– Но это не совсем так, не правда ли, мистер Конрад?
Разумеется. Но как, черт возьми, она пронюхала про это? Может, только догадывается? А если нет? Что тогда? От одной мысли об этом по моему телу пробежала дрожь, и я ответил:
– Насколько мне известно, так оно и есть, но не совсем.
Месяца полтора до нашего рейда генерал Кросс по собственной инициативе направил через границу штурмовой вертолет. Он приземлился около одной разрушенной деревни, и экипаж подобрал там, среди многих жертв женский труп. Его упаковали в специальный мешок и привезли на базу. Затем этот груз переправили в Вашингтон, где он в конце концов попал в лабораторию доктора Ричарда Халбертона, одного из ведущих патологоанатомов, работающего на министерство обороны. Доктор Халбертон оказался братом моего адвоката Дугласа Халбертона. Мы с ним крепко сдружились. Естественно, что спустя много лет Ричард консультировал меня при найме персонала для работы в клинике "Грин бранчес".
Но не в этом дело. Главное в том, что именно Ричард Халбертон сообщил мне о странной, как он назвал, пациентке, будто это был живой человек.
В ту пору Халбертон и я вместе бились над разгадкой тайн жизни, смерти и долгожительства.
– Странно очень, – сказал Ричард, пригласив меня в свою лабораторию. – Эту мою "пациентку" убили вовсе не в бою. Она сгорела, будто пораженная напалмом, а признаков присутствия напалма нет никаких.
Я очень заинтересовался этим открытием и спросил:
– Ну а тогда от чего же она погибла?
– Как ученый я должен сказать, что не знаю. Но по интуиции патологоанатома "скажу, что она, по-видимому, умерла от чрезмерной дозы.
– От чрезмерной дозы наркотиков, которые сожгли ее плоть?
Ричард отрицательно покачал головой и пояснил:
– Да нет же, совсем не от этого. В результате проведенных анализов выяснилось, что ей ввели в организм чрезмерное количество ферментов. Вот что уж действительно странно, так это то, что, несмотря на присутствие этого вещества в той или иной естественной форме в любом человеке, моя "пациентка" не смогла нормально усвоить и переварить все ферменты – возможно, из-за их немыслимого количества. Поэтому я нашел немало их в печени, селезенке, почках и прямой кишке.
Ричард остановился и, пронзив меня взглядом поверх своих маленьких очков, заметил далее:
– Мне кажется, что такой комплекс ферментов просто сожрал ее заживо.
– Вы все еще не выделили эти ферменты?
– О да, выделил, и довольно легко! – встрепенулся Ричард. – Я уже говорил, что приготовил к длительному хранению органы моей пациентки. Теперь встала проблема провести практические опыты и сделать анализ вещества. На это уйдет масса времени, даже, может, несколько лет, если только такое возможно, в чем я сильно сомневаюсь.
– Что вы имеете в виду?
– Дело в том, что ферменты недолговечны и, взятые с живой ткани, сразу же начинают распадаться. Образно говоря, они полуживые. – Ричард повернулся кругом и подошел к столу с крышкой, обитой цинковыми листами, на котором стояли три проволочные клетки, а в них сидели подопытные крысы.
– Посмотрите-ка, – подозвал он. – Я дал малюсенькую порцию ферментов вон той паре крыс. Во время проведения предыдущего опыта мы пересадили им ткань злокачественной опухоли. По-моему, на них пересадка никак не сказалась, – и доктор в недоумении пожал плечами.
Некоторое время я внимательно приглядывался к крысам, а потом заметил:
– И мне кажется, что они на больных не похожи.
– Вот-вот, как раз в точку, – ответил Ричард и загадочно усмехнулся. – Они вполне здоровы.
Я переводил глаза с него на крыс и обратно и, не выдержав, спросил:
– Ради бога, что это за фермент?
– Пока я знаю не больше вашего, – сказал Ричард Халбертон, засунув руки в карманы лабораторного халата. – Это вещество, как я полагаю, должно быть, содержалось в Святом Граале. Может, это кровь Христа-Спасителя? – добавил он шутливо.
