Это будет наше личное дело, только между ним и мной.
Нетрудно было заметить, с каким облегчением и с какой церемонностью – и очень к месту – она проговорила:
– Желаю вам самого доброго.
За окном послышалась сирена полицейской машины, скорее сообщавшей о прибытии, нежели требовавшей поторопиться.
В общем, полиция все равно приехала. Видно было, что Марджори отнюдь не в восторге, а я так устал, что уже ни на что не реагировал. Тут открылась дверь, впустив в комнату гораздо больше людей, чем могло в ней уместиться.
Кит пытался завладеть вниманием блюстителя закона и убедить его, что я нанес его внуку серьезные телесные повреждения.
– Джеку, – спокойно заметил Роджер, – не следовало бы бить ногами лежачего.
– Ну а вы можете выметаться отсюда, – прошипел Кит. – Я говорил вам. Вы уволены.
– Не делайте из себя посмешища, – вспыхнула Марджори. – Полковник, вы не уволены. Вы нам нужны. Пожалуйста, останьтесь здесь. Решение об увольнении может быть принято только большинством голосов членов Совета директоров, и такого большинства не получится.
– Ничего, Марджори, – прохрипел трясущийся от унижения Кит. – Скоро я и от тебя избавлюсь.
– Послушай, Кит… – начал Конрад.
– И ты тоже заткнись, – с ненавистью произнес Кит. – Трибуны взорвал ты сам или твой шантажист-архитектор.
В комнате воцарилось мертвое молчание, у потрясенных Стрэттонов отвисла челюсть. Воспользовавшись паузой, полицейский с важным видом раскрыл свою записную книжку, куда уже была занесена заранее подготовленная повестка дня, и спросил, кто из членов семьи обычно ездит на зеленой, шестилетней давности «Гранаде» с проржавевшим левым передним крылом.
– А при чем это здесь? – удивился Дарт.
Не отвечая на его вопрос, полицейский повторил свой.
– Ну я, – сказал Дарт. – Что из этого?
– Не въезжали ли вы за рулем этого автомобиля через главные ворота ипподрома вчера в восемь двадцать утра и не вынудили ли вы мистера Гарольда Квеста отпрыгнуть с дороги, чтобы избежать серьезных телесных повреждений, и не сделали ли вы непристойного жеста, когда он стал возмущаться?
Дарт чуть было не расхохотался, но благоразумие вовремя взяло верх, и он удержался.
– Нет, я этого не делал.
– Не делали чего, сэр? Не въезжали в главные ворота? Не заставляли мистера Квеста отпрыгивать с дороги? Не делали непристойного жеста?
Дарт беззаботным тоном произнес:
– В восемь двадцать вчерашнего утра я не въезжал никуда, я вообще в это время не ехал на машине.
Полицейский вежливо задал неизбежный в таких случаях вопрос.
– Я был у себя в ванной, раз вас это так интересует, – пояснил Дарт, оставив присутствующим домысливать, чем таким он занимался у себя в ванной.
Я решил задать вопрос:
– Мистер Квест – это такой высокий человек с бородой, в вязаной шапочке и с плакатом «Права лошадей прежде всего»?
Полицейский подтвердил, что да, это он.
– Он подходит под ваше описание, да, сэр.
– Тот самый человек! – воскликнула Марджори.
– Скотина, – откомментировал Конрад.
– Этот человек выскакивает перед вашим автомобилем, – сказала Марджори возмущенно. – Не сомневайтесь, он в конце концов добьется своей цели.
– Какой цели, мадам?
– Быть сбитым, конечно. Театрально упасть при малейшем прикосновении, пострадать за дело. С такими людьми нужно ухо держать востро.
Я спросил:
– Вы уверены, что мистер Квест сам вчера был у ворот в восемь двадцать утра?
– Он говорит, что был, – ответил полицейский.
– В Страстную пятницу? В день, когда никто не ходит на ипподром?
– Говорит, что был там.
Мне надоел этот разговор. Не было никаких сил. Дарт со своим автомобилем столько раз въезжал и выезжал с ипподрома через эти ворота, что любому пикетчику не составляло труда описать машину вплоть до наклейки на помятом заднем бампере: «Если вы можете это прочитать, сбросьте скорость». Дарт досадил Большой бороде в тот день, когда я был с ним. Большая Борода, Гарольд Квест, чувствовал, что просто должен поднять шум. Где же лежит правда?
