— остановил как-то комбат замполита роты лейтенанта Алферова. Было время, когда Ломакин качал еще на коленях нынешнего лейтенанта, а теперь вот судьба распорядилась и вместе тянуть офицерскую лямку. Из всех комбатов в дивизии Василий Иосифович был, пожалуй, самым старым и, считалось, самым опытным — уж не потому ли затевает какие-то непонятные и странные игры Гуськов? А к Алферову обратился еще и потому, что отец его служил в штабе при картах, и уж он-то в первую очередь мог догадаться, куда их готовят: достаточно было лишь проанализировать карты, которые получает для работы заместитель командующего.
— Василий Иосифович, молчит, — пожал плечами Алферов. — Так, иногда подойдет, похлопает по плечу, но — молчит. Хотя, наверное, что-то знает.
— Ладно, подождем еще. Мы не торопимся.
Уж кто-кто, а такой зубр в тактических делах, как Ломакин, размышления с самого начала направил в нужное русло. Шесть раз за последний год в разную степень боевой готовности приводили десантников из-за беспокойного южного соседа. Это только кажется, что события в других странах — дело одних только этих стран. Спросите у десантников, посчитайте, сколько раз сидели они «на парашютах» последние годы, — и вы узнаете, спокоен ли этот мир, дает ли наличие государственной границы безопасность стране, или это все-таки рубеж, за которым не все желают добра одной шестой части земли?
Готовился к чему-то батальон...
Начало июля 1979 года. ТуркВО.
— Осаживай, осаживай смелее. Теперь сам заваливайся влево, а голову ей выворачивай поводом в другую сторону. Так, хорошо. Ногу из стремени, придавит.
Лошадь под солдатом осторожно завалилась на бок, и кавалерист залег за нее, вскинул автомат.
— Передерни затвор. А лошадь успокаивай. Да не гладь ее, она этого не понимает и не ощущает. Похлопывай по шее. И нашептывай что-нибудь ласковое на ухо. Так, теперь внимание. Огонь!
Треск автоматной очереди над ухом — ощущение малоприятное и для человека, а для лежащей, ничего не понимающей лошади тем более. Она рванулась, попыталась встать, но уздечка была прижата ногой всадника к склону, и попытка не удалась.
— Хорошо. Успокаивай, успокаивай ее. Теперь забрасывай ногу в седло, освобождай ей голову. Держись.
Лошадь, почувствовав свободу, рванулась, копыта заскользили по каменной крошке, но солдат удержался, облегченно улыбнулся. Стоявшие на склоне кавалеристы, как в театре, захлопали в ладони.
— Взво-о-од! — пропел Ледогоров, привстав в стременах и оглядываясь по сторонам. У лошадей, услышавших голос командира, замерли торчком уши. — Дистанция — полголовы лошади. Поводья — по-строевому...
К лошади подходят и садятся спереди, чтобы она не только чувствовала, но и видела хозяина. Сколько таких премудростей пришлось постичь Борису за почти год службы в эскадроне. Противился вначале, ухмылялся: что за игра в «казаки-разбойники» при современной технике, но это скорее была боль от расставания с десантной службой. И когда зимой их эскадрон подняли с проверкой и солдаты, цепляясь за хвосты впереди идущих лошадей и вытаскивая за поводья своих, поднялись на перевал, считавшийся в январе непроходимым, Борис зауважал новое место службы: нет, недаром жуют овес их лошади, рано их списывать на постой.
— Вить «змейку», — указал Ледогоров взводу на один из самых крутых склонов.
Запетлял среди камней конный строй: вправо вверх десять метров, влево вверх десять метров — то ли лыжники стащили у конников этот способ подниматься в гору, то ли наоборот, но ввинтиться на гребень горы можно только так. Скорость подъема была невелика. Но Борис специально загрузил на сегодняшнюю тренировку взвод под завязку — боеприпасы, минометы, продукты, малую вьючную кухню, даже пароконные носилки, изготовленные из березовых жердей, и плащ-палатки — все тащили с собой. Пусть втягиваются, особенно молодежь. Это им не кавалерийский мосфильмовский полк под Москвой. Здесь ТуркВО, боевая задача — служба, одним словом. И может быть, черт с ним, с ВДВ, там тоже мишуры и бестолковости хватает. А кавалерия — это по крайней мере интересно, это простор, это взаимная верность и преданность лошадей и их хозяев; об этом тоже думается, потому что все в конечном итоге мечтают в душе жить по истинным законам братства и товарищества. Кавалерист же начинается с того, что берет из переметной сумы щетку, скребницу и идет чистить лошадь. И когда она почувствует заботу о себе, из любого ада вынесет своего седока, пройдет под ним любое расстояние.
