Из всех прочих ему выпал самый удобный шанс попасть к ней в комнату ночью…
– Кроме доктора Богана.
– …где была найдена и щетинка от его щетки.
– Нет, я до сих пор думаю, что этого быть не могло! Ты согласен, что веревка повешенной говорит о преднамеренности убийства? Я могу представить, как Вилл Дайке душит девушку в самый разгар ссоры, но чтобы он запланировал все наперед – это уж слишком!
– Но мы должны верить фактам. Придется тебе подыскать аргумент посерьезнее, чем характер человека, с которым ты говорил всего два-три раза.
– А тебе придется подыскать что-нибудь посерьезнее щетинки от щетки. Если Дайке совершил убийство в пылу страсти, он бы не вырезал себе нужный кусок веревки и не захватил бы его с собой. И если он все-таки замыслил убийство заранее, неужели ты думаешь, что он бы рискнул еще до полуночи перейти из одного крыла дома в другой, когда в коридорах ему могли встретиться люди? А если бы кто-нибудь высунулся из комнаты?
Ты забыл о врачебной экспертизе, которая установила, что смерть наступила между десятью вечера и двумя ночи. Мы не можем особенно уповать на показания констебля, который, видите ли, видел, как свет выключили в 12.10. Может, она выключила его сама, а ее любовник вошел в комнату потом. Он знал, что дом утихнет после 12.30 или около того. Но я все-таки считаю, что весомее другое – то, что за всю ночь никто не слышал никакого движения.
– Всех усыпили? – предположил Найджел.
– Нет. Я проверил.
– А если тут какой-то интерес Хиварда? Он правда нуждается в деньгах?
– Мы сделали запросы по поводу финансового положения каждого, замешанного в этой истории. Но ты же знаешь, в таких делах надо быть тише воды.
Пальцы Блаунта с волшебной легкостью проиграли что-то на крышке стола, и жест этот странно не соответствовал его внешней сдержанности.
– Я очень сомневаюсь в таком мотиве, – покачал он головой. – Может, ты назовешь меня снобом, но у английских старинных семей водятся всякие традиции – в наши времена они привыкли быть на мели и не станут убивать из-за денег.
– Возможно, ты прав. Но лучше уж Виллу Дайксу не знать, что ты делаешь такие выводы. Да, и еще – мы же слышали о бешеном характере Хиварда. Уверен, что Хивард мог замыслить убийство, если бы ему пришлось выбирать между ним и семейным позором; но, даже если бы мы приняли смерть Элизабет за самоубийство, скандал разразился почти такой же, как и в случае разоблачения Хиварда. К тому же ее насильственная смерть означала бы расследование и перемывание грязного белья, поэтому мне и в голову не приходит, какие предпосылки могли бы толкнуть на это Хиварда.
– Ладно, мне надо подумать. – Блаунт поднялся и с заботливой торопливостью довел Найджела до двери. – Придется нам просто подклеить это к делу, пока кое-что не разъяснится… Черт! – Это восклицание вырвалось у него, когда он врезался носом в плечо Найджела, который встал перед ним как вкопанный.
Найджел невнятно забормотал:
– Подклеить это к делу! Подклеить это. Подклей, Э. Ура, Блаунт, я вспомнил! Мисс Кэвендиш сказала мне, после случая с котом, что нечаянно услышала, как доктор Боган прошептал Элизабет: «Подклей, Э». Но здесь никто не звал ее Э – все называли ее Бетти. Видишь? То, что он прошептал ей, очень странно. Он имел в виду «покури марихуаны». Он понял, что кота одурманили марихуаной, и, желая успокоить Элизабет, машинально применил к этому американский сленг. Теперь ты только меня и видел.
– Эй, куда это тебя понесло? – крикнул Блаунт, но Найджела уже не было в комнате.
Глава 12
Идя по главной улице,
ступая по проспекту,
Эй, милая, пожертвуй мне
хоть мимолетность ветра.
