Насколько хватало глаз, тянулись сплошные ряды лавок, занимавших первые этажи ветхих, чудом еще не рассыпавшихся деревянных домов, украшенных порою резным балконом, заваленным всяким хламом. Обернутые несколькими слоями всякой рванины, торговцы терпеливо поджидали покупателей, безропотно снося жестокий мороз.
Им приходилось петлять между наваленных всюду мешков с манной крупой, пряностями, шафраном. Здесь помещалось торжище съестного. Немного дальше расположился мясник, и на веревке, натянутой между домами, висели ободранные кровавые туши.
Соблазнительным запахом повеяло от лавчонки, осаждаемой густой толпой. Из скопища выдрался мальчуган, едва не сбив с ног Дженнифер. Он прижимал к груди стопку совсем еще горячих нанов. Булочная. В Кабуле всегда не хватало хлеба, и только здесь, у этой лавки, можно было увидеть очередь.
Дженнифер обернулась. Тревожное чувство шевельнулось в ней, точно Базар сомкнулся вокруг, и не найти было пути назад в путанице похожих одна на другую улочек, без единой вехи, за которую мог бы зацепиться глаз. Однако Маврос, судя по всему, без труда находил верную дорогу. Она поскользнулась на ледяной корке, и Маврос едва успел подхватить ее. Согнувшийся в три погибели носильщик, исхудалый, растерзанный, с безжизненным взглядом, едва не сбил их на мешки гороха, пошатнувшись под бременем ноши, в которой было больше веса, чем в нем самом. Торговцы, сидевшие по-портновски у порога своих лавчонок, любопытным взглядом провожали женщину без чадры. Все без исключения афганки носили чадру зеленоватого или желтого цвета, окутывавшую их с головы до пят. Только против глаз вшивалась полоска рединки.
По дороге им встретился шедший гуськом наряд солдат патрульной службы, затянутых в форму цвета хаки. На них были надеты русские шапки голубоватой цигейки, а на плече висели автоматы Калашникова. Один из солдат на ходу взял с лотка апельсин и сунул его в карман.
– Апельсины привозят из Герата, с юга, – пояснил Маврос, – но для большинства афганцев они слишком дороги.
Когда они повернули в другую улочку, вид окрестности совершенно переменился. Вместо пряностей и сушеных овощей здесь рядами стояли клетки для птиц, иногда с пернатым жильцом. Даже война не истребила в афганцах пристрастия к птицам. Маленький, туго обтянутый теплой курткой хазара с раскосыми, как у китайца, глазами снял с гвоздя золоченую клетку, где сидел черный дрозд, и увязался за журналисткой, забегая сбоку и суя ей под нос свою клетку.
Дженнифер едва не споткнулась о человека с нахлобученной до самых глаз чалмой, притулившегося в уголке на корточках. Из-под накинутого на плечи одеяла вылезал автомат Калашникова.
– Осведомитель ХАДа, – пояснил Элиас Маврос. – На Базаре они кишмя кишат. Многих убивают. Это все бедные люди, рискующие жизнью, чтобы прокормить семью.
Птичьи ряды кончились, уступив место тканям. Элиас Маврос остановился у входа в узкий проход, петляющий между полуразвалившихся домишек и уходящий в самые недра Базара.
– Нам сюда.
Она последовала за ним. Несколько поодаль закутанный в совершенно вылинявшие лохмотья портной строчил на старенькой зингеровской машинке прямо на улице, невзирая на стужу, Дома стояли впритык один к другому, словно для того, чтобы не рухнуть без опоры. Деревянные двери были выкрашены синей краской.
Элиас Маврос остановился перед одной из них и постучал.
Дверь отворилась, и грек посторонился, пропуская Дженнифер Стэнфорд. Воздух в доме был ледяной. Под потолком слепой комнаты горела желтоватым светом электрическая лампочка. Пахло сыростью и прогорклым жиром.
Элиас Маврос затворил дверь.
– А вот мой друг Гульгулаб! – радушно объявил он.
Стоявший в комнате афганец двинулся к ним.
