Я посылала его вниз за рулеткой или флаконом жидкого мыла, а в следующий миг он снова возникал у меня за спиной. Нервы мои находились не в самом лучшем состоянии, и однажды я едва не сверзилась со стремянки, когда Джонас в очередной раз изобразил джинна из бутылки.
Работа сказывается на Джонасе благотворно, – заметила Доркас. – Он стал гораздо подвижнее, чем когда я впервые его увидела. И цвет лица у него значительно здоровее, а то бедняга был совсем как восковой. Теперь Джонас вряд ли бы устроил мадам Тюссо. Ха-ха-ха!
– Джонас действительно окреп, – согласилась я. – Для человека его возраста он передвигается довольно живо, да и в саду потрудился на славу. Наверное, дядюшке Мерлину не удалось выявить лучшие качества Джонаса. Сад преобразился до неузнаваемости!
– Да здесь почти всё преобразилось, Элли! Никогда ещё я не чувствовала себя такой счастливой, да и твоя тётушка Сибил ожила. Правда, она относится ко мне с какой-то снисходительностью, но я не обращаю внимания. Я тут спросила мисс Сибил, не нужны ли ей старые газеты, сложенные в её прежней комнате, она ведь что-то там мастерит из бумаги. Если нет, их можно бы отправить на костёр. Я от души веселилась, когда просматривала этот хлам. Ни одной «Таймс» или «Гардиан». Исключительно бульварные листки! Ладно, не будем слишком суровы. Час, проведённый на теннисном корте вызовет у старушки такую одышку, что ей будет уже не до подобной ерунды. Впрочем, начинать никогда не поздно. Я рада, что она решила посвятить себя плаванию. Правда, бедняжка жалуется, что ей теперь приходится тратить горячую воду на еженедельную ванну. Но настроение у неё явно пошло в гору. Кстати, мисс Сибил спрашивала, успешно ли ты продвигаешься по стезе Геракла.
– Ты ничего ей не сказала о кулинарной книге Бена?
– Ни словечка! Старушка может разболтать, и нам опять подстроят какую-нибудь пакость. Правда, я не представляю себе, как это можно сделать. Бен на ночь прячет свою рукопись под матрас, а днём ни на минуту с ней не расстаётся. Но лучше подстраховаться, чем потом кусать локти. Меня восхищает, что ты желаешь успеха его книге, даже если последнее условие завещания так и не будет выполнено, – Доркас направилась к двери, напевая: – Любовь добра и бескорыстна, любовь…
Неужели эта глупая женщина не понимает, что я не испытываю к Бентли Хаскеллу иных чувств, кроме толики уважения к его кулинарному мастерству? Если целый день снуёшь вверх и вниз по стремянке в состоянии бессильной злобы, это может пагубным образом сказаться и на твоём здоровье, особенно если тебя на полпути застигнет телефонный звонок. К счастью, падая, я успела ухватиться за рейку для картины. Но когда я, миновав холл, сняла трубку, моё дыхание напоминало хрипы умирающего.
Из памяти моей ещё не выветрилось воспоминание о том мерзком звонке, так что ничего хорошего от этой чёрной твари я не ждала. Однако на сей раз волнения были напрасными. Звонил преподобный Роуленд Фоксворт. Приятным, ласкающим ухо незамужней девушки баритоном он сообщил, что на Святой Земле ему чрезвычайно понравилось, но он соскучился по друзьям. К тому же ему удалось отыскать кое-что интересное. Он нашёл несколько коробок со старыми проповедями и прочими бумагами, принадлежащими викарию церкви святого Ансельма, который возглавлял приход как раз во времена Абигайль Грантэм. Милый Роуленд пообещал просмотреть их и снова связаться со мной.
– Как насчёт обеда в следующий четверг? – предложила я.
Викарий ответил, что с радостью придёт, половина восьмого его полностью устраивает. Как же легко осчастливить некоторых мужчин! Светский успех вскружил мне голову.