Аноним
Непохожесть Эндрю Ресторика на всех остальных в Истерхем-Мэнор, которая уже бросилась в глаза Найджелу, выражалась прежде всего в способности заполнять паузы. «Заполнять паузы» звучало слишком неопределенно в эти первые дни расследования, когда время издевательски зевало в лицо обитателям дома скукой и неопределенностью. Все присаживались кто куда, ерзали на стульях, начинали какие-то партии, или вдруг принимались за работу, или за разговоры, которые так никогда и не приходили к какой-то точке, – раздражительные и потерянные, словно пассажиры вагона, который отцепился и теперь медленно останавливался, а вместе с ним – и вся их жизнь. Только Эндрю всегда смотрелся занятым и самодостаточным. Посторонний мог бы решить, что в его руках – управление ситуацией, и он только ждет удобного момента, чтобы показать, кто тут начальник, – стоило посмотреть на него, восседающего в кабинете Хиварда, слишком старательно распространяя вокруг себя ореол терпения. Хивард же, грызя концы собственных усов и с готовностью отрываясь от бухгалтерских книг, когда входил Найджел, всем своим видом выражал ожидание кого-то, кому можно что-то рассказать, спросить у него совета, – кого-то, сумеющего воссоздать обстановку того мира, где он, Хивард, помещик, джентльмен и человек практического ума, до сих пор имел определенный вес.
– Могу я с вами перемолвиться словом? – спросил Найджел у Эндрю.
Эндрю с картами в руках сделал ход, одарил его чарующей улыбкой и спросил:
– Наедине?
– Думаю, можно и втроем. Да-да, я хочу поговорить с вами обоими. Тема довольно серьезная. Видите ли, я хочу выяснить подробности того случая, когда мисс Ресторик выставили из школы в Америке.
Голубые глаза Хиварда мгновение оставались бессмысленными, потом зажглись гневом. Он полупривстал из своего кресла-качалки:
– Вот как?! Конечно, мы должны быть благодарны вам за помощь, Стрэнджвейс, но ворошить эти гнилые вещи из прошлого… Я не понимаю…
– Я бы и сам не стал без крайней нужды. Это – рана для вас обоих. Но мисс Кэвендиш рассказывала мне, что, когда ваша сестра была в свое время в школе, у нее родился ребенок…
– Какое ей дело до…
– …а если мы будем пренебрегать такими вещами, правосудие станет в тупик.
Эндрю ловким движением фехтовальщика крутанул запястьем и перевернул карту.
– Правосудие – в тупик? – спросил он.
– Да. Полиция, во всяком случае, уже примеривается арестовать Дайкса за убийство. – Найджел рассказал им о найденной щетине от щетки и показаниях мисс Эйнсли.
Эндрю нахмурился:
– Ну что за женщина, одни неприятности! Подумать только – даже после смерти за Бетти тащатся эти подбитые псы. Подбитые суки, если быть точным.
– Не понимаю, зачем она дружила с Эйнсли.
– Да уж. Эвнис вряд ли что-то светило в жизни. Ее родители развелись, когда она была еще маленькой, и на ее долю выпала жизнь в гостиницах на пару с матерью. Бетти жалела ее. А Бетти была как раз такой, что не останавливалась на одном лишь чувстве жалости.
– Я тоже так решил. Но мы отошли от темы. Думаю, разгадку следует искать в событиях, происшедших намного раньше дня преступления. Марихуана.
Длинные ресницы Эндрю, напоминавшие Найджелу об умершей женщине, скрыли выражение его глаз, но тело чуть-чуть выдало его – оно не напряглось, как ожидал Найджел, а как будто расслабилось, избавившись от долгого напряжения. Эндрю швырнул карты в кучу и обратил к Найджелу все свое внимание:
– Марихуана? В этом что-то есть.
– Какого черта вы тут обсуждаете, вы оба? – ворвался Хивард. – Простите, Стрэнджвейс. Но последние два-три дня у меня в глазах темнеет…
– Как у Бетти! Как у Бетти! – пробормотал Эндрю моментально окрасившимся тоской голосом.
– Когда ваш кот показал такую прыть, он был под воздействием марихуаны – это доморощенный гашиш.
– Господи! Вы что, утверждаете, что эта гадость росла здесь, на моей земле? – вскинулся Хивард.
– Нет. Мисс Эйнсли сообщила мне, как ваша сестра однажды обмолвилась ей, что наркотик был первоначальной причиной ее нервных расстройств. Гнусные вещи. Но за границей, в школах Америки, есть люди, которые распространяют марихуану в виде сладостей и сигарет. От этого наркотика начинаются эротические галлюцинации.
