услышав свою фамилию, он некоторое время соображал, потом поднял вверх палец:
— Борис Иванович, погодите. Я — главный военный советник. Меня в любую минуту может вызвать к себе Амин и дать какое-то задание, услать в любой район. Давайте подумаем о другом варианте, чтобы избежать накладок.
Борис Иванович, соглашаясь, покивал головой, потом повернулся к Попышеву: в руководителях он видел только советников.
— А меня вообще любой может послать куда угодно, — тут же открестился полковник.
Все улыбнулись двойному смыслу слов, и Попышев заторопился объясниться:
— Я ведь тоже советник, меня...
— Василий Васильевич, а кем вы были до работы в ГРУ? — перебил Борис Иванович, обратившись к Колесову.
— Комбригом.
— Тогда вам и карты в руки.
— Я свое мнение высказал.
— Мы доложили его в Москву. Теперь вам нужно переговорить лично с Сергеем Федоровичем Ахромеевым.
Необходимое послесловие. Ахромеев поинтересуется у Колесова:
— Это вы докладываете, что задача для одного батальона невыполнима?
— Я.
— Обоснуйте.
— Тем количеством сил, которое сейчас здесь, мы можем выполнить только одну задачу: взять Дворец или блокировать полк.
— Вы, как руководитель операции, настаиваете на этом?
— Да.
Ахромеев помолчит, потом прикажет:
— Хорошо, дайте об этом письменную шифровку за своей подписью и подписью Магометова.
После получения шифровки военных в Москве перед руководством страны станет окончательный вопрос: отменять операцию или вводить в Афганистан дополнительные силы? Но маховик по вводу был уже запущен, и 24 декабря командарм Тухаринов получит время «Ч»: границу перейти 25 декабря 1979 года в 15 часов московского времени.
25 декабря утром придет ответ и в Кабул: с батальона Халбаева снимаются все объекты в городе, задача теперь одна — обеспечить прорыв к Дворцу группы «Зенит».
Согласно этим же указаниям получит уточнение по своим войскам и командующий ВДВ Сухоруков. Если первоначально десантники после приземления должны были, не заходя в Кабул, стать заслонами на путях наиболее вероятного подхода банд, то теперь на них переложились объекты, снятые с «мусульманского» батальона. Были наконец названы и места приземления: аэродром № 1 — Кабул, аэродром № 2 — Баграм, третий, кандагарский, из-за сложных климатических условий решено было отменить.
В расположение батальона Халбаева в крытых автомобилях привезут пятерых афганцев с наклеенными бородами и в париках. Время «Шторма» было назначено на 22 часа 27 декабря. Сигналом к началу атаки послужит взрыв на площади Пуштунистана, около центрального телеграфа.
25 декабря 1979 года. Кабул.
Только два человека могли реально повлиять на события, до минут рассчитанные в Москве, — сам Амин и его шурин, начальник Генерального штаба полковник Якуб. И если Амина с самого начала взял на себя Андропов, то Устинову предстояло вывести из игры полковника.
Задача выходила для военных не менее сложная: кроме того что Якуб был женат на сестре Амина, что с самим Хафизуллой его связывали кровь Тараки и другие массовые расстрелы, что он имел вес в армии и его приказы выполнялись безоговорочно, начальник Генштаба еще прекрасно понимал русский язык, и любое неосторожное слово советников могло или свести на нет всю операцию, или пролить много лишней как русской, так и афганской крови.
Начинать же таким образом новый этап Апрельской революции советские руководители, имевшие перед глазами опыт других революций и переворотов, не желали сами и старались уберечь от этого новое правительство во главе с Бабраком Кармалем, которое к этому времени уже нелегально было переправлено в Баграм.
И хотя за самим Якубом числились десятки уничтоженных семей, на первом этапе от него требовалась если не поддержка переворота, то хотя бы нейтралитет.
Из-за Якуба пришло первое более-менее конкретное указание Магометову в том «Шторме», предгрозовой запах которого он чутко улавливал настороженным нюхом старого вояки, — это добиться послушания Якубом советских советников, в новом правительстве гарантировать ему любые должности.