Дженнифер увидела невысокого мужчину, чьи широченные плечи туго обтягивал коричневый свитер в белую полоску, поверх которого был надет пустин без рукавов. У мужчины было поразительное лицо – не лицо, а маска! Лоб почти до бровей зарос густыми черными волосами, свисавшими неровной, точно подрубленной топором челкой; щеки заросли густой черной бородой, скрывавшей всю нижнюю часть лица; пронзительные, почти безумные глаза недвижно вперились в Дженнифер, и ей стало не по себе. Тем не менее, она сделала над собой усилие и с улыбкой протянула ему руку:
– Привет, Гульгулаб!
Не обратив внимания на протянутую руку, Гульгулаб еще на шаг придвинулся к ней. Теперь Дженнифер видела только эти дикие глаза среди густых зарослей волос и бороды. Руки его взлетели, точно подброшенные пружиной, и жилистые пальцы сдавили шею австралийской журналистки.
Ошеломленная Дженнифер отступила к стене, подле которой стояла. Сумка с фотоаппаратурой мешала ей, и она на какое-то время замешкалась. Охваченная ужасом, в полной растерянности, чувствуя, что ей уже не хватает воздуха, она полными слез глазами искала Элиаса Мавроса, но тот исчез! Видимо, тихонько выскользнул на улицу. Она осталась наедине с этим бородачом с безумными глазами, вцепившимся в нее, как бульдог.
Когда первый испуг прошел, она начала сопротивляться, действуя бессознательно, не пытаясь постичь причину этого необъяснимого нападения. Приток крови к мозгу уменьшился, и мысль ее работала уже не так быстро.
Она сильно лягнула своего противника, но тот, по всей видимости, даже не обратил на это внимания. Тогда она отчаянным усилием попыталась разжать пальцы, впившиеся ей в горло. Все было напрасно. Несмотря на маленький рост, Гульгулаб обладал поразительной силой. Взгляды их встретились, и при желтоватом свете лампочки Дженнифер прочла в глазах афганца исступленную, почти радостную жажду убийства. Дикий ужас обуял Дженнифер, она закричала:
– Элиас! Элиас!
Прислонясь спиной к стене, она чувствовала, что силы оставляют ее. Поняв это, Гульгулаб сделал резкую подсечку. Она рухнула на пол вместе с ним, так и не разжавшим пальцев. Напрягая все силы, она все же отодрала от шеи левую руку бородача и жадно вдохнула воздух. В то же время она звала на помощь, не особо, прочем, рассчитывая на нее. Проворный, как обезьяна, Гульгулаб вдруг отпустил ее шею. Не дав ей времени подняться с пола, он левой рукой схватил ее за волосы и, вцепившись пальцами правой ей в затылок, рывком перебросил женщину вперед и сунул ее лицом в мешок манной крупы; поставленный на полу.
Застигнутая врасплох Дженнифер почувствовала, как мучная пыль забивается ей в нос и в разинутый рот, заполняет легкие и душит ее.
Она судорожно дернулась и поняла, что скоро умрет. Непомерная тяжесть давила ей на плечи. Усевшись на нее верхом, Гульгулаб обеими руками пригибал ей голову, стараясь как можно глубже вдавить ее в крупу.
В ее легких почти не осталось воздуха. Она попыталась ухватиться за мешковину, но не нашла никакой опоры. Потом выбросила руки себе за спину, но в таком положении оказалась бессильна что-либо предпринять. От крупы жгло глаза, она задыхалась. Дженнифер хотела закричать, но издала лишь слабый стон.
В глазах у нее померкло, отчаяние охватило ее. За что? За что? Неумолимый Гульгулаб не ослаблял нажима рук. Дженнифер чувствовала шеей его дыхание, ровное, как у ребенка. Он убивал ее, как топил бы кошку.
* * *
Элиас Маврос докуривал сигарету на птичьем рынке, с благодушной улыбкой наблюдая изящный танец двух голубей в клетке. Заметив интерес Мавроса, вокруг него завертелся торговец.
– Две тысячи афгани... Или десять тысяч долларов, – вполголоса добавил он.
Насмешливо взглянув на продавца, Маврос пошел прочь, возвестив на прощание трубным голосом:
– Любезнейший, у меня нет денег покупать птиц. Хватило бы на пропитание!