Спустя несколько минут на пороге дома возникла тётушка Сибил, которая попросила разрешения взять в кабинете «Венецианского купца». Разумеется, я не смогла удержать и похвасталась, что устраиваю светский приём. Это было роковой ошибкой. Пришлось пригласить и тётушку Сибил. А что мне оставалось делать? Её глаза затуманились слезами, и она печально пробормотала, что тоже хотела бы пригласить мистера Фоксворта, но ведь если одинокая женщина пригласит мужчину, это неизбежно вызовет слухи. Чтоб у меня язык отсох! Теперь придётся дожидаться, когда тётушка Сибил отправится к себе, прежде чем удастся поговорить с Роулендом об Абигайль. Но зато у старушки будет возможность надеть любимое чёрное платье.
Перед уходом тётя Сибил спросила меня, нет ли у меня каких-нибудь семейных проблем. Она что-то подозревала или просто решила поддержать светскую беседу? Скорее всего, второе, поскольку когда я спросила, что она имеет в виду, тётушка неопределённо ответила:
– Ну, знаешь, всякие там трудности… Спасибо за книгу. Похоже, ты Шекспира не читаешь, на страницах ни загибов, ни пятен. Это всё телевидение виновато!
К слову сказать, телевизора у нас не было.
* * *
За обедом Бен с едким сарказмом принялся высмеивать предстоящий ужин. А я-то надеялась на дружеский совет.
– Если вечерний туалет обязателен, – глумился он, – то я с сожалением должен отклонить твоё любезное приглашение. Мой гардероб не настолько обширен, чтобы включать облачения для торжественных случаев. Но не стоит из-за одного меня отменять вечеринку с его преподобием. Я спокойно могу поесть у себя в комнате, если только ты не желаешь, чтобы я переоделся дворецким. Я достаточно поработал здесь официантом, так что, думаю, сумею удержать серебряный поднос на кончиках пальцев.
– Чушь! – Доркас подняла руку, призывая наглеца к порядку. – Поскольку домработница здесь я, то я и подам обед. Кокетливых нарядов, в каковых щеголяют горничные, у меня нет, но чёрное платье найдётся, а белый фартук можно быстренько сшить на старинной педальной машинке.
В ответ раздался нестройный хор возражений. Бен совершенно справедливо считал, что своим предложением сыграть роль дворецкого он открыл ящик Пандоры, тем самым напомнив Доркас, что официально она у нас не работает. Осознав свою оплошность, Бен принялся уверять, что пошутил. В действительности же он, разумеется, примет участие в грядущей вечеринке, но только при одном условии: Доркас пообещает то же самое, избавив его от необходимости весь вечер развлекать человека в церковном облачении, не чувствуя при этом дружеской моральной поддержки.
Ну спасибо на добром слове!
Прежде чем я успела заступиться за Роуленда, Джонас со звоном швырнул на стол вилку. Все удивлённо уставились на него. Гневно глядя на нас из-под косматых бровей, садовник объявил, что прислуживать за столом будет он.
– Джонас, – мягко возразила я, – весь этот разговор абсолютно нелеп. Никому не надо прислуживать. Это же не Букингемский дворец. Столовая действительно расположена не слишком удобно, но я не вижу причин, почему нельзя…
Садовник заставил меня замолчать.
– Мадам, – рявкнул он, – ваше место рядом с гостями. Занимайтесь своим делом и предоставьте мне заниматься своим. Нет ничего постыдного в том, что мужчина несёт поднос с тарелками. Всегда мечтал попробовать. Мой дедушка любил говаривать: «Смена занятий всё равно что отдых», а в моём возрасте разнообразие большая редкость.
Завершив свой удивительный монолог, Джонас свирепо схватил вилку и принялся возить ею по тарелке, словно выкапывал репу. На мгновение прервав своё увлекательное занятие, чтобы слизать соус с кончиков усов, он довольно оглядел нас.
Бен ядовито улыбнулся.
– Похоже, и в самом деле намечается самый настоящий светский раут. Может, Элли, ты желаешь заказать еду в ресторане, или моя скромная говядина с гусиной печёнкой, запечённая в тесте, и мусс из спаржи всё же сгодятся в качестве первого блюда для досточтимого викария?
