Дрожащими пальцами я открыла зелёную и прочла слова на первом листе: «Домовая книга Абигайль Грантэм».
Выхватив у меня книгу, Бен быстро перелистал её, посмотрел несколько записей и, недовольно скривив губы, швырнул обратно.
– Я-то думал, женщины той эпохи вели дневники, где на каждой странице рассказывается об опрометчивых поступках, тайной страсти к священнику и свиданиях в кустарнике с капитаном крикетной команды. А это всего лишь книга расходов – сколько уплачено за шесть дюжин яиц, да напоминания расплатиться с молочником за дополнительный кувшин, который он доставил во вторник.
– Коричневая книжка тебе понравится больше, – сказала я, закрывая её и кидая через стол. – Это сборник рецептов, причём самых разнообразных. Здесь и фазаний суп, и пирог с угрём. И всё же я с тобой согласна. Если это Подсказка Номер Два, то старик Мерлин сидит сейчас у огня в своём новом жилище и покатывается со смеху.
– Ага, – сдавленно булькнул Джонас, сохраняя серьёзную мину, – это уж точно! Мистер Мерлин всегда любил повеселиться. Да и на сей раз, сдаётся мне, он будет смеяться последним.
Глава одиннадцатая
В день рождения мне полагался заслуженный отдых. А потому я решила повременить с обоями, которые собиралась ободрать, и, прихватив томик в зелёном переплёте, удалилась к себе в комнату. Бен же взялся изучать рецепты в другой книжке. Я пододвинула кресло к окну и принялась за чтение. Тёплый солнечный свет лился на разлинованные страницы, испещрённые угловатым, почти детским почерком. С типичным для мужчин отсутствием проницательности Бен разглядел лишь суммы, уплаченные мяснику, пекарю и швее. Я же уловила штрихи ушедшей эпохи: семь шиллингов и шесть с половиной пенсов за пару женских сапожек и четыре фунта десять шиллингов плотнику за дубовое резное украшение над камином в столовой. Мне казалось, я начинаю понимать, какой была Абигайль Грантэм. Когда делались эти записи, ей, наверное, было около тридцати; бережливая девушка, выросшая в небогатой семье, воспитанная под девизом, что тот, кто тратит не больше девятнадцати шиллингов из фунта, никогда не станет нищим. Каждый пенни, проходивший через её руки, аккуратно заносился в эту книжицу. Под записью «полдюжины льняных рубашек для Артура» значилось: «Бархатный воскресный костюм для младшего сына доктора и пара ботинок для мальчика-молочника». Какие чудеса экономии пришлось проявить Абигайль, чтобы скрыть от супруга эти подарки? Он наверняка бы их не одобрил. Через несколько страниц я обнаружила трату в два пенса – на искусственные цветы, купленные у цыганки. Я перевернула следующую страницу. Первая запись гласила: «Шесть пенсов и фартинг за красно-жёлтого воздушного змея». Роуз говорила, что миссис Грантэм любила гулять с сыном в ветреные весенние дни. Перед моими глазами явственно возникла картина: по полю бегут мальчик в матроске и женщина в длинной юбке, бьющей её по ногам. А в небо взмывает бумажный треугольник… Эта взрослая женщина, педантично записывающая все расходы, сохранила в душе детскую беззаботность.
Следующие несколько страниц не содержали ничего интересного, хотя я поняла, каким образом Абигайль могла экономить. Похоже, на протяжении нескольких месяцев она ограничила рацион молочными продуктами и яйцами. Я уже собиралась проверить, действительно ли выплаты мяснику в этот период были ниже, когда наткнулась на более важную запись: «Два фунта мистеру Майлзу Бриддлу в счёт будущего портрета, по окончании заплатить ещё три». Перелистнув несколько страниц, я не обнаружила никаких упоминаний о художнике. Видимо, дяде Артуру что-то не понравилось и он выставил молодого человека за дверь. Последняя страничка была датирована тем же годом, но записи внезапно обрывались 25 сентября, когда были выплачены деньги нескольким торговцам. И вот последняя пометка: «Получено девять фунтов от мистера Пуллетта за мамино кольцо с гранатом».
