Вы по этому поводу?
– Нет, – ответил Хейз.
– Садитесь, – пригласил Баннистер, указывая на стул у кухонного стола. – Хотите холодного пива?
– Не откажусь.
– Я тоже. Как вы думаете, дождь когда-нибудь будет?
– Затрудняюсь сказать.
– И я тоже. И метеослужба тоже. Мне кажется, они берут свои прогнозы из вчерашних газет. – Баннистер открыл холодильник и вынул две банки пива. – В этой жаре лед тает на глазах. Вы не против – прямо из банки?
– Отнюдь.
Он открыл обе банки и протянул одну Хейзу.
– За благородных и непорочных, – провозгласил он и сделал глоток. Хейз последовал его примеру.
– Эх, хорошо, – крякнул Баннистер. – Наши маленькие радости. Что может быть лучше? Совершенно незачем гоняться за деньгами.
– Вы здесь один живете, Баннистер?
– Совершенно один. За исключением тех случаев, когда у меня гости, что бывает редко. Я люблю женщин, но не располагаю достаточными средствами.
– Вы где-нибудь работаете?
– Везде и нигде. Я писатель.
– Журналы?
– В данный момент я работаю над книгой.
– Кто ваш издатель?
– У меня нет издателя. Будь у меня издатель, я не жил бы в этой крысиной норе. Я бы прикуривал сигареты от двадцатидолларовых бумажек и крутил романы с лучшими манекенщицами в городе.
– Так поступают все преуспевающие писатели?
– Так будет поступать данный писатель, когда преуспеет.
– Вы купили недавно стопу бумаги Картрайт 142-Y? – спросил Хейз.
– А-а?
– Картрайт...
– Да-а, – удивился Баннистер. – Откуда вы знаете?
– Вы знакомы с проституткой по кличке Леди?
– А?
– Вы знакомы с проституткой по кличке Леди? – повторил Хейз.
– Нет. Что? Как вы сказали?
– Я сказал...
– Вы что, шутите?
– Я говорю серьезно.
– Проститут... Черт, нет! – Баннистер вдруг возмутился. – Откуда мне знать прости?.. Вы шутите?
– Знаете вы какую-нибудь женщину, которую зовут Леди?
– Леди? Что это значит?
– Леди. Подумайте.
– Нечего мне думать. Не знаю я никаких Леди. Что это значит?
– Можно взглянуть на ваш письменный стол?
– У меня нет письменного стола. Послушайте, шутка зашла слишком далеко. Не знаю, откуда вам известно, какой бумагой я пользуюсь, мне это безразлично. Но вы сидите здесь, пьете пиво, купленное на деньги, которые не так-то легко достаются моему отцу, и задаете глупые вопросы о какой-то проститутке... В чем дело, наконец? Что это значит?
– Разрешите, пожалуйста, взглянуть на ваш письменный стол.
– Нет у меня никакого дурацкого письменного стола! Я работаю за обыкновенным столом!
– Можно его посмотреть?
– Ну ладно, валяйте! – заорал Баннистер. – Поиграем в загадочность! Тоже мне, таинственный король детективов. Валяйте. Будьте как дома. Стол в другой комнате. Но если вы, черт побери, что-нибудь там перепутаете, я пожалуюсь комиссару.
Хейз прошел в другую комнату. На столе стояла машинка, рядом лежала стопка отпечатанных листов, пачка копирки и начатая пачка бумаги.
– У вас есть клей? – спросил Хейз.
– Конечно, нет. Зачем мне клей?
– Какие у вас планы на вечер, Баннистер?
– А вам зачем знать? – спросил Баннистер, расправив плечи и приняв высокомерную позу, – вылитый Наполеон в исподнем.
– Надо.
– А если я не скажу?
Хейз пожал плечами. Жест говорил сам за себя. Баннистер подумал и сказал:
– Хорошо. Я иду с матерью на балет.
– Куда?
– В Городской театр.
