Эта надежда укрепилась, когда в городе начались убийства и поползли слухи, будто в них повинен Ричард. Тогда ему показалось, что мать наконец-то оценит его или хотя бы заметит, но не тут-то было. Она еще сильнее привязалась к Ричарду, доказывая каждому встречному, что ее любимый сыночек просто не мог совершить все те мерзости, которые ему приписывают.
Ричард был хорошим мальчиком.
Ричард - предел совершенства.
Ричард, Ричард, Ричард!
И даже сейчас, когда Ричарда уже нет на свете, все начинается сначала! Ричард был умницей, а Рори - идиот! Нет, ровным счетом ничего не изменилось.
Но почему?
Почему она не может полюбить его?
Почему она не защищает его так, как защищает Ричарда?
Что он такого сделал? Какой ужасный проступок совершил?
Вместо того, чтобы спросить ее об этом, Рори оторвался от газеты и посмотрел на мать усталыми глазами.
- Что, мама? Я читал...
- Что читал? Спортивные новости? - заорала она так громко, что Рори даже вздрогнул от неожиданности. - Как ты можешь читать о спорте, когда с твоим братом случилось такое несчастье? Неужели тебе совершенно безразлично, что они сделали с ним? - она выхватила у него газету и ткнула в лицо фотографию Энн Джефферс. - Тебе безразлично, что эта женщина глумится над его памятью?
Рори забрал у матери газету, посмотрел на фотографию и медленно встал.
- Это не они с ним что-то сделали, мама. Он сам это сделал с собой. Он убил всех этих несчастных людей, а они просто доказали его вину и заставили заплатить за все преступления. Случилось то, что и должно было случиться.
Рори направился к двери.
Эдна мгновенно вскочила на ноги и дрожащими руками запахнула полы халата. Подбежав к Рори, она грубо схватила его за руку и властно повернула его к себе лицом.
- Не смей так говорить! - злобно прошипела она и угрожающе придвинулась к сыну. - Никогда не говори о своем брате подобным тоном! Никогда!
У Рори пересохло во рту, а в животе начались рези. Так бывало почти всегда, когда его мать распалялась и начинала орать на него. Он покорно кивнул и хотел вырваться из ее цепких рук, но она не отпускала его.
- Скажи, что ты сожалеешь, - потребовала она. - Извинись!
Он извинился.
Мать отпустила его, и он тут же покинул ее дом, направившись прямо на завод корпорации "Бонг", где работал на сборочной линии. По пути он тщательно обдумывал сложившуюся ситуацию, пока наконец не пришел к окончательному выводу, что ему не стоит рассчитывать на любовь матери, так как он никогда не сможет стать Ричардом.
Но, может быть, ему все же удастся стать похожим на Ричарда?
Глава 13
Ричард Крэйвен мертв, но раны его родных и близких еще кровоточат, а в ушах этих несчастных людей все еще звучат вопросы.
Последний вызов Ричарда Крэйвена висит над всеми нами как тяжкое проклятие. Если Ричард Крэйвен сказал правду, в чем автор этих строк сомневается, то, следовательно, убийца все еще живет среди нас.
Я, Энн Джефферс, намерена принять последний вызов Ричарда Крэйвена, но отнюдь не для того, чтобы реабилитировать его.
Я намерена бросить еще один взгляд на последствия так называемых "убийств Крэйвена" и тем самым ответить на вопросы, остающиеся до сих пор открытыми.
Главный вопрос: известно ли нам точное число жертв? Не ожидают ли нас новые ужасные находки среди окружающих наш город холмов и долин?
Может быть, именно эти новые жертвы дадут нам бесспорные доказательства причастности Ричарда Крэйвена ко всем предыдущим убийствам? Это успокоило бы наконец полицию и разрешило бы все наши сомнения. Стоит ли спрашивать, что намерена предпринять полиция, дабы окончательно закрыть эту позорную страницу в истории нашего города?
Думаю, что стоит. Думаю, что призрак Ричарда Крэйвена будет витать над нашим городом до тех пор, пока...