Я стоически сцепила зубы, не дав вырваться ответной колкости. Доркас не замедлила выдать, что питает слабость к сырному суфле, и если Бен считает… Мистер Бентли Хаскелл ничего такого не считал. Наш литератор злобно объявил: ежели его преподобие задержат благочестивые дела, то суфле не замедлит превратиться в помесь сырного омлета и резиновой подмётки.
– Суфле, – дерзко вмешалась я, – как и прилив, ждать никого не будет. И даже ты, Бен, со всей своей смекалкой не в силах повернуть природу вспять!
Похоже, мы с Беном не можем мирно сосуществовать в одной комнате больше пяти минут. Но ни этот писака, ни иные исчадия ада не способны испортить мне удовльствие от моего маленького приёма!
* * *
И вот условленный день настал. Я с таким рвением принялась за дело, что управилась с домашними хлопотами уже к полудню, и мы с Доркас отправились в деревенскую парикмахерскую. Я не была уверена, пойдёт ли моей подруге пышная причёска, поскольку до сих пор свои рыжие пряди она решительно зачёсывала за уши. После соответствующих манипуляций Доркас стала выглядеть выше на целых полголовы. Мои волосы парикмахерша заплела в роскошную косу.
– Потрясающе! – воскликнула она. – Просто и элегантно!
Подняв зеркало, чтобы я могла полюбоваться ей работой, парикмахерша спросила:
– Ну как, мисс?
– Поразительно! – искренне ответила я.
Но, честно говоря, меня одолевали сомнения. Что это за незнакомая особа таращится на меня из зеркала? Какое она имеет отношение к настоящей Элли Саймонс – толстой девице в бесформенных балахонах и практичных туфлях на низком каблуке?
На глаза Бену я попалась лишь под вечер, когда он выполз из кухни, направляясь к себе в комнату. Единственным свидетельством того, что он заметил перемены в моей наружности, явился совет следить за косой, не то она ненароком угодит в прекрасный суп, на который он угрохал полдня.
Естественно, мои восторги по поводу собственной внешности тут же погасли. Даже платье, ладно облегавшее мою новую фигуру, показалось безвкусным. И лишь гордость за дом устояла.
Когда старинные часы пробили семь, я спустилась в холл. Электрическое освещение сегодня было приглушено. На тёмных стенных панелях из красного дерева, на изящном изгибе перил играли золотые блики пламени свечей. Пушистый турецкий ковёр покрывал каменный пол. Два набора рыцарских доспехов поблёскивали серебром – наглядное свидетельство усердия старика Джонаса. Высокий резной стол, до недавнего времени служивший подставкой для верхней одежды, был совершенно пуст, если не считать пучеглазого телефона и голубой вазы из девонширской керамики.
Открыв дверь в столовую, я полюбовалась резным панно над камином, принадлежавшим Абигайль; окном с глубоким эркером – на подоконнике красовалась подаренная мне ко дню рождения герань; старинным столом из мореного дуба, в полированной поверхности которого отражалось старинное серебро и искрящийся хрусталь. Экскурсию я продолжила на кухне, где на плите шипели кастрюли Бена. Вьющаяся растительность создавала на маленьком окне своеобразный занавес. В алькове, подальше от сквозняков, стояла плетёная корзина с толстой подушкой внутри, где Тобиас мог отдыхать холодными ночами, разумеется, когда осчастливливал дом своим присутствием. Почти каждый вечер этот предатель отправлялся в гости к Джонасу. Кухня выглядела именно такой, как я себе и представляла в ту первую ночь, когда спустилась, чтобы разжиться едой. Тёмно-синяя плита, каменные квадраты пола, обои спокойного кремового оттенка… От кухни так и веяло теплом и уютом.
Часы в холле пробили четверть восьмого. Я неторопливо направилась к гостиной. Открыла дверь, с восхищением глянула на пылающий камин: пламя отбрасывало на шёлковые обои пляшущие розоватые блики. На мгновение мне показалось, что в кресле сидит Абигайль, но это была всего лишь Доркас. Пышная причёска изменила её до неузнаваемости, на коленях у Доркас мирно посапывал Тобиас.