– Во сколько?
– Начало в полдевятого.
– Ваша мать живет в городе?
– Нет. Она живет на Песчаной Косе. Восточный Берег.
– Она хорошо обеспечена?
– Да, пожалуй.
– Ее можно назвать обеспеченной леди?
– Пожалуй.
– Леди?
– Да.
Хейз помедлил.
– Вы ладите с ней?
– С мамой? Конечно.
– Как она относится к вашей писательской деятельности?
– Она считает меня очень талантливым.
– Она одобряет то, что вы живете в бедном квартале?
– Ей больше хочется, чтобы я жил дома, но она уважает мои желания.
– Родители помогают вам, верно?
– Верно.
– И сколько вы от них получаете?
– Шестьдесят пять в неделю.
– Ваша мать никогда не была против этого?
– Чтобы помогать мне деньгами? Нет. С какой стати? Я тратил гораздо больше, когда жил дома.
– Кто купил билеты на балет?
– Мать.
– Где вы были сегодня утром часов в восемь, Баннистер?
– Здесь.
– Один?
– Да.
– Вас кто-нибудь видел?
– Я печатал, – сказал Баннистер, – спросите соседей. Только мертвый мог не услышать стука. А что? Что я такого натворил сегодня в восемь утра?
– Какие газеты вы читаете по воскресеньям?
– "График".
– А центральные газеты?
– Например?
– Например, «Нью-Йорк таймс».
– Да, я покупаю «Тайме».
– Каждое воскресенье?
– Да. Я каждую неделю просматриваю списки бестселлеров.
– Вы знаете, где находится здание участка?
– Вы имеете в виду полицейский участок?
– Да.
– Кажется, около парка?
– Кажется или точно?
– Точно. Но я не помню...
– Во сколько вы встречаетесь со своей матерью?
– В восемь.
– Сегодня в восемь вечера. У вас есть пистолет?
– Нет.
– Другое оружие?
– Нет.
– В последнее время у вас не было размолвок с матерью?
– Нет.
– С какой-нибудь другой женщиной?
– Нет.
– Как вы зовете свою мать?
– Мама.
– Еще?
– Мамочка.
– Больше никак?
– Иногда Кэрол. Это ее имя.
– Вы никогда не зовете ее Леди?
– Нет. Опять начинаете?
– Кого-нибудь вы зовете Леди?
– Нет.
– Как вы зовете свою хозяйку, ту стерву, которая грозилась позвать полицию, если вы будете печатать по ночам?
– Я зову ее миссис Нелсон. Еще я зову ее стервой.
– Она вам много досаждает?
– Только насчет машинки.
– Она вам нравится?
– Не очень.
– Вы ненавидите ее?
– Нет. По правде сказать, она для меня просто не существует.
– Баннистер...
– Да?
– Возможно, сегодня вечером вас будет сопровождать полицейский. Он будет с вами с того момента, как...
– Что это значит? В чем вы меня подозреваете?
– ...как вы выйдете из квартиры и потом, когда встретитесь с матерью, и даже когда усядетесь в кресло. Я предупреждаю вас на тот случай, если...
– Мы что, черт возьми, в полицейском государстве?
– ...если в вашей голове бродят опасные мысли. Вы понимаете меня, Баннистер?
– Нет, не понимаю. Моя самая опасная мысль состоит в том, что после спектакля я собираюсь угостить мать содовой с мороженым.
– Отлично, Баннистер. Продолжайте в том же духе.
– Ох, эти копы, – процедил Баннистер. – Если вы кончили, я хотел бы вернуться к работе.
– Я кончил. Извините, что отнял у вас время. И не забудьте. С вами будет полицейский.
– Идиотизм, – заключил Баннистер, сел за стол и начал печатать.
Хейз вышел из квартиры. Он проверил показания Баннистера у трех его соседей по площадке, двое из которых поклялись, что в восемь утра тот действительно стучал на своей дурацкой машинке. Более того, начал он в половине седьмого, и с тех пор стук не прекращался.