Пуллетты были местными ювелирами. Абигайль решилась расстаться с кольцом матери… Но почему?! Судя по расходам, дядя Артур, конечно, не отличался щедростью, но для ведения домашнего хозяйства денег было достаточно. Может, это свидетельство тайного порока Абигайль? Карты или кости, а может, вино? Подобное предположение показалось мне совсем уж невероятным. Чересчур щепетильно вела Абигайль свои финансовые дела. А может, она дала деньги нуждающемуся родственнику или знакомому? Случайное ли совпадение, что именно на этом месте журнал обрывается, или эти два события как-то связаны? Может, Абигайль была смертельно больна и потому хотела помочь близкому человеку, пока ещё в состоянии это сделать? Но меня смущал почерк. Последняя запись была сделана той же твёрдой рукой, что и остальные заметки. Я вспомнила старушку Роуз и её подозрения. Женщину, которой посчастливилось выйти замуж за столь грубого и неприятного типа, как дядюшка Артур, трудно упрекнуть в том, что она отравилась газом или спрыгнула с подходящего утёса. Но теперь, прочитав книгу расходов, я с трудом представляла себе, чтобы Абигайль была способна совершить самоубийство. Во мне зародилось ещё более мрачное подозрение. Более чем когда-либо я испытывала потребность поговорить с человеком, имеющим доступ к документам – старым письмам или расходным книгам, вроде этой. Одним возможным кандидатом был мистер Пуллетт, другим – священник. Дом священника с давних пор располагался на утёсе. Приходская метрическая книга! Я так и подскочила. Из неё можно будет узнать, когда именно умерла Абигайль, ведь на могиле наверняка нет даты… Возбуждение во мне всё нарастало.
Записи занимали лишь половину книги. После даты 25 сентября следовала длинная череда пустых страниц. Я снова придвинула к себе книжицу в зелёном переплёте и случайно открыла её с обратной стороны. На последние страницы были наклеены лоскутки тканей и образцы обоев. Под каждым клочком имелось пояснение, где предполагается использовать тот или иной материал. Одна из записей гласила: «Ткань для стула эпохи королевы Анны и диванных подушек; поискать подходящий дамаст в розово-кремовую полоску для штор и маленького диванчика». Так, значит, Абигайль намеревалась заново отделать гостиную?!
Иногда новые обои наклеивают поверх старых. Если отодрать полоску в углу гостиной, не обнаружится ли под ней рисунок, который подобрала Абигайль? Сунув книгу под мышку, я открыла тумбочку, где хранились ножницы и пилка для ногтей. Не самые удобные инструменты, но… В ящике оказалось что-то ещё – большая плоская коробка шоколадных конфет в блестящей красной обёртке. Коробку стягивала зелёная шёлковая лента, под ней белел маленький белый квадратик, на котором красовались три слова: «С днём рождения».
Доркас, подумала я, или Бен. Интересно, кто из них решил, что мне нужно немного отдохнуть от тягот голодания? Причина такой таинственности была очевидна. Никто из них не захочет, чтобы другой узнал, что меня соблазняют свернуть с пути истинного. За последние несколько недель самое большое послабление, которое я позволила себе, была покупка губной помады с ароматом дайкири (Коктейль из рома с лимонным соком). Тот, кто подарил конфеты, проявил большое участие, но человек в моём состоянии обладает повышенной ранимостью. С недавних пор я всерьёз начала опасаться, что у меня вырастут уши, если я сжую ещё одну морковку или стебелёк сельдерея – этот жизнеобеспечивающий провиант Бен держал в холодильнике специально для меня. Я благоговейно приоткрыла коробку.
Одна малюсенькая конфетка… Отказаться от такого пустяка – сущее чистоплюйство. Может, внутри всего лишь безвредный апельсиновый джем! Да и доктора твердят, что в это время года витамин C просто необходим. Я заколебалась. Как это характерно для Бена: одной рукой подарить мне напольные весы, а другой подсунуть бомбу замедленного действия, начинённую калориями! Небольшой тест на силу воли. Отвратительный субъект!