– Эротические? О, это уже слишком! – пробормотал Хивард, в замешательстве краснея.
– Дорогой мой Хивард, – терпеливо сказал Эндрю, – не время тушеваться перед лицом неумолимых фактов.
– Прежде всего я хочу знать, – продолжал Найджел, – знал ли кто-нибудь из вас об этом.
Наступило молчание. Эндрю даже несколько шутливо наклонился в сторону брата, словно убеждая того брать пример с него.
– Судя по всему, я не знал, – наконец произнес Хивард. – Я хочу сказать, мне говорили о Бетти, ну да. Но потом долго ее не видел. Был в армии. Но я никогда не слыхал об этой дряни марихуане.
– А вы как? – Найджел повернулся к Эндрю. – Бетти же с давних пор делилась с вами самым сокровенным?
– Да, я был с нею в школе, когда это случилось. Тогда шел мой последний учебный год. Мне было об этом многое известно.
– Тогда расскажите нам.
– Хорошо. Наверное, так будет лучше.
Легким, слаженным рывком Эндрю Ресторик поднялся с кресла и занял место у камина, в своем однобортном костюме и с живыми глазами с девичьими ресницами куда меньше своего брата напоминая перекати-поле и белую ворону.
Как говорил Эндрю, Элизабет, которую Найджел увидел висящей в зачарованной снежным светом комнате, медленно превращалась в школьницу, озорную, пленительную, юную, с красной лентой в волосах. Она была неукротима, рассказывал Эндрю, полна жизни, пытлива ко всему, что выходило за рамки болтовни друзей и школьных стен. Но судьба встретила ее именно за пределами этих стен. Однажды утром, во время каникул, когда их компания слонялась без дела, к ним подошел какой-то моложавый мужчина. Он завязал с мальчиками и девочками разговор, неожиданно достал сигарету и прикурил ее: «А вы, ребята, не курите, так ведь?» Этого было достаточно для Элизабет. Она всегда слыла самой смелой, остальная компания молча наблюдала. Она взяла сигарету и важно прохаживалась по дороге за воротами школы, пуская дым на виду у всего городка.
Эта сигарета конечно же была абсолютно безвредна, как и те конфеты, что незнакомец раздал остальным. Но он начал появляться довольно часто, в то же время и на том же месте, и наконец отвел в сторонку нескольких детей и пообещал им, если только они поклянутся никому не говорить, какие-то особенные сигареты и сладости. Так это и началось. Это был очень обаятельный человек, угощавший их по-свойски, как равных. Его жертвы скоро оценили вкус этих роскошных вещей, что он им приносил, но которые действовали так, что ни один мальчик и ни одна девочка не смели никому рассказать, что с ними происходило.
Как и следовало ожидать, им пришлось платить за свое удовольствие. Незнакомец совсем не нажимал на них – поначалу. Но однажды оказалось, что они задолжали ему такие суммы денег, о каких не могли и мечтать. Он был очень вежлив, но довольно ясно дал понять, что будет очень жалко, если их родители узнают об этих долгах. Зло пустило корни и со звериной нетерпеливостью давало ростки. Им уже нужна была эта дрянь, и им приходилось продолжать ее принимать. Тогда же начались и теплые дружеские вечеринки, на которых самые старшие становились поласковее. Элизабет, никогда до этого не забивавшая себе голову такими вещами, совсем увязла в них. А эта необычайная полнота жизни, свойственная Элизабет, многократно усиленная наркотиком, уготовила ей одну-единственную дорогу.
Сам Эндрю никогда не становился жертвой этой гадости. «Я тогда был занудой, в то время, – говорил он. –
Я даже возражал против курения Бетти, я думал, она курит обычные сигареты. Правда, куда мне было с ней спорить, она же могла согнуть железную полосу вокруг пальца. Милая». Но когда привычка подчинила ее полностью, она стала угрюмой и скрытной. Все, что он говорил им сейчас, она поведала ему втайне, спустя два-три года после того, как пришла беда.
Она сказала ему тогда, что у нее будет ребенок. Он догадался, что его отцом и был незнакомец с сигаретами, подкараулил его однажды за школой и набросился на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Кроме доктора Богана.