Хейз поблагодарил их и поехал обратно в участок.
12.23.
Хейз проголодался.
Глава 7
Мейер Мейер поднял жалюзи на зарешеченном окне, выходившем в сторону парка, и солнце залило стол, к которому детективы подсели, чтобы перекусить.
Карелла сидел против окна и со своего места видел часть улицы – густую зелень, которая волнами откатывалась от каменной ограды вглубь парка.
– А что, если это вовсе не какая-то конкретная леди? – сказал Мейер. – Что, если мы на ложном пути?
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Карелла, откусывая кусок бутерброда. Бутерброд был заказан в кулинарии Чарли за углом и не шел ни в какое сравнение с теми шедеврами, которые приготовляла жена Кареллы, Тедди.
– Мы исходили из того, что этот псих имеет в виду конкретную женщину, – объяснил Мейер. – Женщину по прозвищу Леди. Возможно, мы ошибаемся.
– Продолжай, – сказал Хейз.
– Совершенно несъедобный бутерброд, – вставил Карелла.
– С каждым разом они все хуже, – согласился Мейер. – Недавно открылось новое заведение, Стив. «Золотой котелок». Не видел? На Пятой, рядом с Калвер-авеню. Уиллис закусывал там, говорит, неплохо.
– А доставка у них налажена?
– Наверное. В нашем районе столько обжор, что это просто золотое дно.
– Так что там насчет Леди? – перевел разговор Хейз.
– Он хочет, чтобы я думал еще и в обеденный перерыв, – укоризненно произнес Мейер.
– Давайте-ка опустим жалюзи, – предложил Карелла.
– Зачем? Пусть в комнате будет солнце, – возразил Мейер.
– Мне что-то отсвечивает, – сказал Карелла.
– Так передвинь стул.
Карелла отодвинул стул чуть в сторону.
– Что же все-таки... – начал Хейз.
– Ну ладно, ладно, – сказал Мейер. – Ему больше всех надо. Он хочет пролезть в комиссары.
– И добьется своего, – заметил Карелла.
– Допустим, вы составляете такое письмо, – перешел, наконец, к делу Мейер. – Допустим, ищете нужные слова в «Нью-Йорк таймс». И, допустим, хотите написать так: «Сегодня в восемь вечера я собираюсь убить женщину. Попробуйте остановить меня». Я понятно излагаю?
– Понятно, – сказал Хейз.
– Так вот. Вы начинаете искать. Не можете найти слово «восемь». И импровизируете: вырезаете часть рекламы пива «Баллантайн» – вот вам и восьмерка. Не можете найти слов «Я собираюсь убить», но находите «Я убью» и довольствуетесь этим. Тогда почему то же самое не может случиться и с Леди?
– То есть?
– Вы хотите написать «женщину», прочитываете всю газету до последней строчки и не находите нужного слова. А просматривая книжный раздел, натыкаетесь на рекламу романа Конрада Рихтера. Почему бы и нет? – говорите вы себе. Женщина, леди – какая разница? И вырезаете «Леди». По случайности слово начинается с заглавной буквы, поскольку это название романа. Подобный пустяк вас не тревожит, коль скоро мысль выражена. Но этот пустяк может заставить полицейских гоняться за женщиной-призраком, за несуществующей Леди – с большой буквы.
– Если у этого парня хватило терпения вырезать и наклеить по отдельности каждую букву в слове «вечером», – возразил Карелла, – значит, он точно знал, что хотел сказать; не находя слова, он составлял его.
– Может, так, а может, и нет, – усомнился Хейз.
– Ну, со словом «вечера» большого выбора у него не было, – заметил Мейер.
– Он ведь мог написать просто «в 20.00», – сказал Карелла, – если следовать твоей теории. Но он хотел сказать «сегодня в восемь вечера» и вырезал для этого слова каждую букву в отдельности. Нет, Мейер, ты меня не убедил. – Он снова передвинул свой стул. – Все-таки в парке блестит какая-то штуковина.