...Александра Ивановна затевала стирку, когда вбежал переводчик мужа Кузнецов:
— Александра Ивановна, Солтан Кеккезович срочно приказал накрыть праздничный стол. Он пригласил Якуба к себе на день рождения.
— Так день рождения у Солтана уже был.
— Александра Ивановна, срочно. Они уже едут сюда, у вас десять минут.
Метнулась на кухню: раз Солтан сказал «срочно», значит, разговаривать нечего. Принялась сервировать стол.
К следующему звонку в дверь все оказалось почти готово.
Горазд на выпивку оказался полковник Якуб. За день рождения, за советско-афганскую дружбу, за боевое братство — до краев наполненные рюмки легко и охотно осушал начштаба. А самолеты с советскими десантниками уже загудели над Кабулом — и вновь повод — за боевое содружество, за крепость и нерушимость дружбы, а в алаверды — добавлении к тосту — осторожные пока что пожелания афганскому военачальнику и в новых условиях быть на высоте своего положения. С тревогой поглядывала на разошедшегося мужа красавица жена, но, верная традициям Востока, не смела вмешиваться в разговор мужчин.
А они вышли перекурить на балкон, который, сами невидимые в темноте, держали под наблюдением на соседнем балконе переводчики и сотрудники КГБ.
— Наверное, с приходом наших войск кое-что изменится и в вашем правительстве? — не забывали подворачивать разговор шурави.
Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке — пословица верна, видимо, не только для русских.
— О да. Теперь товарищ Амин станет намного сильнее, — не понимал игры на дальних подступах полковник.
— А не получится, что в новой ситуации товарищ Амин сам потерпит поражение от своих противников? — положил снаряды ближе Магометов.
— Товарищ Амин? Никогда! За него армия и лучшие люди партии, — несмотря на уже свистящие над его головой осколки, не думал зарываться в землю или хотя бы отползать в сторону Якуб.
— И вы, конечно, всегда, при любых обстоятельствах будете с Амином? — не била только что в «яблочко» советская артиллерия.
— Всегда. Только с товарищем Амином, — не пригнулся даже под таким выстрелом в упор полковник.
— Такая преданность всегда похвальна, — перевел огонь на более безопасное место Магометов и, накоротке переглянувшись с товарищами, вообще прекратил «стрельбу»: — Ну что, еще по одной?
А в вечернем небе уже начали гудеть Ил-76 с десантниками Рябченко на борту. Однако ударный отряд ОКСВ на аэродроме главный военный советник не встречал: ради меньшей крови с обеих сторон за выпивкой выводился из игры начальник афганского Генштаба.
Необходимое послесловие. Во многих полках и дивизиях в этот вечер и последующие два наши советники сидели за бутылкой русской водки с афганскими офицерами. Там, где это не удавалось или где командир был ярый сторонник Амина, советники готовили себе места в танках, которые выходят в колонне третьими: по третьим ни при каких условиях огонь бы не открывался...
27 декабря 1979 года. 17 часов 10 минут. Кабул.
Ломрай бридманНасрулла, дежурный по штабу Центрального корпуса, через окно увидел идущих к нему патрульных с двумя незнакомыми мужчинами. Торопливо поправил звездочки на зеленом погоне — не держатся, второй раз за сегодня срываются. И вообще, не к добру это, когда у офицера с погон слетают звезды. Набросил китель, застегнулся.
— Товарищ старший лейтенант, — один из патрульных просунул в дверь голову. — Тут два специалиста пришли, говорят, надо проверить связь.
— Веди сюда, — разрешил Насрулла.
Кабульский главпочтамт входил в зону ответственности корпуса, и задача дежурного — проверять документы у связистов, лазающих в шахты перед почтой.
— Проверить связь, — подтвердил один из связистов, подавая новенькие документы.
Фамилии, печать, разрешение — все в порядке.
— Мы на площади Пуштунистана будем работать, — добавил связист. — Где-то кабель порвало.