...Минако присела и, повернувшись ко мне спиной, принялась кипятить воду на портативной керосиновой плитке. В кипяток она бросила горсть ароматного черного чая. Я с жадностью разглядывал очертания ее шеи в том месте, где она была видна из-под густых черных волос. Я смог даже подсчитать небольшие выступы шейных позвонков, и каждый казался мне неким эротическим сигнальным знаком.
– Это китайский чай, называется он "черный порох", – • объяснила она. – Очень крепкий и полезный.
Она помогла мне потихоньку сесть, потому что у меня все еще кружилась голова, и Она заметила это по моему лицу, на котором ясно читалось, что с головой надо обращаться с особой предосторожностью. Я оперся спиной об оштукатуренную стену и сидел, чувствуя головокружение не только от раны, но и от запаха Минако.
В воздухе носилась пыль, проникая даже в глотку при каждом вдохе. Я был признателен за чай. От его острого кисловатого привкуса у меня даже зубы заскрипели, но все равно я был ей очень благодарен.
– А куда подевался Мэтисон? – поинтересовался я.
– Он в порядке, – ответила Минако, будто разделяя мою озабоченность, хотя я и знал твердо, что вопрос постарался задать без всякой тревоги в голосе. На секунду-другую она прикрыла глаза и вновь открыла их. – По сути дела, в настоящий момент он сейчас спит без задних ног.
– Хочу верить вам, – вежливо ответил я, – но боюсь, что такую возможность вы мне пока не предоставили.
– Ну почему же, здесь вы появились слепым, – возразила она, – а теперь...
– Это на что вы намекаете?
– Вернее сказать, на что мы оба намекаем? – спросила Минако. – Вы же объявились здесь не в качестве военнослужащего США. Если бы ваши военные по-настоящему заинтересовались этим делом, они прислали бы сюда целый вооруженный отряд. Да по правде говоря, мы и ожидали такого подарка. Но вы и мистер Мэтисон оказались людьми иного сорта.
– Почему это вы так считаете?
Минако только хмыкнула, будто раздражаясь от моей недогадливости.
– Вы ведь сугубо гражданское лицо, и здесь вы с заданием чисто гражданского характера и с неофициальным гражданским статусом. Кроме того, эта территория далеко не безопасная, и я не могу себе представить, как это ваши военные позволили вам проникнуть сюда.
– Полагаю, что им глубоко наплевать, жив я или убит.
Минако вскинула голову и сказала в ответ:
– Даже если это и было бы правдой, менее всего я ожидала бы, что они станут беспокоиться о своих людях, выделенных вам в помощь. Из них в живых пока остается лишь один.
Я пожал плечами и, сморщившись от нового приступа головокружения, заметил:
– Война – это риск, эти люди знали, на что идут, когда согласились участвовать в рейде.
– Не знаю, не знаю! – запротестовала Минако в вздернула подбородок. – Но все это, разумеется, не имеет значения, не так ли, мистер Конрад? Мы же говорим вовсе не о войне. – Помедлив немного, она продолжала: – Крайне необходимо знать, понимает ли ваше правительство сложившуюся ситуацию, или оно думает... как и вы?
Я пристально заглянул в ее бездонные глаза. Первым моим инстинктивным побуждением было соврать, может, в целях самосохранения, но я заколебался. Совершенно открыто она сделала первый шаг к тому, что я назвал бы одной из форм правды. Я понимал, что теперь следующий шаг к правде должен сделать я, и таким образом у нас завяжется диалог... Другого выбора я просто не видел. Альтернативой могло быть лишь продолжение словесной перепалки, которая, с одной стороны, становилась забавной, но с другой, я был уверен в этом, ничего мне не давала, а хуже всего, наверняка отрезала путь назад, через границу.
– Чтобы попасть сюда, мне пришлось воспользоваться своими связями на очень высоком уровне, – начал я объяснять. – Хотя военные круги, как я уже сказал, осведомлены относительно разрушений в этой части Камбоджи от неизвестного оружия, правда заключается в том, что они слишком заняты военными операциями во Вьетнаме и не имеют времени на расследование и изучение этих проблем, тем более что они непосредственно не угрожают жизни американских солдат. Мне кажется, что они даже втайне радуются, что я занялся этим делом.