Я вздрогнула от стука в дверь, нарушившего таинственную тишину. Вошёл Джонас. С приглаженными седыми волосами и в чёрном костюме он выглядел довольно внушительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Работа сказывается на Джонасе благотворно, – заметила Доркас. – Он стал гораздо подвижнее, чем когда я впервые его увидела. И цвет лица у него значительно здоровее, а то бедняга был совсем как восковой. Теперь Джонас вряд ли бы устроил мадам Тюссо. Ха-ха-ха!
– Джонас действительно окреп, – согласилась я. – Для человека его возраста он передвигается довольно живо, да и в саду потрудился на славу. Наверное, дядюшке Мерлину не удалось выявить лучшие качества Джонаса. Сад преобразился до неузнаваемости!
– Да здесь почти всё преобразилось, Элли! Никогда ещё я не чувствовала себя такой счастливой, да и твоя тётушка Сибил ожила. Правда, она относится ко мне с какой-то снисходительностью, но я не обращаю внимания. Я тут спросила мисс Сибил, не нужны ли ей старые газеты, сложенные в её прежней комнате, она ведь что-то там мастерит из бумаги. Если нет, их можно бы отправить на костёр. Я от души веселилась, когда просматривала этот хлам. Ни одной «Таймс» или «Гардиан». Исключительно бульварные листки! Ладно, не будем слишком суровы. Час, проведённый на теннисном корте вызовет у старушки такую одышку, что ей будет уже не до подобной ерунды. Впрочем, начинать никогда не поздно. Я рада, что она решила посвятить себя плаванию. Правда, бедняжка жалуется, что ей теперь приходится тратить горячую воду на еженедельную ванну. Но настроение у неё явно пошло в гору. Кстати, мисс Сибил спрашивала, успешно ли ты продвигаешься по стезе Геракла.
– Ты ничего ей не сказала о кулинарной книге Бена?
– Ни словечка! Старушка может разболтать, и нам опять подстроят какую-нибудь пакость. Правда, я не представляю себе, как это можно сделать. Бен на ночь прячет свою рукопись под матрас, а днём ни на минуту с ней не расстаётся. Но лучше подстраховаться, чем потом кусать локти. Меня восхищает, что ты желаешь успеха его книге, даже если последнее условие завещания так и не будет выполнено, – Доркас направилась к двери, напевая: – Любовь добра и бескорыстна, любовь…
Неужели эта глупая женщина не понимает, что я не испытываю к Бентли Хаскеллу иных чувств, кроме толики уважения к его кулинарному мастерству? Если целый день снуёшь вверх и вниз по стремянке в состоянии бессильной злобы, это может пагубным образом сказаться и на твоём здоровье, особенно если тебя на полпути застигнет телефонный звонок. К счастью, падая, я успела ухватиться за рейку для картины. Но когда я, миновав холл, сняла трубку, моё дыхание напоминало хрипы умирающего.
Из памяти моей ещё не выветрилось воспоминание о том мерзком звонке, так что ничего хорошего от этой чёрной твари я не ждала. Однако на сей раз волнения были напрасными. Звонил преподобный Роуленд Фоксворт. Приятным, ласкающим ухо незамужней девушки баритоном он сообщил, что на Святой Земле ему чрезвычайно понравилось, но он соскучился по друзьям. К тому же ему удалось отыскать кое-что интересное. Он нашёл несколько коробок со старыми проповедями и прочими бумагами, принадлежащими викарию церкви святого Ансельма, который возглавлял приход как раз во времена Абигайль Грантэм. Милый Роуленд пообещал просмотреть их и снова связаться со мной.
– Как насчёт обеда в следующий четверг? – предложила я.
Викарий ответил, что с радостью придёт, половина восьмого его полностью устраивает. Как же легко осчастливить некоторых мужчин! Светский успех вскружил мне голову.