В такие сложности, как связь, шахты, кабель, старший лейтенант вникал меньше всего. Был он инструктором политотдела, на партийную работу выдвинули с должности строевого командира, которым тоже пробыл всего несколько месяцев. Да и в офицеры попал случайно — за свое землячество с Нур Мухаммедом Тараки. Об этом, правда, при Амине вспоминать стало опасно, вообще, можно было удивляться, что он остался не просто жив, не просто в армии, а и на ее главном участке — партполитработе. Другие — те, кто выдвигался на партийные посты вместе с Насруллой, — давно исчезли или были разжалованы в рядовые, а к Насрулле Аллах, видимо, милостив. Может, с приходом шурави что-то изменится в этой жизни, но советские пока никак не проявляют себя: вошли, стали гарнизонами — и тишина. Только «уазики» их чаще, чем при советниках, мелькают на улицах. Как-то теперь пойдет революция? Не приведи Аллах, если они станут поддерживать Амина. Тогда — всё. Тогда о себе надо думать...
— Мы пошли, — напомнил о себе связист.
— Да, конечно, работайте.
Специалисты, теперь уже без патрульных, пересекли площадь напротив почтамта, вдвоем подняли крышку люка. Старший спустился в шахту первым, напарник передал ему ящик с инструментами и, оглядевшись, полез вслед за ним. Люк остался открытым, и Насрулла подумал: как бы кто не упал туда. Скоро сумерки, а сколько проработают под землей связисты — кто ж их знает.
«Если через час не вылезут, надо будет поставить там одного патрульного, — подумал старший лейтенант. — Не хватало еще, чтобы в мое дежурство туда кто-нибудь упал исвернул себе шею».
Это напомнило о так и не закрепленных звездочках, и он вновь снял китель.
27 декабря 1979 года. 16 часов 30 минут. Кабул.
Ах, пандшанба — святой и лукавый для мусульманина день. Скажи «пандшанба» мужчине — и он подмигнет, гордо расправит плечи. Зардеется женщина, отведя взгляд, и побыстрее займется какой-нибудь работой. Пандшанба — это скорее дух, это ожидание, предвкушение чего-то светлого, лучшего. И не пытайтесь искать здесь перевод, ибо просто перевод ничего не прояснит и не расскажет, так как означает один из дней недели — четверг.
Правда, четверг на Востоке — это как наша суббота. Конец недели. Завтра — выходной. Хозяйка пересмотрит все запасы и обязательно разведет огонь — калить масло. Значит, будет в доме плов, и, может быть, впервые за всю неделю семью ожидает плотный ужин. Ублаженный едой, сытый, довольный мужчина обязательно придет в эту ночь к жене. Ах, пандшанба — лукавый и безоглядный день недели.
Назначил на этот день прием во Дворце и Амин. К обеду приглашались члены Политбюро с женами, а в 14 часов пожелал он выступить перед высшим командным составом армии и журналистами. Речь — о политическом положении в стране и причинах приглашения советских войск. Начальник Главпура Экбаль Вазири планировал ответную речь.
Однако вместо Амина к собравшимся вышел встревоженный врач:
— Товарищи, выступления Хафизуллы Амина не будет. Он плохо себя чувствует после обеда. Я думаю, что это отравление.
...По четвергам в Кабуле подавалась в дома и горячая вода. На два-три часа, но успеть помыться, затеять стирку можно. Главное, не прозевать это время, поймать, когда заработают трубы.
Утром 27-го они молчали, и полковник Анатолий Владимирович Алексеев, старший среди советников в афганском госпитале, разрешил врачам задержаться с обеда, если вдруг воду включат в это время. Да и по опыту уже знал: если день прошел относительно спокойно, то ночь уже жди крутежную.
Впрочем, с приходом наших войск обстановка в Кабуле стала намного спокойнее. Да и из посольства дали команду: с сегодняшнего дня всех советских больных отправлять в медсанбат к десантникам. К десантникам так к десантникам, хотя, съездив к ним в дивизию, расположившуюся на пустыре за аэродромом, он увидел из медсанбата только несколько наспех поставленных палаток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69