Но, честно говоря, не так уж и часто, как-то все недосуг. То война, то пир, то еще какие разборки. За этот год спокойного времени считай и не было.
– И тебе это нравится? – не унималась Любава.
– Если бы не нравилось, я бы здесь не остался, – резонно заметил Илюха.
Далее разговор как-то плавно и непринужденно перетек на более спокойные темы, и всю оставшуюся до разбойничьей заимки дорогу Илюха развлекал спутницу пересказом фильма «Убить Билла», естественно, обеих его частей. Соловейка слушала рассказ, затаив дыхание, только изредка уточняя какие-нибудь детали. Илюхе вообще показалось, что шустрая Ума Турман за это короткое время стала ее любимой героиней.
Так они и ехали при свете приветливой луны по пустому тракту, тому самому, по которому их странная компания всего год назад прибыла в Киев.
* * *
Как ни странно, но старая заимка Соловейки оказалась абсолютно целой и не тронутой незваными гостями. Видимо, она настолько запугала путников, что даже после того, как прекратились ее шалости, желающих проехать по старой дороге нашлось не так уж и много. Любаву тут же начала поедом есть ностальгия, и она принялась наводить порядок в своем бывшем убежище.
Исходя из своего предыдущего опыта Солнцевский знал, что мешать ей в этом деле нельзя ни в коем случае. Поэтому он свистнул Змея, отошел в сторонку и удобно расположился на завалинке. Мотя тут же хотел развалиться перед хозяином, чтобы тому удобнее было чесать чешуйчатое пузо, но богатырь решительно остановил своего любимца. Гореныш моментально осознал важность момента и состроил страдальческое выражение на мордах. Особенно это удалось средней голове.
– Погоди ты, – остановил его Солнцевский, – прощаться и грустить чуть позже будем, так что скорбеть пока рано. А сейчас я должен поговорить с тобой как мужчина с мужчиной.
Услышав такое, Мотя тут же собрался, сконцентрировался и внимательно уставился на хозяина. Мол, как скажешь, всегда готов к серьезному разговору.
Илюха почесал затылок, вздохнул и в свойственной ему манере перешел к главному.
– Мотя, чудо ты мое трехголовое, ты остаешься один дней на пять. Ни меня, ни Любавы, ни Изи рядом не будет, и, соответственно, никто тебя контролировать не сможет.
Гореныш кивнул всеми тремя головами в знак полнейшего согласия.
– Так что, в свете вышеизложенного, у тебя за это время будет только одна, но весьма важная задача: НЕ СОЖРАТЬ ВСЮ ЕДУ ЗА ОДИН ПРИСЕСТ!
Змейчик, услышав такое нелепое обвинение в свой адрес, даже растерялся.
– Запас еды у тебя будет достаточный, и ты вполне можешь на нем протянуть дней десять. Но это только в том случае, если ты будешь контролировать свой аппетит. Я, конечно, понимаю, что это невозможно, но это надо сделать!
Обиженный в своих лучших чувствах, Мотя возмущенно застрекотал и даже выпустил из ноздрей струйки пара. Контролировать аппетит? Да сколько угодно! Что он, маленький, что ли? Вот, скажем, кладет утром Любава в его любимые три серебряных тазика (кстати, подарок Берендея за отлично выполненное задание) гору каши с гуляшом и подливкой, он тут же съедает предложенное и спокойно контролирует своей аппетит до ужина с помощью пирогов И прочих незапланированных вкусностей.
Только когда Соловейка с Солнцевским выгрузили из «нью-паджеро» привезенные припасы, разложили в погребе и не заперли на замок дверь, он понял, что именно имел в виду хозяин. Ну как, скажите вы, молодой, растущий организм о трех пастях может войти в кладовую и, скажем, съесть половину копченой телячьей ноги, оставив вторую половину на потом? Правильно, это решительно невозможно!
Именно благодаря сложности поставленной перед Змеем задачи Мотя перенес разлуку с другом без лишних страданий и слез. Ладно, в конце концов, он скоро вернется, а вот копченая нога, которую можно будет мгновенно слопать вследствие минутной слабости, после того как хозяин скроется из виду, занимала его всецело.