Спустя несколько минут на пороге дома возникла тётушка Сибил, которая попросила разрешения взять в кабинете «Венецианского купца». Разумеется, я не смогла удержать и похвасталась, что устраиваю светский приём. Это было роковой ошибкой. Пришлось пригласить и тётушку Сибил. А что мне оставалось делать? Её глаза затуманились слезами, и она печально пробормотала, что тоже хотела бы пригласить мистера Фоксворта, но ведь если одинокая женщина пригласит мужчину, это неизбежно вызовет слухи. Чтоб у меня язык отсох! Теперь придётся дожидаться, когда тётушка Сибил отправится к себе, прежде чем удастся поговорить с Роулендом об Абигайль. Но зато у старушки будет возможность надеть любимое чёрное платье.
Перед уходом тётя Сибил спросила меня, нет ли у меня каких-нибудь семейных проблем. Она что-то подозревала или просто решила поддержать светскую беседу? Скорее всего, второе, поскольку когда я спросила, что она имеет в виду, тётушка неопределённо ответила:
– Ну, знаешь, всякие там трудности… Спасибо за книгу. Похоже, ты Шекспира не читаешь, на страницах ни загибов, ни пятен. Это всё телевидение виновато!
К слову сказать, телевизора у нас не было.
* * *
За обедом Бен с едким сарказмом принялся высмеивать предстоящий ужин. А я-то надеялась на дружеский совет.
– Если вечерний туалет обязателен, – глумился он, – то я с сожалением должен отклонить твоё любезное приглашение. Мой гардероб не настолько обширен, чтобы включать облачения для торжественных случаев. Но не стоит из-за одного меня отменять вечеринку с его преподобием. Я спокойно могу поесть у себя в комнате, если только ты не желаешь, чтобы я переоделся дворецким. Я достаточно поработал здесь официантом, так что, думаю, сумею удержать серебряный поднос на кончиках пальцев.
– Чушь! – Доркас подняла руку, призывая наглеца к порядку. – Поскольку домработница здесь я, то я и подам обед. Кокетливых нарядов, в каковых щеголяют горничные, у меня нет, но чёрное платье найдётся, а белый фартук можно быстренько сшить на старинной педальной машинке.
В ответ раздался нестройный хор возражений. Бен совершенно справедливо считал, что своим предложением сыграть роль дворецкого он открыл ящик Пандоры, тем самым напомнив Доркас, что официально она у нас не работает. Осознав свою оплошность, Бен принялся уверять, что пошутил. В действительности же он, разумеется, примет участие в грядущей вечеринке, но только при одном условии: Доркас пообещает то же самое, избавив его от необходимости весь вечер развлекать человека в церковном облачении, не чувствуя при этом дружеской моральной поддержки.
Ну спасибо на добром слове!
Прежде чем я успела заступиться за Роуленда, Джонас со звоном швырнул на стол вилку. Все удивлённо уставились на него. Гневно глядя на нас из-под косматых бровей, садовник объявил, что прислуживать за столом будет он.
– Джонас, – мягко возразила я, – весь этот разговор абсолютно нелеп. Никому не надо прислуживать. Это же не Букингемский дворец. Столовая действительно расположена не слишком удобно, но я не вижу причин, почему нельзя…
Садовник заставил меня замолчать.
– Мадам, – рявкнул он, – ваше место рядом с гостями. Занимайтесь своим делом и предоставьте мне заниматься своим. Нет ничего постыдного в том, что мужчина несёт поднос с тарелками. Всегда мечтал попробовать. Мой дедушка любил говаривать: «Смена занятий всё равно что отдых», а в моём возрасте разнообразие большая редкость.
Завершив свой удивительный монолог, Джонас свирепо схватил вилку и принялся возить ею по тарелке, словно выкапывал репу. На мгновение прервав своё увлекательное занятие, чтобы слизать соус с кончиков усов, он довольно оглядел нас.
Бен ядовито улыбнулся.
– Похоже, и в самом деле намечается самый настоящий светский раут. Может, Элли, ты желаешь заказать еду в ресторане, или моя скромная говядина с гусиной печёнкой, запечённая в тесте, и мусс из спаржи всё же сгодятся в качестве первого блюда для досточтимого викария?
Я стоически сцепила зубы, не дав вырваться ответной колкости. Доркас не замедлила выдать, что питает слабость к сырному суфле, и если Бен считает… Мистер Бентли Хаскелл ничего такого не считал. Наш литератор злобно объявил: ежели его преподобие задержат благочестивые дела, то суфле не замедлит превратиться в помесь сырного омлета и резиновой подмётки.