Двадцать пять прожитых лет, как определил Борис, заставляют уже человека определять, где тараканьи бега за воинскими званиями, а где служба в свое удовольствие.
К этим мыслям Борис пришел исподволь, незаметно для себя. Может быть, у вечерних костров, которые так любил их эскадрон и ради которых специально задерживался на полевых занятиях, а может, в долгих переходах, когда качаешься в седле вместе со своими думами. Но они укрепились в душе, помогли перенести разлуку с ВДВ, старыми товарищами.
Вот и сейчас, за мыслями, незаметно, но вошел со взводом на гору. Вскинул бинокль, оглядел округу. Внизу, по дороге, в их сторону ехали два «уазика», и, вглядевшись, Борис ощутил легкое волнение: за рулем машин сидели десантники в голубых беретах. Вот ведь как получается: только подумал о своем прошлом, вроде отодвинул его в сторону, — все, не мешайся, а поди ж ты, как заколотилось сердце. Даже Адмирал под ним стал переминаться с ноги на ногу, видимо, почувствовал его волнение. Нельзя, нельзя встречаться с первой любовью, умерло так умерло.
Борис перевел бинокль на горы, но вскоре, сам не заметив, когда и как, вновь навел его на машины. Знал, вернее слышал, что в сотне километров от их эскадрона стоит парашютно-десантный полк, одно время порывался даже съездить туда, но удержался перед соблазном: кем приедешь? А что, если сейчас попробовать? Взять и ворваться на лошадях на плац? Или захватить машины? Может, в самом деле посмотреть, как без него в ВДВ управлялись?
Торопясь, приказал снять с лошадей груз, спустил взвод по противоположному склону в предгорье и, когда «уазики» показались из-за поворота, прокричал:
— Шашки — к бою!
Сверкнули, разрубив солнечные лучи, клинки сабель.
— За мной — марш!
Направил Адмирала на головную машину, ослабил поводья, давая возможность лошади вытянуться стрелой.
— Ура-а! — хрипел взвод.
Гудела под копытами земля. В машинах их заметили, «уазики» прибавили скорости, но куда мотору в горах против коня!
Борис первым выскочил на дорогу, осадил лошадь прямо перед радиатором машины. Улыбнулся, заметив за стеклом испуганные и недоуменные лица водителя и офицера в куртке без погон. Поднял Адмирала свечой, погарцевал, играясь шашкой. Вот так-то, десантнички, кровные ребятушки. Чего растерялись-то, где ваш девиз про гвардию мужества?
Первым пришел в себя офицер. Он пригладил волосы, открыл дверцу, спрыгнул на дорогу. Резанули красным цветом лампасы, и теперь уже настала очередь Борису приходить в себя: как это он не подумал, что и в самом деле может ехать генерал. Сейчас взгреет. А лицо знакомое, наверняка когда-нибудь приезжал к ним в дивизию. Теперь надо выкручиваться.
Спрыгнул на землю, сбросил поводья коноводу, убрал шашку.
— Извините, товарищ генерал, у нас занятие по захвату объекта, а здесь машины на дороге, — на ходу начал сочинять Борис.
— Погоди, — остановил его генерал. — Откуда вы такие взялись? Кино, что ль, снимаете?
— Никак нет, мы настоящий, действующий эскадрон. Не киношный.
Генерал оглянулся на подошедших из второй машины полковников, и те согласно закивали:
— Есть тут у нас в округе один эскадрон, товарищ генерал. Экспериментальный.
— Хороши эксперименты, если они как снег на голову. Вот такие орлы нам и нужны, — вновь обернулся он к попутчикам.
Ах, эти встречи с первой любовью...