– …где была найдена и щетинка от его щетки.
– Нет, я до сих пор думаю, что этого быть не могло! Ты согласен, что веревка повешенной говорит о преднамеренности убийства? Я могу представить, как Вилл Дайке душит девушку в самый разгар ссоры, но чтобы он запланировал все наперед – это уж слишком!
– Но мы должны верить фактам. Придется тебе подыскать аргумент посерьезнее, чем характер человека, с которым ты говорил всего два-три раза.
– А тебе придется подыскать что-нибудь посерьезнее щетинки от щетки. Если Дайке совершил убийство в пылу страсти, он бы не вырезал себе нужный кусок веревки и не захватил бы его с собой. И если он все-таки замыслил убийство заранее, неужели ты думаешь, что он бы рискнул еще до полуночи перейти из одного крыла дома в другой, когда в коридорах ему могли встретиться люди? А если бы кто-нибудь высунулся из комнаты?
Ты забыл о врачебной экспертизе, которая установила, что смерть наступила между десятью вечера и двумя ночи. Мы не можем особенно уповать на показания констебля, который, видите ли, видел, как свет выключили в 12.10. Может, она выключила его сама, а ее любовник вошел в комнату потом. Он знал, что дом утихнет после 12.30 или около того. Но я все-таки считаю, что весомее другое – то, что за всю ночь никто не слышал никакого движения.
– Всех усыпили? – предположил Найджел.
– Нет. Я проверил.
– А если тут какой-то интерес Хиварда? Он правда нуждается в деньгах?
– Мы сделали запросы по поводу финансового положения каждого, замешанного в этой истории. Но ты же знаешь, в таких делах надо быть тише воды.
Пальцы Блаунта с волшебной легкостью проиграли что-то на крышке стола, и жест этот странно не соответствовал его внешней сдержанности.
– Я очень сомневаюсь в таком мотиве, – покачал он головой. – Может, ты назовешь меня снобом, но у английских старинных семей водятся всякие традиции – в наши времена они привыкли быть на мели и не станут убивать из-за денег.
– Возможно, ты прав. Но лучше уж Виллу Дайксу не знать, что ты делаешь такие выводы. Да, и еще – мы же слышали о бешеном характере Хиварда. Уверен, что Хивард мог замыслить убийство, если бы ему пришлось выбирать между ним и семейным позором; но, даже если бы мы приняли смерть Элизабет за самоубийство, скандал разразился почти такой же, как и в случае разоблачения Хиварда. К тому же ее насильственная смерть означала бы расследование и перемывание грязного белья, поэтому мне и в голову не приходит, какие предпосылки могли бы толкнуть на это Хиварда.
– Ладно, мне надо подумать. – Блаунт поднялся и с заботливой торопливостью довел Найджела до двери. – Придется нам просто подклеить это к делу, пока кое-что не разъяснится… Черт! – Это восклицание вырвалось у него, когда он врезался носом в плечо Найджела, который встал перед ним как вкопанный.
Найджел невнятно забормотал:
– Подклеить это к делу! Подклеить это. Подклей, Э. Ура, Блаунт, я вспомнил! Мисс Кэвендиш сказала мне, после случая с котом, что нечаянно услышала, как доктор Боган прошептал Элизабет: «Подклей, Э». Но здесь никто не звал ее Э – все называли ее Бетти. Видишь? То, что он прошептал ей, очень странно. Он имел в виду «покури марихуаны». Он понял, что кота одурманили марихуаной, и, желая успокоить Элизабет, машинально применил к этому американский сленг. Теперь ты только меня и видел.
– Эй, куда это тебя понесло? – крикнул Блаунт, но Найджела уже не было в комнате.
Глава 12
Идя по главной улице,
ступая по проспекту,
Эй, милая, пожертвуй мне
хоть мимолетность ветра.