А вот Илюха, наоборот, разлуку с трехголовым другом воспринял очень близко к сердцу.
– Ты смотри, веди себя прилично, – бухтел Солнцевский, давая последнее напутствие персонально каждой голове. – Очень много не летай, сорок сверх меры не гоняй, прохожих не пугай, мебель не грызи. Да что я тебе говорю, ты же и сам все знаешь!
Змейчик тут же кивнул головами в знак согласия, по очереди облизал Илюху и помахал хвостом на прощанье. Только повозка скрылась за поворотом, Гореныш тяжело вздохнул и вальяжной походкой направился в погребок. Как сложится дальше жизнь, неизвестно, а такого пира духа после может и не быть. Неожиданно свалившийся на него шанс Мотя собирался использовать на все сто.
«Я еще маленький, глупенький и за свои поступки отвечать не могу. По-любому с голода не помру, а в крайнем случае на охоту слетаю», – справедливо рассудил трехголовый и толкнул когтистой лапой дверь в мечту.
* * *
Возвращались из заимки этим же вечером. Всю обратную дорогу Солнцевский разрабатывал план полной и окончательной реабилитации своего любимца, вкупе со страшной, но изощренной местью по отношению к тевтонско-литовским провокаторам. Однако вновь открывшиеся обстоятельства резко изменили расклад сил, причем не в его пользу.
Во дворе «Чумных палат» Илюха с Соловейком обнаружили не меньше пяти десятков богатырей. Причем, судя по их виноватым лицам, прибыли они сюда не на тренировку по бодибилдингу или по греко-римской борьбе. Детинушки вяло поприветствовали их и расступились, предлагая проследовать в дом.
– За Мотей Алеша Попович с пятью десятками ратников приходил, – грустно заметил Солнцевский, проходя мимо богатырей, – наши ставки растут.
– Неужели ты думаешь... – начала было Соловейка, но тут же осеклась и чисто инстинктивно вцепилась в рукав спутника. – Илюш, что бы ни случилось, держи себя в руках, ладно?
– Как пойдет, – совершенно честно признался Солнцевский, разминая кулаки.
– Если окажем сопротивление, будет только хуже, – не сдавалась Соловейка.
– Кому хуже: мне или им?
– НАМ! – с нажимом проговорила Любава. – Чтобы вытащить остальных, кто-то должен быть на свободе. И потом, ты же не собираешься биться со своими? Ты же этих ребят сам месяц назад тренировал!
– Твоя правда, – признался бывший чемпион по греко-римской борьбе, он действительно знал практически всех богатырей по имени и воевать с ними совсем не хотел.
Таким образом, к тому моменту, когда Илюха носком сапога пнул дубовую дверь, его боевой запал несколько поутих. Внутри их встретил Изя и два былинных богатыря в лице все того же смущенного Алеши Поповича и не менее озадаченного Добрыни Никитича.
– Вот Илюха, не побоюсь этого слова, Солнцевский, – раздался разудалый голос Изи. – Мы им верой и правдой, не жалея живота, по самые «не балуйся», на передовой, без горячего питания, на голом окладе и прочее... А они меня в кутузку забрать хотят! Да я после такого к себе отношения вообще могу обидеться, и таки тогда вы поймете, на что способен Изя в гневе.
– Кстати, я тоже могу обидеться, – резонно заметил Солнцевский, усаживаясь рядом с другом.
– И я могу, – тут же подхватила Соловейка и присоединилась к коллегам, несмотря на то, что мгновение назад просила Солнцевского не обострять обстановку. Что поделаешь, корпоративная этика.
– Вы вообще понимаете, что мы втроем можем натворить тут в Киеве? – ехидно поинтересовался Изя. – Эх, жаль, Мотя улетел, а то бы размах еще больше был.
– Представляем, – неохотно признался Добрыня. – И поэтому просим тебя, Изя, добровольно отправиться в темницу, а вас не препятствовать этому процессу.
– Изя, может, угостишь своим чудесным первачом, а то у меня что-то ум за разум заходит, – неожиданно встрял Попович и, сбросив с себя всю воинскую амуницию, не дожидаясь приглашения, тут же уселся за стол.