Торговец печально повесил клетку на место, а Элиас вскоре скрылся в узком проходе, выходящем в переулок. Прошло уже четверть часа. Этого должно было с лихвой хватить Гульгулабу, скорому в таких делах. Маврос постучался в ту же самую дверь. Молчание. Встревожившись, он снова постучал. Никакого движения. Уж не случилось ли что-то непредвиденное?
* * *
Гульгулаб распрямился, несколько запыхавшись. С Дженнифер Стэнфорд ему пришлось повозиться дольше, чем он предполагал. Женщина лежала на полу, как сломанная кукла, уткнувшись лицом в мешок с крупой. Афганец достал из кармана рубашки сигарету с гашишем, раскурил ее, сделал несколько затяжек и приступил ко второй части своей работы. В своей жизни он видел сотни убитых людей, из коих добрых несколько дюжин стали мертвецами при его личном участии. Он не боялся покойников, ибо для него, лишенного воображения и сочувствия к людям, смерть была ничего не значащим словом.
Он бросил окурок, перетащил убитую на середину комнаты и начал раздевать ее. Это было не трудно, потому что тело еще не остыло. Менее чем через пять минут на Дженнифер Стэнфорд ничего не осталось. Снятое с покойницы, в том числе и сапоги, Гульгулаб тотчас складывал в углу. Его жертва лежала ничком: гладкая спина, округлый зад, стройные бедра. Гульгулаб ощутил прилив желания. Он спустил шельвары, улегся на распростертое тело и принялся тереться нижней частью живота о все еще упругие ягодицы убитой им женщины. Почти сразу его член напрягся. Гульгулабу не часто представлялся случай удовлетворить свои половые потребности. В Кабуле было мало шлюх, да и те боялись его. Шутовская и, вместе, отталкивающая наружность, огонек смертоносного безумия, скачущий в его вечно одурманенных глазах и, в довершение, отвратительная нечистоплотность не вызывали в них особого желания предложить свои услуги. Выросший в бедном горном селении, Гульгулаб впервые вымылся только в тридцать лет. От него шел такой же смрад, как и от бараньей шкуры его пустина. Когда член совершенно отвердел, он взял его в правую руку, а левой, раздвинув полные ягодицы, принялся шарить между ними, пока не нащупал отверстие. Похрюкивая, словно боров, он начал с великим трудом втискиваться туда. Наконец он разом вогнал свой член в еще теплую полость. Блаженное ощущение, какое чудилось ему в грезах, навеянных доброй порцией гашиша!
* * *
Покрывшись потом, несмотря на стужу, Элиас Маврос перестал колотить в синюю дверь и изо всей силы ударил в нее плечом. Ему казалось, что он торчит здесь уже несколько часов. Дверная створка сразу подалась, и журналист, потеряв равновесие, с маху влетел в комнату.
Гульгулаб наслаждался, распростершись на трупе Дженнифер Стэнфорд, как вдруг дверь распахнулась.
Сразу забыв плотские утехи, он молниеносным, как бросок кобры, движением схватил прислоненный к стене "Калашников", который собственноручно усовершенствовал, отпилив приклад и снабдив его огромной семидесятизарядной обоймой.
Не вынимая члена из плоти мертвой женщины, он одной рукой вскинул оружие навстречу ввалившемуся в дом человеку. И лишь когда его палец через какие-то доли секунды готов был надавить курок, узнав Элиаса Мавроса. Он злобно и вместе с тем облегченно заворчал, не выпуская автомата, плашмя прижал его к полу и, найдя в нем опору, возобновил свои труды в заднем проходе мертвой женщины, стараясь как можно дольше продлить наслаждение. Со спокойной душой. Все равно жертва теперь уже ничего не чувствовала, а он, Гульгулаб, имел полное право вкушать, хотя бы изредка, небольшие радости! По прошествии малого времени он почувствовал, что не может больше сдерживаться. Семя хлынуло из него, и он, пронзительно вскрикнув, изо всех сил прижался животом к округлому женскому заду.