– Пусть так, не спорю, – сказал Мейер. – Я только хочу сказать, что этот псих, возможно, собирается убить не какую-то определенную женщину, именуемую Леди, а вообще любую женщину.
Карелла задумался.
– Если так, – сказал Хейз, – у нас вообще не остается никаких зацепок. Любая женщина в городе может оказаться жертвой. Что же нам делать?
– Не знаю, – пожал плечами Мейер и отхлебнул кофе. – Не знаю.
– В армии, – медленно проговорил Карелла, – нас всегда предупреждали насчет...
Мейер повернулся к нему.
– А?
– Бинокль, – сказал Карелла. – Это бинокль.
– Какой еще бинокль?
– В парке, – объяснил он. – Отсвечивает. Это бинокль.
– Да, ладно, – сказал Мейер, не придав этому значения. – Но если он имел в виду женщину вообще, считайте, у нас нет шансов...
– Кому это понадобилось рассматривать участок в бинокль? – спросил Хейз с расстановкой.
Все вдруг замолчали.
– Ему видна наша комната? – спросил Хейз.
– Возможно, – ответил Карелла.
Они непроизвольно перешли на шепот, словно невидимый наблюдатель мог не только видеть их, но и слышать.
– Не двигайтесь, продолжайте разговаривать, – прошептал Хейз. – Я выйду через заднюю дверь.
– Я пойду с тобой, – сказал Карелла.
– Нет. Если он увидит, что выходят несколько человек, то может скрыться.
– Ты думаешь, – начал Мейер, – что это...
– Не знаю, – сказал Хейз, поднимаясь.
– Ты можешь сэкономить нам уйму времени, – прошептал Карелла. – Ни пуха тебе, Коттон.
* * *
Хейз оказался в аллее, как раз за зданием участка, куда выходили камеры для задержанных, расположенные на первом этаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Нет, – ответил Хейз.
– Садитесь, – пригласил Баннистер, указывая на стул у кухонного стола. – Хотите холодного пива?
– Не откажусь.
– Я тоже. Как вы думаете, дождь когда-нибудь будет?
– Затрудняюсь сказать.
– И я тоже. И метеослужба тоже. Мне кажется, они берут свои прогнозы из вчерашних газет. – Баннистер открыл холодильник и вынул две банки пива. – В этой жаре лед тает на глазах. Вы не против – прямо из банки?
– Отнюдь.
Он открыл обе банки и протянул одну Хейзу.
– За благородных и непорочных, – провозгласил он и сделал глоток. Хейз последовал его примеру.
– Эх, хорошо, – крякнул Баннистер. – Наши маленькие радости. Что может быть лучше? Совершенно незачем гоняться за деньгами.
– Вы здесь один живете, Баннистер?
– Совершенно один. За исключением тех случаев, когда у меня гости, что бывает редко. Я люблю женщин, но не располагаю достаточными средствами.
– Вы где-нибудь работаете?
– Везде и нигде. Я писатель.
– Журналы?
– В данный момент я работаю над книгой.
– Кто ваш издатель?
– У меня нет издателя. Будь у меня издатель, я не жил бы в этой крысиной норе. Я бы прикуривал сигареты от двадцатидолларовых бумажек и крутил романы с лучшими манекенщицами в городе.
– Так поступают все преуспевающие писатели?
– Так будет поступать данный писатель, когда преуспеет.
– Вы купили недавно стопу бумаги Картрайт 142-Y? – спросил Хейз.
– А-а?
– Картрайт...
– Да-а, – удивился Баннистер. – Откуда вы знаете?
– Вы знакомы с проституткой по кличке Леди?
– А?
– Вы знакомы с проституткой по кличке Леди? – повторил Хейз.
– Нет. Что? Как вы сказали?
– Я сказал...
– Вы что, шутите?