От такого поворота все присутствующие немного ошалели. Сами посудите, к вам в дом приходит наряд милиции, предъявляет ордер на арест, а потом скидывает кирзачи, просит что-нибудь выпить и удобно располагается в кресле перед телевизором. На такое вопиющее хамство можно было ответить только одним – принести бутыль первача. Именно так Изя и поступил. Соловейка тут же поставила на стол плошку с малосольными огурцами, все присутствующие (кроме Любавы, конечно) хлопнули по маленькой, и закрутился странный разговор.
– Ну и что за дело вы шьете Изе? – смачно хрустя малосольным огурчиком, поинтересовался Солнцевский.
– Попытку завладеть движимым имуществом посла Бухарского эмирата Каюбека Талибского, а также намеренье украсть и обесчестить луноликую Газель, дочь обозначенного посла, – с неохотой отрапортовал Добрыня. – Проще говоря, попытался угнать карету вместе со всем ее содержимым.
– Милицейский произвол, это вам не тридцать седьмой год! – тут же взвился Изя. – Вранье от первого слова до последнего! Я буду жаловаться в Страсбургский суд! Даешь презумпцию невиновности! Не пойман – не вор!
Добрыня с Поповичем, получив такой отпор, замерли в нелепых позах с огурцами в руках. Вывел их из этого состояния Солнцевский, разлив еще по стакану.
– Это все?
– Нет, – вздохнул Алеша Попович, – при попытке его задержать он оказал яростное сопротивление.
– Оба личных телохранителя Газели в тяжелом состоянии находятся в лазарете, – добавил Добрыня. – А когда после содеянного он попытался скрыться с места преступления, его видел посол королевства Польского Альфонсо Чмоник, совершенно случайно очутившийся рядом.
– Случайно... – хмыкнула Соловейка и отправилась в погреб за очередной порцией малосольных огурцов, поскольку эта незамысловатая, но очень вкусная закуска уже исчезла со стола.
– Изя?! – переварив услышанное, повернулся к другу бывший браток.
– А что сразу Изя! Чуть что, сразу Изя! – взвился черт. – Моте, значит, верим на слово, а мне, своему другу и боевому офицеру, доверия нет?!
– Да есть, есть, – успокоил его Солнцевский. – Просто я подумал, что ты вполне мог такое отмочить.
– Мог, но не отмочил, – немного успокоился Изя. – Я словно сурок спал дома и по «Иноземным слободам» не шлялся. Хотя, чтобы смыть позор несравненной Газели, я готов взять чужую вину на себя и жениться на ней. Конечно, предварительно обсудив с будущим тестем вопрос с приданым.
– Он требует твоей немедленной казни, – скромно заметил Добрыня.
– Да неужели вы не понимаете, что это очень похоже на подставу? – не удержался Солнцевский и перешел на повышенные тона.
– Понимаем, – пожал плечами Алеша Попович, – и Берендей понимает, но закон есть закон, и до окончания следствия Изя должен быть взят под стражу.
– А я не согласен под стражу, – резонно заметил Изя, – чего я там не видел? Мне и здесь хорошо!
– Берендей догадывался, что ты можешь не согласиться, поэтому, чтобы не накалять атмосферу, готов пойти на некоторые уступки.
– Какие? – тут же сориентировался черт. И осознавая, что посидеть все равно придется, попытался сделать этот процесс максимально безболезненным.
Долго еще шел этот спор, но в конце концов Изя выторговал для себя отдельную трехкомнатную камеру с хорошим видом из окна, пятиразовое питание и моральную компенсацию в размере тройного оклада.
Потом все присутствующие долго обмывали соглашение, таким образом арестанта унесли к месту дальнейшего пребывания уже в полной темноте.
* * *
Весь следующий день Солнцевский метался от «Чумных палат» до княжеского дворца, от дворца к темнице, от темницы опять в «Чумные», оттуда в «Иноземную слободу»... Положа руку на сердце, толку от всего этого мельтешения было ни на грош. Берендей изменить меру пресечения до суда категорически отказался, иноземцы даже разговаривать со старшим богатырем не пожелали, а в темницу его просто не пустили, аргументируя это тем, что тюрьма не проходной двор, что Изя и так размещен по высшему артикулу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– И тебе это нравится? – не унималась Любава.