* * *
В единое мгновение Элиас Маврос охватил взглядом лежащий на полу труп, обнаженные ягодицы Гульгулаба и его безумные глаза, когда он навел на него свой автомат. Оцепенев от омерзения, он наблюдал, как афганец встает на ноги и натягивает спущенные шальвары. Он ясно сознавал, что никогда еще смерть не была так близка: Гульгулаб нажимал курок без задержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Им приходилось петлять между наваленных всюду мешков с манной крупой, пряностями, шафраном. Здесь помещалось торжище съестного. Немного дальше расположился мясник, и на веревке, натянутой между домами, висели ободранные кровавые туши.
Соблазнительным запахом повеяло от лавчонки, осаждаемой густой толпой. Из скопища выдрался мальчуган, едва не сбив с ног Дженнифер. Он прижимал к груди стопку совсем еще горячих нанов. Булочная. В Кабуле всегда не хватало хлеба, и только здесь, у этой лавки, можно было увидеть очередь.
Дженнифер обернулась. Тревожное чувство шевельнулось в ней, точно Базар сомкнулся вокруг, и не найти было пути назад в путанице похожих одна на другую улочек, без единой вехи, за которую мог бы зацепиться глаз. Однако Маврос, судя по всему, без труда находил верную дорогу. Она поскользнулась на ледяной корке, и Маврос едва успел подхватить ее. Согнувшийся в три погибели носильщик, исхудалый, растерзанный, с безжизненным взглядом, едва не сбил их на мешки гороха, пошатнувшись под бременем ноши, в которой было больше веса, чем в нем самом. Торговцы, сидевшие по-портновски у порога своих лавчонок, любопытным взглядом провожали женщину без чадры. Все без исключения афганки носили чадру зеленоватого или желтого цвета, окутывавшую их с головы до пят. Только против глаз вшивалась полоска рединки.
По дороге им встретился шедший гуськом наряд солдат патрульной службы, затянутых в форму цвета хаки. На них были надеты русские шапки голубоватой цигейки, а на плече висели автоматы Калашникова. Один из солдат на ходу взял с лотка апельсин и сунул его в карман.
– Апельсины привозят из Герата, с юга, – пояснил Маврос, – но для большинства афганцев они слишком дороги.
Когда они повернули в другую улочку, вид окрестности совершенно переменился. Вместо пряностей и сушеных овощей здесь рядами стояли клетки для птиц, иногда с пернатым жильцом. Даже война не истребила в афганцах пристрастия к птицам. Маленький, туго обтянутый теплой курткой хазара с раскосыми, как у китайца, глазами снял с гвоздя золоченую клетку, где сидел черный дрозд, и увязался за журналисткой, забегая сбоку и суя ей под нос свою клетку.
Дженнифер едва не споткнулась о человека с нахлобученной до самых глаз чалмой, притулившегося в уголке на корточках. Из-под накинутого на плечи одеяла вылезал автомат Калашникова.
– Осведомитель ХАДа, – пояснил Элиас Маврос. – На Базаре они кишмя кишат. Многих убивают. Это все бедные люди, рискующие жизнью, чтобы прокормить семью.
Птичьи ряды кончились, уступив место тканям. Элиас Маврос остановился у входа в узкий проход, петляющий между полуразвалившихся домишек и уходящий в самые недра Базара.
– Нам сюда.
Она последовала за ним. Несколько поодаль закутанный в совершенно вылинявшие лохмотья портной строчил на старенькой зингеровской машинке прямо на улице, невзирая на стужу, Дома стояли впритык один к другому, словно для того, чтобы не рухнуть без опоры. Деревянные двери были выкрашены синей краской.
Элиас Маврос остановился перед одной из них и постучал.
Дверь отворилась, и грек посторонился, пропуская Дженнифер Стэнфорд. Воздух в доме был ледяной. Под потолком слепой комнаты горела желтоватым светом электрическая лампочка. Пахло сыростью и прогорклым жиром.
Элиас Маврос затворил дверь.
– А вот мой друг Гульгулаб! – радушно объявил он.
Стоявший в комнате афганец двинулся к ним.
Дженнифер увидела невысокого мужчину, чьи широченные плечи туго обтягивал коричневый свитер в белую полоску, поверх которого был надет пустин без рукавов. У мужчины было поразительное лицо – не лицо, а маска! Лоб почти до бровей зарос густыми черными волосами, свисавшими неровной, точно подрубленной топором челкой; щеки заросли густой черной бородой, скрывавшей всю нижнюю часть лица; пронзительные, почти безумные глаза недвижно вперились в Дженнифер, и ей стало не по себе. Тем не менее, она сделала над собой усилие и с улыбкой протянула ему руку:
– Привет, Гульгулаб!