А что, если благодетель – Доркас? Под энергичными манерами у неё на самом деле таилась чувствительная душа. Обижать такую подругу было бы непростительно.
Первая конфета оказалась восхитительной. Вторая ещё лучше. Но они, естественно, лежали в верхнем слое. А вдруг нижние немного засохли? Раз уж я решила украсить ими чаепитие, мой прямой долг – проверить, как там нижние конфеты. Прекрасные и сочные! Я уже собиралась закрыть крышку, когда вспомнила, что белую начинку любят не все. И целомудренно отправила эту оскорбительницу вкусов в рот.
– Элли! – донёсся голос снизу.
Доркас! Я лихорадочно запихнула конфеты в тумбочку, схватила зелёную книжку, пилку для ногтей, ножницы и выскочила из комнаты, будто за мной гнались полчища демонов в сахаре.
– Хотела спросить, трубочиста заказывать на эту неделю или на следующую? – огненные волосы Доркас были спрятаны под косынкой, тощая фигура облачена в серую саржевую робу. Она ждала меня в холле.
– Думаю, на следующую. – До чего же нелепо чувствовать себя виноватой!
Проходя мимо исцарапанного зеркала, висящего над столом в холле, я украдкой глянула в него, дабы убедиться, что на губах не осталось обличающих шоколадных следов.
Во всех этих шпионских уловках не было ни малейшей необходимости, если коробку подложила Доркас. Я решила подвергнуть её проверке.
– Прекрасный получился день рождения, – я со значением глянула на неё и быстро выпалила: – Спасибо, Доркас, что ты так хорошо думаешь обо мне!
– Я надеялась, что браслет тебе понравится. Сама я к побрякушкам равнодушна, но мне показалось, что милая безделица послужит толчком, который поможет тебе войти в новый образ.
Увы, уловка не сработала. Судя по всему, Доркас даже не заметила двойного смысла моих слов. Она хотела, чтобы я взглянула на книжный шкаф в гостиной, опасаясь, что он, подобно прочей мебели, изъеден жучком-древоточцем. Я с готовностью сменила тему. Мы уже несколько недель рассуждали о том, что гостиную надо капитально отремонтировать. А записи Абигайль лишь подогрели мой энтузиазм. Осмотрев книжный шкаф и согласившись с Доркас, что его уже не сохранить, я протянула ей книжицу в зелёном переплёте. Она не меньше моего заинтересовалась образцами, наклеенными на последних страницах.
– Это преступление – так испортить комнату! Там же чудесная резьба по дереву, а лепнина на потолке… Такой в наши дни уже и не встретишь. Позор! – в голосе Доркас звучало почти шекспировское страдание.
Я оглядела комнату.
– Тётушка Сибил говорила, что за всю свою жизнь дядя Мерлин не купил ни единого предмета мебели, так что его вряд ли можно упрекнуть за этот жутковатый дизайн. После смерти Абигайль упрямый Артур, должно быть, избавился от всего, что было сделано по замыслу жены. Судя по образцам, ей не понравилось бы решительно всё в этой комнате, да и в остальных тоже. И у гнусного негодяя нет даже того оправдания, что он женился вновь и пошёл на поводу у новой жены.
– Вёдрами краски и рулонами обоев он стёр память о бедняжке, – вздохнула Доркас. – И теперь, Элли, тебе предстоит найти ответ на вопрос, почему он так поступил.
Я вновь оглядела стены.
– Постой-ка, я хочу кое-что попробовать.
Само собой разумеется, когда я отковырнула пилкой для ногтей полоску обоев, под ними обнаружились кремовые шёлковые обои Абигайль, выглядевшие как новые, словно их наклеили только вчера. Конечно, если мы начнём сдирать верхний слой, нижние обои не удастся сохранить неповреждёнными, но…
– Доркас, – объявила я, – решено: буду восстанавливать гостиную Абигайль, сделаю её такой, какой она была при жизни хозяйки. На чердаке есть чудесная мебель – ореховое бюро и стул эпохи королевы Анны, возможно, тот самый, о котором Абигайль упоминает в записях, – я прошлась по комнате. – Цвет обоев должен соответствовать дамасту, который Абигайль выбрала для занавесей и диванчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Выхватив у меня книгу, Бен быстро перелистал её, посмотрел несколько записей и, недовольно скривив губы, швырнул обратно.