– Если бы не нравилось, я бы здесь не остался, – резонно заметил Илюха.
Далее разговор как-то плавно и непринужденно перетек на более спокойные темы, и всю оставшуюся до разбойничьей заимки дорогу Илюха развлекал спутницу пересказом фильма «Убить Билла», естественно, обеих его частей. Соловейка слушала рассказ, затаив дыхание, только изредка уточняя какие-нибудь детали. Илюхе вообще показалось, что шустрая Ума Турман за это короткое время стала ее любимой героиней.
Так они и ехали при свете приветливой луны по пустому тракту, тому самому, по которому их странная компания всего год назад прибыла в Киев.
* * *
Как ни странно, но старая заимка Соловейки оказалась абсолютно целой и не тронутой незваными гостями. Видимо, она настолько запугала путников, что даже после того, как прекратились ее шалости, желающих проехать по старой дороге нашлось не так уж и много. Любаву тут же начала поедом есть ностальгия, и она принялась наводить порядок в своем бывшем убежище.
Исходя из своего предыдущего опыта Солнцевский знал, что мешать ей в этом деле нельзя ни в коем случае. Поэтому он свистнул Змея, отошел в сторонку и удобно расположился на завалинке. Мотя тут же хотел развалиться перед хозяином, чтобы тому удобнее было чесать чешуйчатое пузо, но богатырь решительно остановил своего любимца. Гореныш моментально осознал важность момента и состроил страдальческое выражение на мордах. Особенно это удалось средней голове.
– Погоди ты, – остановил его Солнцевский, – прощаться и грустить чуть позже будем, так что скорбеть пока рано. А сейчас я должен поговорить с тобой как мужчина с мужчиной.
Услышав такое, Мотя тут же собрался, сконцентрировался и внимательно уставился на хозяина. Мол, как скажешь, всегда готов к серьезному разговору.
Илюха почесал затылок, вздохнул и в свойственной ему манере перешел к главному.
– Мотя, чудо ты мое трехголовое, ты остаешься один дней на пять. Ни меня, ни Любавы, ни Изи рядом не будет, и, соответственно, никто тебя контролировать не сможет.
Гореныш кивнул всеми тремя головами в знак полнейшего согласия.
– Так что, в свете вышеизложенного, у тебя за это время будет только одна, но весьма важная задача: НЕ СОЖРАТЬ ВСЮ ЕДУ ЗА ОДИН ПРИСЕСТ!
Змейчик, услышав такое нелепое обвинение в свой адрес, даже растерялся.
– Запас еды у тебя будет достаточный, и ты вполне можешь на нем протянуть дней десять. Но это только в том случае, если ты будешь контролировать свой аппетит. Я, конечно, понимаю, что это невозможно, но это надо сделать!
Обиженный в своих лучших чувствах, Мотя возмущенно застрекотал и даже выпустил из ноздрей струйки пара. Контролировать аппетит? Да сколько угодно! Что он, маленький, что ли? Вот, скажем, кладет утром Любава в его любимые три серебряных тазика (кстати, подарок Берендея за отлично выполненное задание) гору каши с гуляшом и подливкой, он тут же съедает предложенное и спокойно контролирует своей аппетит до ужина с помощью пирогов И прочих незапланированных вкусностей.
Только когда Соловейка с Солнцевским выгрузили из «нью-паджеро» привезенные припасы, разложили в погребе и не заперли на замок дверь, он понял, что именно имел в виду хозяин. Ну как, скажите вы, молодой, растущий организм о трех пастях может войти в кладовую и, скажем, съесть половину копченой телячьей ноги, оставив вторую половину на потом? Правильно, это решительно невозможно!
Именно благодаря сложности поставленной перед Змеем задачи Мотя перенес разлуку с другом без лишних страданий и слез. Ладно, в конце концов, он скоро вернется, а вот копченая нога, которую можно будет мгновенно слопать вследствие минутной слабости, после того как хозяин скроется из виду, занимала его всецело.
А вот Илюха, наоборот, разлуку с трехголовым другом воспринял очень близко к сердцу.