Не обратив внимания на протянутую руку, Гульгулаб еще на шаг придвинулся к ней. Теперь Дженнифер видела только эти дикие глаза среди густых зарослей волос и бороды. Руки его взлетели, точно подброшенные пружиной, и жилистые пальцы сдавили шею австралийской журналистки.
Ошеломленная Дженнифер отступила к стене, подле которой стояла. Сумка с фотоаппаратурой мешала ей, и она на какое-то время замешкалась. Охваченная ужасом, в полной растерянности, чувствуя, что ей уже не хватает воздуха, она полными слез глазами искала Элиаса Мавроса, но тот исчез! Видимо, тихонько выскользнул на улицу. Она осталась наедине с этим бородачом с безумными глазами, вцепившимся в нее, как бульдог.
Когда первый испуг прошел, она начала сопротивляться, действуя бессознательно, не пытаясь постичь причину этого необъяснимого нападения. Приток крови к мозгу уменьшился, и мысль ее работала уже не так быстро.
Она сильно лягнула своего противника, но тот, по всей видимости, даже не обратил на это внимания. Тогда она отчаянным усилием попыталась разжать пальцы, впившиеся ей в горло. Все было напрасно. Несмотря на маленький рост, Гульгулаб обладал поразительной силой. Взгляды их встретились, и при желтоватом свете лампочки Дженнифер прочла в глазах афганца исступленную, почти радостную жажду убийства. Дикий ужас обуял Дженнифер, она закричала:
– Элиас! Элиас!
Прислонясь спиной к стене, она чувствовала, что силы оставляют ее. Поняв это, Гульгулаб сделал резкую подсечку. Она рухнула на пол вместе с ним, так и не разжавшим пальцев. Напрягая все силы, она все же отодрала от шеи левую руку бородача и жадно вдохнула воздух. В то же время она звала на помощь, не особо, прочем, рассчитывая на нее. Проворный, как обезьяна, Гульгулаб вдруг отпустил ее шею. Не дав ей времени подняться с пола, он левой рукой схватил ее за волосы и, вцепившись пальцами правой ей в затылок, рывком перебросил женщину вперед и сунул ее лицом в мешок манной крупы; поставленный на полу.
Застигнутая врасплох Дженнифер почувствовала, как мучная пыль забивается ей в нос и в разинутый рот, заполняет легкие и душит ее.
Она судорожно дернулась и поняла, что скоро умрет. Непомерная тяжесть давила ей на плечи. Усевшись на нее верхом, Гульгулаб обеими руками пригибал ей голову, стараясь как можно глубже вдавить ее в крупу.
В ее легких почти не осталось воздуха. Она попыталась ухватиться за мешковину, но не нашла никакой опоры. Потом выбросила руки себе за спину, но в таком положении оказалась бессильна что-либо предпринять. От крупы жгло глаза, она задыхалась. Дженнифер хотела закричать, но издала лишь слабый стон.
В глазах у нее померкло, отчаяние охватило ее. За что? За что? Неумолимый Гульгулаб не ослаблял нажима рук. Дженнифер чувствовала шеей его дыхание, ровное, как у ребенка. Он убивал ее, как топил бы кошку.
* * *
Элиас Маврос докуривал сигарету на птичьем рынке, с благодушной улыбкой наблюдая изящный танец двух голубей в клетке. Заметив интерес Мавроса, вокруг него завертелся торговец.
– Две тысячи афгани... Или десять тысяч долларов, – вполголоса добавил он.
Насмешливо взглянув на продавца, Маврос пошел прочь, возвестив на прощание трубным голосом:
– Любезнейший, у меня нет денег покупать птиц. Хватило бы на пропитание!
Торговец печально повесил клетку на место, а Элиас вскоре скрылся в узком проходе, выходящем в переулок. Прошло уже четверть часа. Этого должно было с лихвой хватить Гульгулабу, скорому в таких делах. Маврос постучался в ту же самую дверь. Молчание. Встревожившись, он снова постучал. Никакого движения. Уж не случилось ли что-то непредвиденное?
