насторожило детей. Тем не менее Джорджии удалось вызвать обоих на откровенность. С их слов, наутро после скетча тетя Бетти вошла к ним в детскую и взяла с них слово не брать сигареты ни у кого, пока они как следует не вырастут. Она «ужасно развеселилась», как описала это Присцилла, когда они сразу же и без всяких вопросов пообещали.
– Я вспомнила, что марихуану кладут еще и в сладости, – рассказывала Джорджия, – поэтому спросила их, говорила ли Бетти что-нибудь о сладостях. Они ответили, что тетя просила их сразу же сказать ей, если кто-нибудь даст им сладости, от которых им станет хорошо. Понятное дело, они ответили: «Заметано». Джон был перевозбужден и спросил ее, не собирался ли кто-нибудь отравить их, как Белоснежку.
– И что же?
– Нет. Не было ни шоколада, ни сигарет.
– А Элизабет не предостерегала ли их от каких-то конкретных людей?
– Нет. Думаю, они бы мне сказали. А что у тебя?
Найджел вкратце пересказал ей показания Эндрю, и за этим разговором их и застали ворота Дауэр-Хаус.
– Какое ужасное, жуткое дело! – проборомотала Джорджия. – Я уж начинаю думать, что лучше бы мы сюда не приезжали. Есть одна вещь, в которой тебе стоит разобраться. Эндрю явственно намекнул, что за всем стоит Боган. Да, мне по душе Эндрю, а от Богана у меня мурашки по коже. Но надо выяснить, нет ли у Эндрю какой-то своей особой причины иметь зуб против Богана.
– Как же это сделать?
– Можно прямо спросить у Богана. Если он даст какое-то объяснение, мы с легкостью все проверим.
После полдника Найджел в одиночестве побрел обратно в Мэнор. За поворотом дороги его взгляду предстал дом и весьма любопытное зрелище.
Джон и Присцилла катили огромный снежный шар, который все увеличивался, оставляя позади себя полосу обнажавшейся зеленой травы. Эндрю Ресторик подбадривал их, а мисс Эйнсли с весьма заискивающим видом стояла в сторонке, словно хотела принять участие в забаве, но сомневалась, нужна ли она там. Сказочное, как у принцессы, голубое с капюшоном пальто Присциллы, алые шерстяные перчатки мисс Эйнсли, бежевый овечий жилет Эндрю и розовые щеки Джона – все вместе радовало глаз веселой игрой красок на фоне покрытого снегом Истерхем-Мэнор. Дети пронзительно и возбужденно смеялись – трагедия будто совсем истаяла.
Эндрю скрылся в доме и через минуту появился снова – уже с кухонным стулом. Довольно бесцеремонно усадив на него мисс Эйнсли, он сказал:
– Мы должны изваять статую нашей славной королевы Виктории. Ты будешь позировать.
– О, только не я, – смеялась она защищаясь, – я же просто умру от холода, вот и все.
– Без паники. Мы не собираемся тебя туда замуровывать. Просто сиди здесь и хлопай в ладоши, чтобы согреться, как королева Виктория.
– Но она же не ходила на хоккей! Или ходила?
На реплику мисс Эйнсли никто не обратил внимания, и она повернулась к Найджелу:
– Вот и мистер Холмс. Может, вы следы ищете? А то их тут сколько хочешь!
– А почему вы зовете его «мистер Холмс»? – спросила Присцилла.
– Да потому что он – детектив, идиотка! – любезно подсказал Джон.
– Так-так, шантрапа, – съехидничала мисс Эйнсли. – Быстро к доске!
Джон хмуро отвернулся к своему снежному шару. Эндрю уже приладил его – как постамент для статуи. Сунув в рот сигарету, мисс Эйнсли нервно закурила. Потом сказала:
– Видно, брат Хивард такие забавы не совсем одобряет.
– Это почему же?
– Ну, он же такой зануда со своим этикетом! А книги об этикете не разрешают господам лепить снеговиков, когда их сестер только что…
– Заткнись, Эвнис! – Голос Эндрю прозвучал ровно, но со стальными нотками.