– Я говорю серьезно.
– Проститут... Черт, нет! – Баннистер вдруг возмутился. – Откуда мне знать прости?.. Вы шутите?
– Знаете вы какую-нибудь женщину, которую зовут Леди?
– Леди? Что это значит?
– Леди. Подумайте.
– Нечего мне думать. Не знаю я никаких Леди. Что это значит?
– Можно взглянуть на ваш письменный стол?
– У меня нет письменного стола. Послушайте, шутка зашла слишком далеко. Не знаю, откуда вам известно, какой бумагой я пользуюсь, мне это безразлично. Но вы сидите здесь, пьете пиво, купленное на деньги, которые не так-то легко достаются моему отцу, и задаете глупые вопросы о какой-то проститутке... В чем дело, наконец? Что это значит?
– Разрешите, пожалуйста, взглянуть на ваш письменный стол.
– Нет у меня никакого дурацкого письменного стола! Я работаю за обыкновенным столом!
– Можно его посмотреть?
– Ну ладно, валяйте! – заорал Баннистер. – Поиграем в загадочность! Тоже мне, таинственный король детективов. Валяйте. Будьте как дома. Стол в другой комнате. Но если вы, черт побери, что-нибудь там перепутаете, я пожалуюсь комиссару.
Хейз прошел в другую комнату. На столе стояла машинка, рядом лежала стопка отпечатанных листов, пачка копирки и начатая пачка бумаги.
– У вас есть клей? – спросил Хейз.
– Конечно, нет. Зачем мне клей?
– Какие у вас планы на вечер, Баннистер?
– А вам зачем знать? – спросил Баннистер, расправив плечи и приняв высокомерную позу, – вылитый Наполеон в исподнем.
– Надо.
– А если я не скажу?
Хейз пожал плечами. Жест говорил сам за себя. Баннистер подумал и сказал:
– Хорошо. Я иду с матерью на балет.
– Куда?
– В Городской театр.
– Во сколько?
– Начало в полдевятого.
– Ваша мать живет в городе?
– Нет. Она живет на Песчаной Косе. Восточный Берег.
– Она хорошо обеспечена?
– Да, пожалуй.
– Ее можно назвать обеспеченной леди?
– Пожалуй.
– Леди?
– Да.
Хейз помедлил.
– Вы ладите с ней?
– С мамой? Конечно.
– Как она относится к вашей писательской деятельности?
– Она считает меня очень талантливым.
– Она одобряет то, что вы живете в бедном квартале?
– Ей больше хочется, чтобы я жил дома, но она уважает мои желания.
– Родители помогают вам, верно?
– Верно.
– И сколько вы от них получаете?
– Шестьдесят пять в неделю.
– Ваша мать никогда не была против этого?
– Чтобы помогать мне деньгами? Нет. С какой стати? Я тратил гораздо больше, когда жил дома.
– Кто купил билеты на балет?
– Мать.
– Где вы были сегодня утром часов в восемь, Баннистер?
– Здесь.
– Один?
– Да.
– Вас кто-нибудь видел?
– Я печатал, – сказал Баннистер, – спросите соседей. Только мертвый мог не услышать стука. А что? Что я такого натворил сегодня в восемь утра?
– Какие газеты вы читаете по воскресеньям?
– "График".
– А центральные газеты?
– Например?
– Например, «Нью-Йорк таймс».
– Да, я покупаю «Тайме».
– Каждое воскресенье?
– Да. Я каждую неделю просматриваю списки бестселлеров.
– Вы знаете, где находится здание участка?
– Вы имеете в виду полицейский участок?
– Да.
– Кажется, около парка?
– Кажется или точно?
– Точно. Но я не помню...
– Во сколько вы встречаетесь со своей матерью?
– В восемь.
– Сегодня в восемь вечера. У вас есть пистолет?
– Нет.
– Другое оружие?
– Нет.
– В последнее время у вас не было размолвок с матерью?