– Я-то думал, женщины той эпохи вели дневники, где на каждой странице рассказывается об опрометчивых поступках, тайной страсти к священнику и свиданиях в кустарнике с капитаном крикетной команды. А это всего лишь книга расходов – сколько уплачено за шесть дюжин яиц, да напоминания расплатиться с молочником за дополнительный кувшин, который он доставил во вторник.
– Коричневая книжка тебе понравится больше, – сказала я, закрывая её и кидая через стол. – Это сборник рецептов, причём самых разнообразных. Здесь и фазаний суп, и пирог с угрём. И всё же я с тобой согласна. Если это Подсказка Номер Два, то старик Мерлин сидит сейчас у огня в своём новом жилище и покатывается со смеху.
– Ага, – сдавленно булькнул Джонас, сохраняя серьёзную мину, – это уж точно! Мистер Мерлин всегда любил повеселиться. Да и на сей раз, сдаётся мне, он будет смеяться последним.
Глава одиннадцатая
В день рождения мне полагался заслуженный отдых. А потому я решила повременить с обоями, которые собиралась ободрать, и, прихватив томик в зелёном переплёте, удалилась к себе в комнату. Бен же взялся изучать рецепты в другой книжке. Я пододвинула кресло к окну и принялась за чтение. Тёплый солнечный свет лился на разлинованные страницы, испещрённые угловатым, почти детским почерком. С типичным для мужчин отсутствием проницательности Бен разглядел лишь суммы, уплаченные мяснику, пекарю и швее. Я же уловила штрихи ушедшей эпохи: семь шиллингов и шесть с половиной пенсов за пару женских сапожек и четыре фунта десять шиллингов плотнику за дубовое резное украшение над камином в столовой. Мне казалось, я начинаю понимать, какой была Абигайль Грантэм. Когда делались эти записи, ей, наверное, было около тридцати; бережливая девушка, выросшая в небогатой семье, воспитанная под девизом, что тот, кто тратит не больше девятнадцати шиллингов из фунта, никогда не станет нищим. Каждый пенни, проходивший через её руки, аккуратно заносился в эту книжицу. Под записью «полдюжины льняных рубашек для Артура» значилось: «Бархатный воскресный костюм для младшего сына доктора и пара ботинок для мальчика-молочника». Какие чудеса экономии пришлось проявить Абигайль, чтобы скрыть от супруга эти подарки? Он наверняка бы их не одобрил. Через несколько страниц я обнаружила трату в два пенса – на искусственные цветы, купленные у цыганки. Я перевернула следующую страницу. Первая запись гласила: «Шесть пенсов и фартинг за красно-жёлтого воздушного змея». Роуз говорила, что миссис Грантэм любила гулять с сыном в ветреные весенние дни. Перед моими глазами явственно возникла картина: по полю бегут мальчик в матроске и женщина в длинной юбке, бьющей её по ногам. А в небо взмывает бумажный треугольник… Эта взрослая женщина, педантично записывающая все расходы, сохранила в душе детскую беззаботность.
Следующие несколько страниц не содержали ничего интересного, хотя я поняла, каким образом Абигайль могла экономить. Похоже, на протяжении нескольких месяцев она ограничила рацион молочными продуктами и яйцами. Я уже собиралась проверить, действительно ли выплаты мяснику в этот период были ниже, когда наткнулась на более важную запись: «Два фунта мистеру Майлзу Бриддлу в счёт будущего портрета, по окончании заплатить ещё три». Перелистнув несколько страниц, я не обнаружила никаких упоминаний о художнике. Видимо, дяде Артуру что-то не понравилось и он выставил молодого человека за дверь. Последняя страничка была датирована тем же годом, но записи внезапно обрывались 25 сентября, когда были выплачены деньги нескольким торговцам. И вот последняя пометка: «Получено девять фунтов от мистера Пуллетта за мамино кольцо с гранатом».