– Суфле, – дерзко вмешалась я, – как и прилив, ждать никого не будет. И даже ты, Бен, со всей своей смекалкой не в силах повернуть природу вспять!
Похоже, мы с Беном не можем мирно сосуществовать в одной комнате больше пяти минут. Но ни этот писака, ни иные исчадия ада не способны испортить мне удовльствие от моего маленького приёма!
* * *
И вот условленный день настал. Я с таким рвением принялась за дело, что управилась с домашними хлопотами уже к полудню, и мы с Доркас отправились в деревенскую парикмахерскую. Я не была уверена, пойдёт ли моей подруге пышная причёска, поскольку до сих пор свои рыжие пряди она решительно зачёсывала за уши. После соответствующих манипуляций Доркас стала выглядеть выше на целых полголовы. Мои волосы парикмахерша заплела в роскошную косу.
– Потрясающе! – воскликнула она. – Просто и элегантно!
Подняв зеркало, чтобы я могла полюбоваться ей работой, парикмахерша спросила:
– Ну как, мисс?
– Поразительно! – искренне ответила я.
Но, честно говоря, меня одолевали сомнения. Что это за незнакомая особа таращится на меня из зеркала? Какое она имеет отношение к настоящей Элли Саймонс – толстой девице в бесформенных балахонах и практичных туфлях на низком каблуке?
На глаза Бену я попалась лишь под вечер, когда он выполз из кухни, направляясь к себе в комнату. Единственным свидетельством того, что он заметил перемены в моей наружности, явился совет следить за косой, не то она ненароком угодит в прекрасный суп, на который он угрохал полдня.
Естественно, мои восторги по поводу собственной внешности тут же погасли. Даже платье, ладно облегавшее мою новую фигуру, показалось безвкусным. И лишь гордость за дом устояла.
Когда старинные часы пробили семь, я спустилась в холл. Электрическое освещение сегодня было приглушено. На тёмных стенных панелях из красного дерева, на изящном изгибе перил играли золотые блики пламени свечей. Пушистый турецкий ковёр покрывал каменный пол. Два набора рыцарских доспехов поблёскивали серебром – наглядное свидетельство усердия старика Джонаса. Высокий резной стол, до недавнего времени служивший подставкой для верхней одежды, был совершенно пуст, если не считать пучеглазого телефона и голубой вазы из девонширской керамики.
Открыв дверь в столовую, я полюбовалась резным панно над камином, принадлежавшим Абигайль; окном с глубоким эркером – на подоконнике красовалась подаренная мне ко дню рождения герань; старинным столом из мореного дуба, в полированной поверхности которого отражалось старинное серебро и искрящийся хрусталь. Экскурсию я продолжила на кухне, где на плите шипели кастрюли Бена. Вьющаяся растительность создавала на маленьком окне своеобразный занавес. В алькове, подальше от сквозняков, стояла плетёная корзина с толстой подушкой внутри, где Тобиас мог отдыхать холодными ночами, разумеется, когда осчастливливал дом своим присутствием. Почти каждый вечер этот предатель отправлялся в гости к Джонасу. Кухня выглядела именно такой, как я себе и представляла в ту первую ночь, когда спустилась, чтобы разжиться едой. Тёмно-синяя плита, каменные квадраты пола, обои спокойного кремового оттенка… От кухни так и веяло теплом и уютом.
Часы в холле пробили четверть восьмого. Я неторопливо направилась к гостиной. Открыла дверь, с восхищением глянула на пылающий камин: пламя отбрасывало на шёлковые обои пляшущие розоватые блики. На мгновение мне показалось, что в кресле сидит Абигайль, но это была всего лишь Доркас. Пышная причёска изменила её до неузнаваемости, на коленях у Доркас мирно посапывал Тобиас.
Я вздрогнула от стука в дверь, нарушившего таинственную тишину. Вошёл Джонас. С приглаженными седыми волосами и в чёрном костюме он выглядел довольно внушительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48