Аноним
Непохожесть Эндрю Ресторика на всех остальных в Истерхем-Мэнор, которая уже бросилась в глаза Найджелу, выражалась прежде всего в способности заполнять паузы. «Заполнять паузы» звучало слишком неопределенно в эти первые дни расследования, когда время издевательски зевало в лицо обитателям дома скукой и неопределенностью. Все присаживались кто куда, ерзали на стульях, начинали какие-то партии, или вдруг принимались за работу, или за разговоры, которые так никогда и не приходили к какой-то точке, – раздражительные и потерянные, словно пассажиры вагона, который отцепился и теперь медленно останавливался, а вместе с ним – и вся их жизнь. Только Эндрю всегда смотрелся занятым и самодостаточным. Посторонний мог бы решить, что в его руках – управление ситуацией, и он только ждет удобного момента, чтобы показать, кто тут начальник, – стоило посмотреть на него, восседающего в кабинете Хиварда, слишком старательно распространяя вокруг себя ореол терпения. Хивард же, грызя концы собственных усов и с готовностью отрываясь от бухгалтерских книг, когда входил Найджел, всем своим видом выражал ожидание кого-то, кому можно что-то рассказать, спросить у него совета, – кого-то, сумеющего воссоздать обстановку того мира, где он, Хивард, помещик, джентльмен и человек практического ума, до сих пор имел определенный вес.
– Могу я с вами перемолвиться словом? – спросил Найджел у Эндрю.
Эндрю с картами в руках сделал ход, одарил его чарующей улыбкой и спросил:
– Наедине?
– Думаю, можно и втроем. Да-да, я хочу поговорить с вами обоими. Тема довольно серьезная. Видите ли, я хочу выяснить подробности того случая, когда мисс Ресторик выставили из школы в Америке.
Голубые глаза Хиварда мгновение оставались бессмысленными, потом зажглись гневом. Он полупривстал из своего кресла-качалки:
– Вот как?! Конечно, мы должны быть благодарны вам за помощь, Стрэнджвейс, но ворошить эти гнилые вещи из прошлого… Я не понимаю…
– Я бы и сам не стал без крайней нужды. Это – рана для вас обоих. Но мисс Кэвендиш рассказывала мне, что, когда ваша сестра была в свое время в школе, у нее родился ребенок…
– Какое ей дело до…
– …а если мы будем пренебрегать такими вещами, правосудие станет в тупик.
Эндрю ловким движением фехтовальщика крутанул запястьем и перевернул карту.
– Правосудие – в тупик? – спросил он.
– Да. Полиция, во всяком случае, уже примеривается арестовать Дайкса за убийство. – Найджел рассказал им о найденной щетине от щетки и показаниях мисс Эйнсли.
Эндрю нахмурился:
– Ну что за женщина, одни неприятности! Подумать только – даже после смерти за Бетти тащатся эти подбитые псы. Подбитые суки, если быть точным.
– Не понимаю, зачем она дружила с Эйнсли.
– Да уж. Эвнис вряд ли что-то светило в жизни. Ее родители развелись, когда она была еще маленькой, и на ее долю выпала жизнь в гостиницах на пару с матерью. Бетти жалела ее. А Бетти была как раз такой, что не останавливалась на одном лишь чувстве жалости.
– Я тоже так решил. Но мы отошли от темы. Думаю, разгадку следует искать в событиях, происшедших намного раньше дня преступления. Марихуана.
Длинные ресницы Эндрю, напоминавшие Найджелу об умершей женщине, скрыли выражение его глаз, но тело чуть-чуть выдало его – оно не напряглось, как ожидал Найджел, а как будто расслабилось, избавившись от долгого напряжения. Эндрю швырнул карты в кучу и обратил к Найджелу все свое внимание:
– Марихуана? В этом что-то есть.
– Какого черта вы тут обсуждаете, вы оба? – ворвался Хивард. – Простите, Стрэнджвейс. Но последние два-три дня у меня в глазах темнеет…
– Как у Бетти! Как у Бетти! – пробормотал Эндрю моментально окрасившимся тоской голосом.
– Когда ваш кот показал такую прыть, он был под воздействием марихуаны – это доморощенный гашиш.
– Господи! Вы что, утверждаете, что эта гадость росла здесь, на моей земле? – вскинулся Хивард.
– Нет. Мисс Эйнсли сообщила мне, как ваша сестра однажды обмолвилась ей, что наркотик был первоначальной причиной ее нервных расстройств. Гнусные вещи. Но за границей, в школах Америки, есть люди, которые распространяют марихуану в виде сладостей и сигарет. От этого наркотика начинаются эротические галлюцинации.