Пуллетты были местными ювелирами. Абигайль решилась расстаться с кольцом матери… Но почему?! Судя по расходам, дядя Артур, конечно, не отличался щедростью, но для ведения домашнего хозяйства денег было достаточно. Может, это свидетельство тайного порока Абигайль? Карты или кости, а может, вино? Подобное предположение показалось мне совсем уж невероятным. Чересчур щепетильно вела Абигайль свои финансовые дела. А может, она дала деньги нуждающемуся родственнику или знакомому? Случайное ли совпадение, что именно на этом месте журнал обрывается, или эти два события как-то связаны? Может, Абигайль была смертельно больна и потому хотела помочь близкому человеку, пока ещё в состоянии это сделать? Но меня смущал почерк. Последняя запись была сделана той же твёрдой рукой, что и остальные заметки. Я вспомнила старушку Роуз и её подозрения. Женщину, которой посчастливилось выйти замуж за столь грубого и неприятного типа, как дядюшка Артур, трудно упрекнуть в том, что она отравилась газом или спрыгнула с подходящего утёса. Но теперь, прочитав книгу расходов, я с трудом представляла себе, чтобы Абигайль была способна совершить самоубийство. Во мне зародилось ещё более мрачное подозрение. Более чем когда-либо я испытывала потребность поговорить с человеком, имеющим доступ к документам – старым письмам или расходным книгам, вроде этой. Одним возможным кандидатом был мистер Пуллетт, другим – священник. Дом священника с давних пор располагался на утёсе. Приходская метрическая книга! Я так и подскочила. Из неё можно будет узнать, когда именно умерла Абигайль, ведь на могиле наверняка нет даты… Возбуждение во мне всё нарастало.
Записи занимали лишь половину книги. После даты 25 сентября следовала длинная череда пустых страниц. Я снова придвинула к себе книжицу в зелёном переплёте и случайно открыла её с обратной стороны. На последние страницы были наклеены лоскутки тканей и образцы обоев. Под каждым клочком имелось пояснение, где предполагается использовать тот или иной материал. Одна из записей гласила: «Ткань для стула эпохи королевы Анны и диванных подушек; поискать подходящий дамаст в розово-кремовую полоску для штор и маленького диванчика». Так, значит, Абигайль намеревалась заново отделать гостиную?!
Иногда новые обои наклеивают поверх старых. Если отодрать полоску в углу гостиной, не обнаружится ли под ней рисунок, который подобрала Абигайль? Сунув книгу под мышку, я открыла тумбочку, где хранились ножницы и пилка для ногтей. Не самые удобные инструменты, но… В ящике оказалось что-то ещё – большая плоская коробка шоколадных конфет в блестящей красной обёртке. Коробку стягивала зелёная шёлковая лента, под ней белел маленький белый квадратик, на котором красовались три слова: «С днём рождения».
Доркас, подумала я, или Бен. Интересно, кто из них решил, что мне нужно немного отдохнуть от тягот голодания? Причина такой таинственности была очевидна. Никто из них не захочет, чтобы другой узнал, что меня соблазняют свернуть с пути истинного. За последние несколько недель самое большое послабление, которое я позволила себе, была покупка губной помады с ароматом дайкири (Коктейль из рома с лимонным соком). Тот, кто подарил конфеты, проявил большое участие, но человек в моём состоянии обладает повышенной ранимостью. С недавних пор я всерьёз начала опасаться, что у меня вырастут уши, если я сжую ещё одну морковку или стебелёк сельдерея – этот жизнеобеспечивающий провиант Бен держал в холодильнике специально для меня. Я благоговейно приоткрыла коробку.
Одна малюсенькая конфетка… Отказаться от такого пустяка – сущее чистоплюйство. Может, внутри всего лишь безвредный апельсиновый джем! Да и доктора твердят, что в это время года витамин C просто необходим. Я заколебалась. Как это характерно для Бена: одной рукой подарить мне напольные весы, а другой подсунуть бомбу замедленного действия, начинённую калориями! Небольшой тест на силу воли. Отвратительный субъект!
А что, если благодетель – Доркас? Под энергичными манерами у неё на самом деле таилась чувствительная душа. Обижать такую подругу было бы непростительно.