– Ты смотри, веди себя прилично, – бухтел Солнцевский, давая последнее напутствие персонально каждой голове. – Очень много не летай, сорок сверх меры не гоняй, прохожих не пугай, мебель не грызи. Да что я тебе говорю, ты же и сам все знаешь!
Змейчик тут же кивнул головами в знак согласия, по очереди облизал Илюху и помахал хвостом на прощанье. Только повозка скрылась за поворотом, Гореныш тяжело вздохнул и вальяжной походкой направился в погребок. Как сложится дальше жизнь, неизвестно, а такого пира духа после может и не быть. Неожиданно свалившийся на него шанс Мотя собирался использовать на все сто.
«Я еще маленький, глупенький и за свои поступки отвечать не могу. По-любому с голода не помру, а в крайнем случае на охоту слетаю», – справедливо рассудил трехголовый и толкнул когтистой лапой дверь в мечту.
* * *
Возвращались из заимки этим же вечером. Всю обратную дорогу Солнцевский разрабатывал план полной и окончательной реабилитации своего любимца, вкупе со страшной, но изощренной местью по отношению к тевтонско-литовским провокаторам. Однако вновь открывшиеся обстоятельства резко изменили расклад сил, причем не в его пользу.
Во дворе «Чумных палат» Илюха с Соловейком обнаружили не меньше пяти десятков богатырей. Причем, судя по их виноватым лицам, прибыли они сюда не на тренировку по бодибилдингу или по греко-римской борьбе. Детинушки вяло поприветствовали их и расступились, предлагая проследовать в дом.
– За Мотей Алеша Попович с пятью десятками ратников приходил, – грустно заметил Солнцевский, проходя мимо богатырей, – наши ставки растут.
– Неужели ты думаешь... – начала было Соловейка, но тут же осеклась и чисто инстинктивно вцепилась в рукав спутника. – Илюш, что бы ни случилось, держи себя в руках, ладно?
– Как пойдет, – совершенно честно признался Солнцевский, разминая кулаки.
– Если окажем сопротивление, будет только хуже, – не сдавалась Соловейка.
– Кому хуже: мне или им?
– НАМ! – с нажимом проговорила Любава. – Чтобы вытащить остальных, кто-то должен быть на свободе. И потом, ты же не собираешься биться со своими? Ты же этих ребят сам месяц назад тренировал!
– Твоя правда, – признался бывший чемпион по греко-римской борьбе, он действительно знал практически всех богатырей по имени и воевать с ними совсем не хотел.
Таким образом, к тому моменту, когда Илюха носком сапога пнул дубовую дверь, его боевой запал несколько поутих. Внутри их встретил Изя и два былинных богатыря в лице все того же смущенного Алеши Поповича и не менее озадаченного Добрыни Никитича.
– Вот Илюха, не побоюсь этого слова, Солнцевский, – раздался разудалый голос Изи. – Мы им верой и правдой, не жалея живота, по самые «не балуйся», на передовой, без горячего питания, на голом окладе и прочее... А они меня в кутузку забрать хотят! Да я после такого к себе отношения вообще могу обидеться, и таки тогда вы поймете, на что способен Изя в гневе.
– Кстати, я тоже могу обидеться, – резонно заметил Солнцевский, усаживаясь рядом с другом.
– И я могу, – тут же подхватила Соловейка и присоединилась к коллегам, несмотря на то, что мгновение назад просила Солнцевского не обострять обстановку. Что поделаешь, корпоративная этика.
– Вы вообще понимаете, что мы втроем можем натворить тут в Киеве? – ехидно поинтересовался Изя. – Эх, жаль, Мотя улетел, а то бы размах еще больше был.
– Представляем, – неохотно признался Добрыня. – И поэтому просим тебя, Изя, добровольно отправиться в темницу, а вас не препятствовать этому процессу.
– Изя, может, угостишь своим чудесным первачом, а то у меня что-то ум за разум заходит, – неожиданно встрял Попович и, сбросив с себя всю воинскую амуницию, не дожидаясь приглашения, тут же уселся за стол.