Сказав это, я принялся за чай, изучая ее реакцию по выражению лица, а затем продолжал:
– Вам известно американское жаргонное словечко "snafu"? – А когда она отрицательно покачала головой, я пояснил: – Это военный сленг. Слово вошло в употребление во время второй мировой войны, но его можно с успехом применять к любой армии в любой войне. Оно означает: все в порядке, идем ко дну.
Минако рассмеялась и заметила:
– Английский язык более образный, чем японский. – Она взяла у меня пустую чашку. – Ну как вам понравился "черный порох"?
– Чувствую себя гораздо лучше, это уж точно.
Я наклонился вперед и прикоснулся к поврежденному месту на голове. Прощупывалась здоровенная шишка, но крови не было. На том месте, где должка бы быть открытая рана, у меня появился шрам.
– Как это вы меня исцелили?
– Я же говорила как. Я просто выровняла кусочки поврежденных тканей и разместила их так, чтобы они побыстрее срослись.
– Для меня это звучит вроде как мумбо-джумбо.
– Извините, не поняла.
– Ну, это бессмыслица, звучит красиво, а смысла не имеет. – Я оглянулся. – Нет ли здесь радиационного излучения?
– А почему вы спрашиваете?
– Потому что приборы у наших разведчиков показали в некоторых местах в этой местности следы радиационного излучения.
– Уверяю, что здесь никакой радиации нет, – заметила Минако.
– Ну а теперь скажу вам, что мне понравилось в слепоте, – начал я, вдруг переменив тему. Я всерьез думал, что мне на нее лучше не смотреть: один ее вид, казалось, прожигал мне глаза. – Дело в том, что, будучи слепым, я каким-то образом, каким – не знаю, "видел" вас или, во всяком случае, какое-то ваше подобие. Мне хотелось бы знать, как это получалось. – Немного подумав, я спросил далее: – Хотел бы я знать также, как это вы узнали, что сопровождавшие меня лица убиты. Даже я не ведаю, куда подевались те трое кхмеров, которые находились в моей команде.
– Они мертвы, мистер Конрад, заверяю вас. Все члены вашей команды погибли, все, кроме вас и Мэтисона.
– Кто вы такая? – тихо произнес я. – Мне очень нужно знать!
Минако снова улыбнулась и сказала:
– Я солдат, мистер Конрад, такой же солдат, как и вы.
И в то же время, как и вы, сугубо гражданское лицо, по крайней мере на правительственной службе не состою.
– Это мне почти ничего не говорит, – ответил я и еще плотнее прижался к стене. Я чувствовал ужасную слабость, но изо всех сил боролся с усталостью.
Не вставая с койки, Минако подвинулась ко мне поближе, от нее приятно пахло. Не может быть она солдатом, промелькнула у меня мысль, и я сказал:
– Это приятное благоухание...
– Какое благоухание, мистер Конрад? Я ничем никогда не душилась.
– Запах похож... – не докончив фразу, я закрыл глаза и сразу провалился в глубокий сон.
* * *
Проснулся я, когда кругом было уже темно. Тускло светила керосиновая лампа, слабо освещая палатку. В дальнем углу палатки, прямо на полу, свернувшись калачиком, спала Минако. Я долго присматривался к ней, спокойно изучая ее лицо. Ничто мне не мешало и не отвлекало, разве что биение собственного сердца. Впечатление было такое, будто я рассматривал нечто застывшее, помещенное в стеклянную банку на вечное хранение. Я знал наверняка, хоть это и кажется абсурдным, что если я выйду из палатки и взгляну на звездное небо, то увижу неподвижную луну и недвижимые звезды – будто все замерло до рассвета.
Годы прошли, а я так и не забыл той картины или того необычного ощущения, когда находился вне неумолимого течения времени. Да и впоследствии, собственно говоря, всю свою жизнь я снова и снова старался воссоздать для себя ту обстановку.
...Спустя какое-то время я опустил ноги с койки и поднялся. Из-за головокружения я несколько раз останавливался, прежде чем пересек палатку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105