- Нужно обязательно поговорить с ней. Обязательно. - Шейла Херрар произнесла эти слова громко, так как не опасалась, что кто-нибудь сможет подслушать ее. Впрочем, даже если бы кто-нибудь и услышал ее слова, то все равно ничего не смог бы понять. В этой паршивой гостинице с убогой мебелью, куда она переселилась около двух месяцев назад, никто и знать не хотел о ее существовании. Большинство постояльцев гостиницы походило на Шейлу. Они думали только о хлебе насущном и каждое утро просыпались с единственной мыслью - как бы прожить еще один день и найти работу. Однако удача постепенно изменяла им, перенося этот жуткий вопрос на следующий день. Большую часть времени Шейла проводила на площади Пионеров, где ей иногда предлагали что-нибудь выпить и перекусить.
Все это время она надеялась на то, что в конце концов найдется человек, который даст ей работу. Но как только она получала стаканчик вина от какого-нибудь доброго человека, она тут же приходила к выводу, что ее время ушло, что слишком поздно надеяться на хорошее место. Куда бы она ни пошла, все сразу замечали, что от нее пахнет алкоголем - постоянным спутником жизни почти всех индейцев.
"Мы не индейцы, мама, - часто говорил ей сын. - Мы - коренные американцы. Мы жили здесь задолго до того, как сюда пришли белые люди и покорили нас. Они истребили наш народ, отобрали наши земли и превратили нас в рабов!"
Вспомнив слова сына, отозвавшиеся эхом в ее душе, Шейла залилась горькими слезами, но потом сосредоточилась на газете и вытерла глаза рукавом блузки. Через несколько минут она отложила газету и посмотрела в окно. Интересно, что подумал бы о ней Дэнни, если бы увидел ее в эту минуту?
К сожалению, он уже никогда не увидит ее.
Поэтому какое кому дело, что она живет в такой задрипанной гостинице. А ведь когда-то они жили в небольшой, но вполне уютной квартирке на Йеслер Террас и постоянно надеялись когда-нибудь перебраться в более приличный район города. Сейчас Дэнни не знает, где она живет, так как его уже давно нет в живых.
И Шейла хорошо знала, кто убил его.
Ее восемнадцатилетнего сына убил Ричард Крэйвен, как, впрочем, и многих других. Шейле подсказывало это ее чутье, которое еще не было сожжено обильным употреблением алкоголя.
Собственно говоря, кому какое дело до ее пристрастий? Ведь Дэнни все равно нет рядом с ней!
Всем наплевать.
К ее горю все остались безучастными даже тогда, когда она попыталась вызвать полицию и потребовать хоть что-нибудь предпринять для розыска ее сына. Она не жалела сил, пытаясь расшевелить полицию: каждый Божий день приходила в полицейский участок, заполняла там всевозможные бумаги и разговаривала с чиновниками, но они оставались совершенно равнодушными к ее просьбам, и она прекрасно знала почему.
Потому что они были индейцами.
Именно индейцами, а не коренными американцами, как гордо называл когда-то Дэнни себя и свой народ.
Нет, Шейла прекрасно понимала, что она для всех индианка, хотя никто не называл ее так в лицо. К сыну ее относились примерно так же, как к ней. Все считали, что он пьет, гуляет и даже не прощается со своей матерью, когда уходит из дому. А когда она доказывала, что он хороший мальчик, что он ходит в школу и много работает, ей никто не верил. Конечно, если бы ее Дэнни был белым, если бы она была белой, дело обстояло бы иначе. Вот тогда они бы искали его. А так никого не волнует, куда делся какой-то индейский мальчик.
Когда Дэнни не вернулся домой в тот день, она потеряла интерес ко всему окружающему. Боль в душе стала невыносимой, и ей приходилось все чаще и чаще заглушать ее алкоголем. Дошло до того, что она потеряла работу и никак не могла найти новую. Она пила все больше и все чаще, окончательно смирившись с тем, что жизнь для нее утратила всякий смысл. В конце концов она оказалась в этой жуткой гостинице, где каждый наступивший день походил на предыдущий и не давал ей никаких надежд на будущее. Она спала в своей крохотной комнатушке и каждый вечер убеждала себя в том, что завтра произойдет что-то новое и радостное. Однако наступал новый день - и все оставалось по-прежнему.