От такого поворота все присутствующие немного ошалели. Сами посудите, к вам в дом приходит наряд милиции, предъявляет ордер на арест, а потом скидывает кирзачи, просит что-нибудь выпить и удобно располагается в кресле перед телевизором. На такое вопиющее хамство можно было ответить только одним – принести бутыль первача. Именно так Изя и поступил. Соловейка тут же поставила на стол плошку с малосольными огурцами, все присутствующие (кроме Любавы, конечно) хлопнули по маленькой, и закрутился странный разговор.
– Ну и что за дело вы шьете Изе? – смачно хрустя малосольным огурчиком, поинтересовался Солнцевский.
– Попытку завладеть движимым имуществом посла Бухарского эмирата Каюбека Талибского, а также намеренье украсть и обесчестить луноликую Газель, дочь обозначенного посла, – с неохотой отрапортовал Добрыня. – Проще говоря, попытался угнать карету вместе со всем ее содержимым.
– Милицейский произвол, это вам не тридцать седьмой год! – тут же взвился Изя. – Вранье от первого слова до последнего! Я буду жаловаться в Страсбургский суд! Даешь презумпцию невиновности! Не пойман – не вор!
Добрыня с Поповичем, получив такой отпор, замерли в нелепых позах с огурцами в руках. Вывел их из этого состояния Солнцевский, разлив еще по стакану.
– Это все?
– Нет, – вздохнул Алеша Попович, – при попытке его задержать он оказал яростное сопротивление.
– Оба личных телохранителя Газели в тяжелом состоянии находятся в лазарете, – добавил Добрыня. – А когда после содеянного он попытался скрыться с места преступления, его видел посол королевства Польского Альфонсо Чмоник, совершенно случайно очутившийся рядом.
– Случайно... – хмыкнула Соловейка и отправилась в погреб за очередной порцией малосольных огурцов, поскольку эта незамысловатая, но очень вкусная закуска уже исчезла со стола.
– Изя?! – переварив услышанное, повернулся к другу бывший браток.
– А что сразу Изя! Чуть что, сразу Изя! – взвился черт. – Моте, значит, верим на слово, а мне, своему другу и боевому офицеру, доверия нет?!
– Да есть, есть, – успокоил его Солнцевский. – Просто я подумал, что ты вполне мог такое отмочить.
– Мог, но не отмочил, – немного успокоился Изя. – Я словно сурок спал дома и по «Иноземным слободам» не шлялся. Хотя, чтобы смыть позор несравненной Газели, я готов взять чужую вину на себя и жениться на ней. Конечно, предварительно обсудив с будущим тестем вопрос с приданым.
– Он требует твоей немедленной казни, – скромно заметил Добрыня.
– Да неужели вы не понимаете, что это очень похоже на подставу? – не удержался Солнцевский и перешел на повышенные тона.
– Понимаем, – пожал плечами Алеша Попович, – и Берендей понимает, но закон есть закон, и до окончания следствия Изя должен быть взят под стражу.
– А я не согласен под стражу, – резонно заметил Изя, – чего я там не видел? Мне и здесь хорошо!
– Берендей догадывался, что ты можешь не согласиться, поэтому, чтобы не накалять атмосферу, готов пойти на некоторые уступки.
– Какие? – тут же сориентировался черт. И осознавая, что посидеть все равно придется, попытался сделать этот процесс максимально безболезненным.
Долго еще шел этот спор, но в конце концов Изя выторговал для себя отдельную трехкомнатную камеру с хорошим видом из окна, пятиразовое питание и моральную компенсацию в размере тройного оклада.
Потом все присутствующие долго обмывали соглашение, таким образом арестанта унесли к месту дальнейшего пребывания уже в полной темноте.
* * *
Весь следующий день Солнцевский метался от «Чумных палат» до княжеского дворца, от дворца к темнице, от темницы опять в «Чумные», оттуда в «Иноземную слободу»... Положа руку на сердце, толку от всего этого мельтешения было ни на грош. Берендей изменить меру пресечения до суда категорически отказался, иноземцы даже разговаривать со старшим богатырем не пожелали, а в темницу его просто не пустили, аргументируя это тем, что тюрьма не проходной двор, что Изя и так размещен по высшему артикулу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43