– Нет.
– С какой-нибудь другой женщиной?
– Нет.
– Как вы зовете свою мать?
– Мама.
– Еще?
– Мамочка.
– Больше никак?
– Иногда Кэрол. Это ее имя.
– Вы никогда не зовете ее Леди?
– Нет. Опять начинаете?
– Кого-нибудь вы зовете Леди?
– Нет.
– Как вы зовете свою хозяйку, ту стерву, которая грозилась позвать полицию, если вы будете печатать по ночам?
– Я зову ее миссис Нелсон. Еще я зову ее стервой.
– Она вам много досаждает?
– Только насчет машинки.
– Она вам нравится?
– Не очень.
– Вы ненавидите ее?
– Нет. По правде сказать, она для меня просто не существует.
– Баннистер...
– Да?
– Возможно, сегодня вечером вас будет сопровождать полицейский. Он будет с вами с того момента, как...
– Что это значит? В чем вы меня подозреваете?
– ...как вы выйдете из квартиры и потом, когда встретитесь с матерью, и даже когда усядетесь в кресло. Я предупреждаю вас на тот случай, если...
– Мы что, черт возьми, в полицейском государстве?
– ...если в вашей голове бродят опасные мысли. Вы понимаете меня, Баннистер?
– Нет, не понимаю. Моя самая опасная мысль состоит в том, что после спектакля я собираюсь угостить мать содовой с мороженым.
– Отлично, Баннистер. Продолжайте в том же духе.
– Ох, эти копы, – процедил Баннистер. – Если вы кончили, я хотел бы вернуться к работе.
– Я кончил. Извините, что отнял у вас время. И не забудьте. С вами будет полицейский.
– Идиотизм, – заключил Баннистер, сел за стол и начал печатать.
Хейз вышел из квартиры. Он проверил показания Баннистера у трех его соседей по площадке, двое из которых поклялись, что в восемь утра тот действительно стучал на своей дурацкой машинке. Более того, начал он в половине седьмого, и с тех пор стук не прекращался.
Хейз поблагодарил их и поехал обратно в участок.
12.23.
Хейз проголодался.
Глава 7
Мейер Мейер поднял жалюзи на зарешеченном окне, выходившем в сторону парка, и солнце залило стол, к которому детективы подсели, чтобы перекусить.
Карелла сидел против окна и со своего места видел часть улицы – густую зелень, которая волнами откатывалась от каменной ограды вглубь парка.
– А что, если это вовсе не какая-то конкретная леди? – сказал Мейер. – Что, если мы на ложном пути?
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Карелла, откусывая кусок бутерброда. Бутерброд был заказан в кулинарии Чарли за углом и не шел ни в какое сравнение с теми шедеврами, которые приготовляла жена Кареллы, Тедди.
– Мы исходили из того, что этот псих имеет в виду конкретную женщину, – объяснил Мейер. – Женщину по прозвищу Леди. Возможно, мы ошибаемся.
– Продолжай, – сказал Хейз.
– Совершенно несъедобный бутерброд, – вставил Карелла.
– С каждым разом они все хуже, – согласился Мейер. – Недавно открылось новое заведение, Стив. «Золотой котелок». Не видел? На Пятой, рядом с Калвер-авеню. Уиллис закусывал там, говорит, неплохо.
– А доставка у них налажена?
– Наверное. В нашем районе столько обжор, что это просто золотое дно.
– Так что там насчет Леди? – перевел разговор Хейз.
– Он хочет, чтобы я думал еще и в обеденный перерыв, – укоризненно произнес Мейер.
– Давайте-ка опустим жалюзи, – предложил Карелла.
– Зачем? Пусть в комнате будет солнце, – возразил Мейер.
– Мне что-то отсвечивает, – сказал Карелла.
– Так передвинь стул.
Карелла отодвинул стул чуть в сторону.
– Что же все-таки... – начал Хейз.