Но когда она прочитала в газете о человеке, который убил ее сына, ей показалось, что этот день станет переломным в ее жизни. Может быть, она соберется с мыслями, перестанет пить и даже найдет работу.
Но самое главное состояло в другом: возможно, ей удастся поговорить с этой Энн Джефферс и, возможно, она выслушает ее и хоть как-то успокоит ее душу. Если бы хоть кто-нибудь выслушал ее, то, может быть, ее боль хоть немного утихла бы.
Оставив на неубранной постели газету, Шейла спустилась вниз к телефону-автомату и порылась в кармане и поисках монеты.
К счастью, ту страницу, которая ей требовалась, никто еще не вырвал из справочника. Отыскав нужную строку, она опустила в автомат двадцатипятицентовую монету и набрала номер, дожидаясь ответа из редакции "Сиэтл Геральд".
- Если вы хотите оставить сообщение для Энн Джефферс, - прозвучал мелодичный голос, - нажмите кнопку "один".
Шейла Херрар нажала кнопку и сразу же начала говорить:
- Меня зовут Шейла Херрар. Ричард Крэйвен убил моего сына. Если вас это интересует, приходите ко мне, и я расскажу вам все.
Пробормотав в трубку свой адрес и номер телефона-автомата, она вернулась в свою комнату. Интересно, что будет дальше? Неужели Энн Джефферс не заинтересуется ее информацией? Если нет, то она такая же, как и все остальные.
Глава 14
Он спрятался в темноте, надеясь, что его никто не найдет, но где-то вдали послышались шаги. Это были шаги взрослого человека, который неумолимо приближался к нему.
Он затаил дыхание, опасаясь, что даже малейший вздох может выдать его местонахождение, и тогда отец найдет его. Конечно, глупо было надеяться отсидеться в укрытии, так как отец и без того знал, где скрывается его сын, и всегда находил его. Где бы сын ни прятался, зловещие шаги отца всякий раз неумолимо приближались к нему, рождая в душе невыразимый ужас.
Иногда мальчику казалось, будто он вот-вот умрет от страха, однако смерть щадила его. Вот и сейчас он сжался в маленький комочек и подумал, что не умрет никогда и весь этот ужас будет продолжаться вечно.
Он хорошо знал, что произойдет в следующую минуту, но не мог понять, почему это должно произойти, что плохого он сделал своему отцу и чем заслужил подобное наказание.
В конце концов он пришел к выводу, что отцу просто нравилось это делать.
Мальчик никак не мог вспомнить, когда это все началось, как, впрочем, не мог вспомнить и того времени, когда этого не происходило. Это наказание преследовало его всегда и висело над ним как первородное проклятие.
Шаги отца звучали все ближе и ближе, а мальчику в этот момент хотелось сжаться до такой степени, чтобы стать невидимым, полностью исчезнуть, - тогда отец никогда больше не найдет его. Раньше мальчик часто молился, но и молитвы не помогали ему.
Отец уже вплотную подошел к двери. Вот сейчас он распахнет ее, и яркий луч света разрежет темноту, обнаруживая забившегося в угол мальчика. Так и случилось.
Может быть, он выдал себя резким движением руки, закрывая глаза от яркого света?
В тот же миг огромная лапа повисла над маленьким комочком плоти, затаившим дыхание от животного страха. Мальчик не выдержал и начал тихонько всхлипывать, подрагивая всем своим тельцем. Он знал, что должен держать себя в руках.
Должен был, но не мог.
Волосатая рука схватила мальчика, приподняла его и понесла туда, где все было залито ярким светом и где стояла та проклятая койка, которую отец специально притащил в подвал. Вскоре мальчик был туго привязан к ней за руки и за ноги, а отец начал медленно раздеваться.
Самое ужасное началось тогда, когда отец стал прикреплять к его телу металлические зажимы. Вначале он прикрепил их к пальцам ног и рук, что было еще более или менее терпимо. А вот когда он начал цеплять зажимы к маленьким соскам его груди, мальчик не выдержал и застонал, понимая при этом, что его никто не услышит.
И все же самую ужасную боль он испытывал тогда, когда отец прикреплял зажим к его пенису.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61