Первая конфета оказалась восхитительной. Вторая ещё лучше. Но они, естественно, лежали в верхнем слое. А вдруг нижние немного засохли? Раз уж я решила украсить ими чаепитие, мой прямой долг – проверить, как там нижние конфеты. Прекрасные и сочные! Я уже собиралась закрыть крышку, когда вспомнила, что белую начинку любят не все. И целомудренно отправила эту оскорбительницу вкусов в рот.
– Элли! – донёсся голос снизу.
Доркас! Я лихорадочно запихнула конфеты в тумбочку, схватила зелёную книжку, пилку для ногтей, ножницы и выскочила из комнаты, будто за мной гнались полчища демонов в сахаре.
– Хотела спросить, трубочиста заказывать на эту неделю или на следующую? – огненные волосы Доркас были спрятаны под косынкой, тощая фигура облачена в серую саржевую робу. Она ждала меня в холле.
– Думаю, на следующую. – До чего же нелепо чувствовать себя виноватой!
Проходя мимо исцарапанного зеркала, висящего над столом в холле, я украдкой глянула в него, дабы убедиться, что на губах не осталось обличающих шоколадных следов.
Во всех этих шпионских уловках не было ни малейшей необходимости, если коробку подложила Доркас. Я решила подвергнуть её проверке.
– Прекрасный получился день рождения, – я со значением глянула на неё и быстро выпалила: – Спасибо, Доркас, что ты так хорошо думаешь обо мне!
– Я надеялась, что браслет тебе понравится. Сама я к побрякушкам равнодушна, но мне показалось, что милая безделица послужит толчком, который поможет тебе войти в новый образ.
Увы, уловка не сработала. Судя по всему, Доркас даже не заметила двойного смысла моих слов. Она хотела, чтобы я взглянула на книжный шкаф в гостиной, опасаясь, что он, подобно прочей мебели, изъеден жучком-древоточцем. Я с готовностью сменила тему. Мы уже несколько недель рассуждали о том, что гостиную надо капитально отремонтировать. А записи Абигайль лишь подогрели мой энтузиазм. Осмотрев книжный шкаф и согласившись с Доркас, что его уже не сохранить, я протянула ей книжицу в зелёном переплёте. Она не меньше моего заинтересовалась образцами, наклеенными на последних страницах.
– Это преступление – так испортить комнату! Там же чудесная резьба по дереву, а лепнина на потолке… Такой в наши дни уже и не встретишь. Позор! – в голосе Доркас звучало почти шекспировское страдание.
Я оглядела комнату.
– Тётушка Сибил говорила, что за всю свою жизнь дядя Мерлин не купил ни единого предмета мебели, так что его вряд ли можно упрекнуть за этот жутковатый дизайн. После смерти Абигайль упрямый Артур, должно быть, избавился от всего, что было сделано по замыслу жены. Судя по образцам, ей не понравилось бы решительно всё в этой комнате, да и в остальных тоже. И у гнусного негодяя нет даже того оправдания, что он женился вновь и пошёл на поводу у новой жены.
– Вёдрами краски и рулонами обоев он стёр память о бедняжке, – вздохнула Доркас. – И теперь, Элли, тебе предстоит найти ответ на вопрос, почему он так поступил.
Я вновь оглядела стены.
– Постой-ка, я хочу кое-что попробовать.
Само собой разумеется, когда я отковырнула пилкой для ногтей полоску обоев, под ними обнаружились кремовые шёлковые обои Абигайль, выглядевшие как новые, словно их наклеили только вчера. Конечно, если мы начнём сдирать верхний слой, нижние обои не удастся сохранить неповреждёнными, но…
– Доркас, – объявила я, – решено: буду восстанавливать гостиную Абигайль, сделаю её такой, какой она была при жизни хозяйки. На чердаке есть чудесная мебель – ореховое бюро и стул эпохи королевы Анны, возможно, тот самый, о котором Абигайль упоминает в записях, – я прошлась по комнате. – Цвет обоев должен соответствовать дамасту, который Абигайль выбрала для занавесей и диванчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48