– Ну ладно, ладно, – сказал Мейер. – Ему больше всех надо. Он хочет пролезть в комиссары.
– И добьется своего, – заметил Карелла.
– Допустим, вы составляете такое письмо, – перешел, наконец, к делу Мейер. – Допустим, ищете нужные слова в «Нью-Йорк таймс». И, допустим, хотите написать так: «Сегодня в восемь вечера я собираюсь убить женщину. Попробуйте остановить меня». Я понятно излагаю?
– Понятно, – сказал Хейз.
– Так вот. Вы начинаете искать. Не можете найти слово «восемь». И импровизируете: вырезаете часть рекламы пива «Баллантайн» – вот вам и восьмерка. Не можете найти слов «Я собираюсь убить», но находите «Я убью» и довольствуетесь этим. Тогда почему то же самое не может случиться и с Леди?
– То есть?
– Вы хотите написать «женщину», прочитываете всю газету до последней строчки и не находите нужного слова. А просматривая книжный раздел, натыкаетесь на рекламу романа Конрада Рихтера. Почему бы и нет? – говорите вы себе. Женщина, леди – какая разница? И вырезаете «Леди». По случайности слово начинается с заглавной буквы, поскольку это название романа. Подобный пустяк вас не тревожит, коль скоро мысль выражена. Но этот пустяк может заставить полицейских гоняться за женщиной-призраком, за несуществующей Леди – с большой буквы.
– Если у этого парня хватило терпения вырезать и наклеить по отдельности каждую букву в слове «вечером», – возразил Карелла, – значит, он точно знал, что хотел сказать; не находя слова, он составлял его.
– Может, так, а может, и нет, – усомнился Хейз.
– Ну, со словом «вечера» большого выбора у него не было, – заметил Мейер.
– Он ведь мог написать просто «в 20.00», – сказал Карелла, – если следовать твоей теории. Но он хотел сказать «сегодня в восемь вечера» и вырезал для этого слова каждую букву в отдельности. Нет, Мейер, ты меня не убедил. – Он снова передвинул свой стул. – Все-таки в парке блестит какая-то штуковина.
– Пусть так, не спорю, – сказал Мейер. – Я только хочу сказать, что этот псих, возможно, собирается убить не какую-то определенную женщину, именуемую Леди, а вообще любую женщину.
Карелла задумался.
– Если так, – сказал Хейз, – у нас вообще не остается никаких зацепок. Любая женщина в городе может оказаться жертвой. Что же нам делать?
– Не знаю, – пожал плечами Мейер и отхлебнул кофе. – Не знаю.
– В армии, – медленно проговорил Карелла, – нас всегда предупреждали насчет...
Мейер повернулся к нему.
– А?
– Бинокль, – сказал Карелла. – Это бинокль.
– Какой еще бинокль?
– В парке, – объяснил он. – Отсвечивает. Это бинокль.
– Да, ладно, – сказал Мейер, не придав этому значения. – Но если он имел в виду женщину вообще, считайте, у нас нет шансов...
– Кому это понадобилось рассматривать участок в бинокль? – спросил Хейз с расстановкой.
Все вдруг замолчали.
– Ему видна наша комната? – спросил Хейз.
– Возможно, – ответил Карелла.
Они непроизвольно перешли на шепот, словно невидимый наблюдатель мог не только видеть их, но и слышать.
– Не двигайтесь, продолжайте разговаривать, – прошептал Хейз. – Я выйду через заднюю дверь.
– Я пойду с тобой, – сказал Карелла.
– Нет. Если он увидит, что выходят несколько человек, то может скрыться.
– Ты думаешь, – начал Мейер, – что это...
– Не знаю, – сказал Хейз, поднимаясь.
– Ты можешь сэкономить нам уйму времени, – прошептал Карелла. – Ни пуха тебе, Коттон.
* * *
Хейз оказался в аллее, как раз за зданием участка, куда выходили камеры для задержанных, расположенные на первом этаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21