– Ты вспотел и стал довольно красивый, – внезапно снова возникла та. – От этого профиль Ресториков почти похож на человеческий – правда, мистер Стрэнджвейс?
Найджел что-то невнятно пробормотал в ответ. Эвнис с вызовом поглядела на Эндрю:
– С таким лицом, как у тебя сейчас, тебя никто не узнает. Какой бы чудесный домушник получился из Эндрю! Хотя, может, уже получился.
– Ну и болтовня у тебя, Эвнис, – сказал Эндрю, деловито вылепливая что-то из снега.
– Думаю, что мне позволительно и поговорить, раз уж приходится сидеть тут на холоде. Потрогай мои руки – они ледяные.
– Дома полно каминов.
Мисс Эйнсли от неожиданности вспыхнула, затем повернулась к Найджелу и сказала:
– У Эндрю такой тяжелый характер, как вы считаете? Это все из-за его эгоцентризма. Вполне безобидные слова он воспринимает в штыки. Бетти была совсем не такая. Она бы никогда и никому ни в чем не отказала.
В ее последних словах прозвучала боль, словно от обиды. Эндрю, нежно улыбаясь ей, подошел, поднял ее со стула, набрал снега и залепил ей рот. Дети завизжали от восторга и стали беспорядочно забрасывать друг друга снежками. Эвнис, отплевываясь и стряхивая с лица снег, тоже засмеялась.
– Скотина! – воскликнула она. – Ну, погоди! – Она с нарочитой ленцой бросилась снежком в Эндрю. Что-то в ее жестах, в голосе, в двусмысленном выражении глаз заставило детей прекратить возню.
Эндрю рассудительно заметил:
– Ну что, теперь согрелась, а, Эвнис? Тебе надо больше двигаться. – От этой вкрадчивой заботливости Найджел испытал неприятное чувство. – По-моему, надо приспособить этот стул для королевы Виктории, – продолжал Эндрю. – Ей нужен трон.
Он взял стул и начал облеплять его снегом, стараясь не замечать мрачных взглядов, которые бросала на него Эвнис.
Снеговик постепенно рос. У Эндрю оказались умелые руки, и скоро у всех на глазах начала получаться вполне узнаваемая скульптура. Мисс Эйнсли снова сумела выделиться, заметив, что у королевы Виктории от сидения на мокром холодном стуле может быть геморрой. Когда Эндрю заканчивал лепить снеговика, она пошла в дом и вернулась с дамской шляпкой с вуалью, которую откопала в театральном сундуке.
Она водрузила шляпку на голову изваянию, и тогда все отступили, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Перед ними сидела обрюзглая, более крупная, чем в жизни, снежная фигура королевы, покровительственно взирая на фасад Истерхем-Мэнор, восточный ветер трепал креповую вуаль дамской шляпки. Эндрю дал Джону и Присцилле по полпенни каждому, чтобы те вставили их в пустые глазницы. В этот момент внезапно появился Хивард Ресторик, быстро направлявшийся к ним:
– Привет, ребятки. Я вижу, лепите снеговика?
– Да, папочка! Он просто классный, правда? Спорим, не угадаешь, кто это?
– Ох, дайте подумать. Повар?
– Нет-нет! – закричала Присцилла. – Это королева Виктория.
– Королева Виктория? Хм, вот как? – В голосе Хиварда довольно ощутимо послышался холод.
– О, дорогой, – пропела Эвнис, – мы произвели на свет lese-majeste .
Хивард подергал себя за ус.
– Простите, – отрывисто произнес он, – но мне не по душе эта шляпка. Джон, будь хорошим мальчиком, отнеси ее туда, где взял.
– Бедная я бедная, маленькая! Опять виновата! Это я, сэр, украсила королеву. Ну посмотри, разве не прелесть? По-моему, ей идет. Так кокетливо.
Эндрю с насмешкой глядел на них.
– Я не имел в виду кокетство, Эвнис, – заметил Хивард.
– Ну, не будь старым скупердяем! – резко бросила мисс Эйнсли – она не умела шутить легко.
Хивард нахмурился:
– Если надо выразиться яснее: мне не кажется, что при данных обстоятельствах эта шляпка здесь уместна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34