– А вы, мистер Моррис… – зашелестели листочки записной книжки, полицейский смотрел в записи. – Нам сказали, что вы должны быть задержаны в больнице, но когда мы приехали допросить вас, нам сказали, что вы сами выписались из больницы. Вас официально не выпускали.
– Какие странные слова! – вырвалось у меня.
– Что?
– Задержать, выпустить. Как в тюрьме.
– Мы не могли найти вас, – стал оправдываться полицейский. – Получалось, что никто не знает, где вы.
– Ну ладно, теперь я здесь.
– И… э… мистер Джек Стрэттон утверждает, что приблизительно в восемь пятьдесят сегодня утром вы напали на него и сломали ему нос.
– Джек Стрэттон ничего подобного не утверждает, – непререкаемым тоном проговорила Марджори. – Джек, скажи.
Хмурый юнец, прижимавший к лицу носовой платок, не пропустил мимо ушей звеневшего в голосе Марджори недовольства и промямлил что-то вроде того, что, наверное, наткнулся на дверь. Невзирая на возмущенные протесты Кита и Ханны, полицейский послушно вычеркнул пометку в своей записной книжке. Он сказал, что его начальство хочет выяснить у меня, где находилась взрывчатка «перед взрывом от детонации». Где, спрашивали они, можно будет меня найти?
– Когда? – спросил я.
– Сегодня утром, сэр.
– В таком случае… наверное, здесь.
Посмотрев на часы, Конрад объявил, что вызвал эксперта-взрывника и инспектора из местного совета для консультации, как лучше снести старые трибуны и расчистить площадку для новых.
Разозленный Кит сказал:
– Ты не имеешь права делать это. Этот ипподром такой же твой, как и мой, и я хочу продать его, и, если мы продадим его строительной компании, она будет разбирать трибуны, и нам это ничего не будет стоить. Мы не перестраиваем.
Испепеляя его взглядом, Марджори сказала, что нужно получить заключение экспертов, можно ли восстановить трибуны в том виде, как они были, и покроет ли страховка, которая имеется на ипподром, какие-либо другие расходы.
– Прибавьте страховку к прибыли от продажи, и все мы выиграем, – упрямо твердил Кит.
Полицейским все это было неинтересно, и они перебрались в стоявший на улице у входа автомобиль, где, по всей видимости, вступили в переговоры с начальством по своему радиотелефону.
Я с сомнением задал Роджеру вопрос:
– А можно восстановить трибуны?
Он ответил с известной мерой осторожности:
– Об этом рано говорить.
– Конечно, можно, – безапелляционно заявила Марджори. – Все можно восстановить, если только решиться.
«Это будет ошибкой, – подумал я, – фатальной ошибкой для будущего ипподрома Стрэттон-Парк».
Семья продолжала препираться. Они все приехали в такую рань определенно с целью помешать принятию одностороннего решения. Они выкатились из конторы сцепившейся сворой, каждый боялся оставить других, чтобы те не сумели сделать по-своему. Роджер с досадой посмотрел им вслед.
– Вот так ведутся дела! И ни Оливеру, ни мне не платили после смерти лорда Стрэттона. Он сам подписывал чеки. После него право подписи осталось только у миссис Биншем. Прошлую среду, когда мы с ней обходили ипподром, я объяснил ей это, она сказала, что ей все понятно, но когда я вчера напомнил ей еще раз – тогда, когда она приехала сюда после взрыва, она сказала, чтобы я не приставал к ней в такой момент. – Он тяжело вздохнул. – Все это очень хорошо, но мы уже больше двух месяцев ничего не получаем.
– Кто платит обслуживающему персоналу ипподрома? – поинтересовался я.
– Я. Так установил лорд Стрэттон. Кит против. Говорит, это лазейка для махинаций. Судит по себе, конечно. Но так или иначе, единственно, кому я не могу выписывать зарплату, это Оливеру и самому себе.
– Вы подготовили чеки?
– Моя секретарша подготовила.
– Тогда давайте их мне.
– Вам?
– Она подпишет при мне эти чеки.
Не спрашивая, как, он просто открыл ящик стола, вынул конверт и подал мне.