* * *
Гульгулаб распрямился, несколько запыхавшись. С Дженнифер Стэнфорд ему пришлось повозиться дольше, чем он предполагал. Женщина лежала на полу, как сломанная кукла, уткнувшись лицом в мешок с крупой. Афганец достал из кармана рубашки сигарету с гашишем, раскурил ее, сделал несколько затяжек и приступил ко второй части своей работы. В своей жизни он видел сотни убитых людей, из коих добрых несколько дюжин стали мертвецами при его личном участии. Он не боялся покойников, ибо для него, лишенного воображения и сочувствия к людям, смерть была ничего не значащим словом.
Он бросил окурок, перетащил убитую на середину комнаты и начал раздевать ее. Это было не трудно, потому что тело еще не остыло. Менее чем через пять минут на Дженнифер Стэнфорд ничего не осталось. Снятое с покойницы, в том числе и сапоги, Гульгулаб тотчас складывал в углу. Его жертва лежала ничком: гладкая спина, округлый зад, стройные бедра. Гульгулаб ощутил прилив желания. Он спустил шельвары, улегся на распростертое тело и принялся тереться нижней частью живота о все еще упругие ягодицы убитой им женщины. Почти сразу его член напрягся. Гульгулабу не часто представлялся случай удовлетворить свои половые потребности. В Кабуле было мало шлюх, да и те боялись его. Шутовская и, вместе, отталкивающая наружность, огонек смертоносного безумия, скачущий в его вечно одурманенных глазах и, в довершение, отвратительная нечистоплотность не вызывали в них особого желания предложить свои услуги. Выросший в бедном горном селении, Гульгулаб впервые вымылся только в тридцать лет. От него шел такой же смрад, как и от бараньей шкуры его пустина. Когда член совершенно отвердел, он взял его в правую руку, а левой, раздвинув полные ягодицы, принялся шарить между ними, пока не нащупал отверстие. Похрюкивая, словно боров, он начал с великим трудом втискиваться туда. Наконец он разом вогнал свой член в еще теплую полость. Блаженное ощущение, какое чудилось ему в грезах, навеянных доброй порцией гашиша!
* * *
Покрывшись потом, несмотря на стужу, Элиас Маврос перестал колотить в синюю дверь и изо всей силы ударил в нее плечом. Ему казалось, что он торчит здесь уже несколько часов. Дверная створка сразу подалась, и журналист, потеряв равновесие, с маху влетел в комнату.
Гульгулаб наслаждался, распростершись на трупе Дженнифер Стэнфорд, как вдруг дверь распахнулась.
Сразу забыв плотские утехи, он молниеносным, как бросок кобры, движением схватил прислоненный к стене "Калашников", который собственноручно усовершенствовал, отпилив приклад и снабдив его огромной семидесятизарядной обоймой.
Не вынимая члена из плоти мертвой женщины, он одной рукой вскинул оружие навстречу ввалившемуся в дом человеку. И лишь когда его палец через какие-то доли секунды готов был надавить курок, узнав Элиаса Мавроса. Он злобно и вместе с тем облегченно заворчал, не выпуская автомата, плашмя прижал его к полу и, найдя в нем опору, возобновил свои труды в заднем проходе мертвой женщины, стараясь как можно дольше продлить наслаждение. Со спокойной душой. Все равно жертва теперь уже ничего не чувствовала, а он, Гульгулаб, имел полное право вкушать, хотя бы изредка, небольшие радости! По прошествии малого времени он почувствовал, что не может больше сдерживаться. Семя хлынуло из него, и он, пронзительно вскрикнув, изо всех сил прижался животом к округлому женскому заду.
* * *
В единое мгновение Элиас Маврос охватил взглядом лежащий на полу труп, обнаженные ягодицы Гульгулаба и его безумные глаза, когда он навел на него свой автомат. Оцепенев от омерзения, он наблюдал, как афганец встает на ноги и натягивает спущенные шальвары. Он ясно сознавал, что никогда еще смерть не была так близка: Гульгулаб нажимал курок без задержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30