– Эротические? О, это уже слишком! – пробормотал Хивард, в замешательстве краснея.
– Дорогой мой Хивард, – терпеливо сказал Эндрю, – не время тушеваться перед лицом неумолимых фактов.
– Прежде всего я хочу знать, – продолжал Найджел, – знал ли кто-нибудь из вас об этом.
Наступило молчание. Эндрю даже несколько шутливо наклонился в сторону брата, словно убеждая того брать пример с него.
– Судя по всему, я не знал, – наконец произнес Хивард. – Я хочу сказать, мне говорили о Бетти, ну да. Но потом долго ее не видел. Был в армии. Но я никогда не слыхал об этой дряни марихуане.
– А вы как? – Найджел повернулся к Эндрю. – Бетти же с давних пор делилась с вами самым сокровенным?
– Да, я был с нею в школе, когда это случилось. Тогда шел мой последний учебный год. Мне было об этом многое известно.
– Тогда расскажите нам.
– Хорошо. Наверное, так будет лучше.
Легким, слаженным рывком Эндрю Ресторик поднялся с кресла и занял место у камина, в своем однобортном костюме и с живыми глазами с девичьими ресницами куда меньше своего брата напоминая перекати-поле и белую ворону.
Как говорил Эндрю, Элизабет, которую Найджел увидел висящей в зачарованной снежным светом комнате, медленно превращалась в школьницу, озорную, пленительную, юную, с красной лентой в волосах. Она была неукротима, рассказывал Эндрю, полна жизни, пытлива ко всему, что выходило за рамки болтовни друзей и школьных стен. Но судьба встретила ее именно за пределами этих стен. Однажды утром, во время каникул, когда их компания слонялась без дела, к ним подошел какой-то моложавый мужчина. Он завязал с мальчиками и девочками разговор, неожиданно достал сигарету и прикурил ее: «А вы, ребята, не курите, так ведь?» Этого было достаточно для Элизабет. Она всегда слыла самой смелой, остальная компания молча наблюдала. Она взяла сигарету и важно прохаживалась по дороге за воротами школы, пуская дым на виду у всего городка.
Эта сигарета конечно же была абсолютно безвредна, как и те конфеты, что незнакомец раздал остальным. Но он начал появляться довольно часто, в то же время и на том же месте, и наконец отвел в сторонку нескольких детей и пообещал им, если только они поклянутся никому не говорить, какие-то особенные сигареты и сладости. Так это и началось. Это был очень обаятельный человек, угощавший их по-свойски, как равных. Его жертвы скоро оценили вкус этих роскошных вещей, что он им приносил, но которые действовали так, что ни один мальчик и ни одна девочка не смели никому рассказать, что с ними происходило.
Как и следовало ожидать, им пришлось платить за свое удовольствие. Незнакомец совсем не нажимал на них – поначалу. Но однажды оказалось, что они задолжали ему такие суммы денег, о каких не могли и мечтать. Он был очень вежлив, но довольно ясно дал понять, что будет очень жалко, если их родители узнают об этих долгах. Зло пустило корни и со звериной нетерпеливостью давало ростки. Им уже нужна была эта дрянь, и им приходилось продолжать ее принимать. Тогда же начались и теплые дружеские вечеринки, на которых самые старшие становились поласковее. Элизабет, никогда до этого не забивавшая себе голову такими вещами, совсем увязла в них. А эта необычайная полнота жизни, свойственная Элизабет, многократно усиленная наркотиком, уготовила ей одну-единственную дорогу.
Сам Эндрю никогда не становился жертвой этой гадости. «Я тогда был занудой, в то время, – говорил он. –
Я даже возражал против курения Бетти, я думал, она курит обычные сигареты. Правда, куда мне было с ней спорить, она же могла согнуть железную полосу вокруг пальца. Милая». Но когда привычка подчинила ее полностью, она стала угрюмой и скрытной. Все, что он говорил им сейчас, она поведала ему втайне, спустя два-три года после того, как пришла беда.
Она сказала ему тогда, что у нее будет ребенок. Он догадался, что его отцом и был незнакомец с сигаретами, подкараулил его однажды за школой и набросился на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34