– Суньте его мне в пиджак, – сказал я.
Он глянул на мои костыли, покачал головой и положил конверт в мой пиджак.
– Что, – спросил я, – трибуны полностью разрушены?
– Лучше взгляните своими глазами. Кстати, имейте в виду, никого близко не подпускают. Полиция оцепила все вокруг.
Из окна конторы не было видно, чтобы трибуны сильно пострадали. Видны были только боковая стена, крыша и часть трибун.
– Лучше было бы посмотреть на дыры без Стрэттонов, – сказал я.
Роджер почти расплылся в улыбке.
– Да никто из них и не решится оторваться от других родственничков.
– Я тоже так подумал.
– У вас идет кровь. Нужно в больницу.
– Марджори сказала, что я пачкаю стену, – кивнул я. – По-моему, сейчас уже прекратилось.
– Но… – Он не договорил.
– Я туда съезжу для текущего ремонта, – успокоил я его. – Только Бог его знает, когда. Там так долго приходится ждать.
Он не очень уверенно произнес:
– Может, быстрее было бы с нашим доктором на ипподроме? Я мог бы попросить за вас, если хотите. Он очень любезный человек.
– Да, – коротко согласился я.
Роджер взялся за телефонную трубку и сообщил доктору, что скачки состоятся, как и планировалось, в понедельник. Кстати, не мог бы он оказать любезность и подштопать тут одного пострадавшего? Когда? Желательно сию минуту. Большое спасибо.
– Ну, так что, пошли? – сказал он, кладя трубку. – Идти-то вы сможете?
Я смог, хотя и черепашьим шагом. Полицейские снова запротестовали по поводу моего повторного исчезновения.
– Вернемся через часок или чуть позже, – успокоил их Роджер.
Стрэттонов не было видно нигде, хотя их машины стояли на месте. Роджер направился к главным воротам,» и мистер Гарольд Квест не стал кидаться нам под колеса.
Врач оказался тот же самый, который оказывал помощь пострадавшим около препятствия во время скачек, очень деловой и очень выдержанный. Увидев, что его просят сделать, он сначала отказался.
– Врачи общего профиля больше этим не занимаются, – сообщил он Роджеру. – Они направляют людей в больницу. Ему место в больнице. Глупо терпеть такую боль.
– То болит, то проходит, – сказал я. – А если бы мы оказались в пустыне Сахаре?
– Суиндон не Сахара.
– Вся жизнь пустыня.
Он недовольно проворчал что-то и заклеил меня чем-то вроде липкой ленты.
– Я с вами раньше не встречался? – спросил он озадаченно, залепляя мою последнюю рану.
Я рассказал про березовый забор.
– А, человек с детьми! – он сокрушенно покачал головой. – Боюсь, они насмотрелись жутких вещей.
Роджер поблагодарил его за оказанную мне услугу, я тоже. Врач сказал Роджеру, что руководство скачек получило жалобу от Ребекки Стрэттон, в которой она выражает сомнение в его компетентности как профессионального врача ипподрома. Они требуют доложить полное обоснование его решения отстранить ее от участия в скачках из-за сотрясения мозга.
– Вот сука, – с чувством выразился Роджер.
Доктор с тревогой посмотрел в мою сторону.
– Все в порядке, – успокоил его Роджер. – Можете говорить свободно.
– Вы давно его знаете?
– Достаточно долго. Кроме того, это Стрэттоны разбередили его раны.
«Адские муки, – подумал я, – хоть как-то зависеть от Стрэттонов, быть у них на службе». Роджер поистине жил на краю пропасти – расстаться с работой означало для него расстаться со своим домом.
Он осторожно доехал до здания ипподрома, воздержавшись от замечаний по поводу того, что я прижимаю руку к лицу и что у меня постоянно клонится вперед голова. Насколько он понимал, как бы я ни решал свои проблемы, это было моим личным делом. Он вызывал у меня сильное чувство дружбы и благодарности.
Большая борода шагнул наперерез джипу. «Интересно, – подумал я, – действительно ли его зовут Квест, или он это придумал». Спрашивать об этом было не совсем к месту. Он решительно преградил нам путь, и, к моему удивлению, Роджер ловко подал машину от него назад, развернул джип и поехал по дороге в другую сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47