— А вы возьмите, товарищ генерал. — Борис, покраснев от собственного нахальства, вытянулся перед начальством. — Если нужны — возьмите.
— Да знаете, у нас как-то в ВДВ еще не научились с лошадьми прыгать из самолетов, — пошел на попятную генерал, а Борис, лишь услышав про прыжки, наконец-то вспомнил: этого генерала он как раз и видел на прыжках. И фамилия у него наподобие птичьей. Что-то типа Гуськова. Да, точно, — это заместитель командующего генерал-лейтенант Гуськов.
— Товарищ генерал-лейтенант, я — десантник.
Гуськов опять посмотрел на сопровождавших его офицеров, те на этот раз пожали плечами: не наш, не знаем.
— А что ж это ты так... приземлился, если десантник? — кивнул генерал на лошадей.
— Взвод, спешиться. Малый привал, — вспомнив про подчиненных, отдал Борис команду кружившим вокруг машины кавалеристам. — Я — сапер, товарищ генерал-лейтенант. Год назад у меня на раскопе подорвался мальчишка...
— Да-да-да-да, припоминаю, — оживился Гуськов. — Был приказ по войскам — откомандировать в распоряжение командующего Туркестанским военным округом. Значит, это тебя — и сюда? Вот так встреча. Обязательно расскажу командующему. Значит, опять в войска хочешь?
Хотел ли Борис обратно в войска? Вчера мог сразу сесть в машину и уехать с десантниками, а сегодня... Что-то произошло сегодня. Даже не сегодня, конечно, раньше, но... седло кавалериста теперь ему не менее дорого, чем парашют и миноискатель. Воде мы не кланяемся, когда живем рядом с рекой, но в степи уже становимся на колени перед родником. Мы кланяемся и благодарим приют больше, чем родной дом...
— Что, раздумал? — уловив сомнение на лице старшего лейтенанта, спросил Гуськов. Может быть, и сам радуясь, что так легко и просто заканчивается встреча посреди горной дороги.
— Нет, почему же, — встрепенулся Борис. И тоже, не лыком шит, уловив облегченные нотки в голосе генерала, решил стоять до последнего уже из-за принципа: поглядим, что получится. Хотя какой тут принцип: кто это после приказа самого командующего вернет его обратно? Это и при хороших временах карусель на месяцы, а тут...
Гуськов подозвал одного из полковников:
— Нам, вообще-то, саперы нужны?
— Вообще-то, да.
— Запиши его данные, созвонись с Москвой и Ташкентом и завтра к девяти утра решение по нему ко мне в кабинет.
— Есть. Фамилия, имя, отчество? — тут же подступил полковник к Борису, открывая блокнот.
— Это что, в самом деле может быть серьезно? — все еще не верил в происходящее Ледогоров. Это какую же судьбу надо благодарить? Что произошло в мире такого сверхъестественного, что его могут вот так, запросто, к девяти утра завтра?
Но полковник, попросив разрешения, вынул у него из ножен шашку, поигрался ею, любуясь удобством, и, так ничего и не ответив, вновь открыл блокнот на чистой странице:
— Фамилия, имя, отчество?
Необходимое послесловие. Ровно через двое суток старший лейтенант Ледогоров уже представлялся по новому месту службы подполковнику Ломакину. И первое, что потребовал с него комбат, — это снять тельняшку.
— Да я же ее специально... — не понимая и не веря в серьезность приказа, развернул было грудь Борис, но Ломакин не поддержал веселого тона.
— Снять тельняшку и... — он посмотрел на эмблемы, — и эмблемы тоже снять. У старшины первой роты получите лычки, приготовите себе погоны младшего сержанта. Только желтые. С красными лычками будут ходить настоящие сержанты.
— Товарищ подполковник, извините, но я пока ничего не понимаю, — видя, что его не разыгрывают, удивился Ледогоров.
Комбат усмехнулся то ли своим мыслям, то ли растерянному виду сапера.
— Вам надо понять пока только одно: в эскадроне решались одни задачи, у нас, десантников, немножко другие. Мне вот тоже приказали какое-то время побыть старшиной. — Ломакин и впрямь достал из тумбочки погон с широкой желтой лычкой. — Я не удивляюсь, вернее, удивляюсь, но молчу и жду дальнейших указаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69