Особый интерес представляла дата письма: 23 ноября. Это означало, что Квин получил его 24-го. И 24 ноября был убит К.С. Флегг.
Письмо бросало уродливые тени на безупречную репутацию Портера — но оно могло погубить и Квина: четко и ясно в нем был назван мотив убийства.
Я быстро просмотрел другие бумаги. В папке лежали две небольшие кассеты, используемые, как правило, в диктофоне. Я присоединил их к тем бумагам, которые хотел забрать с собой, руководствуясь теми же соображениями, по которым отложил кассеты обычного размера. Несколько писем и бумаг выглядели весьма многообещающими: они могли разрушить карьеру самых разных людей, но в данный момент мне было не до них.
Может, того, что я обнаружил, было недостаточно, но я откопал немало весомых доказательств, способных убедить не только меня в преступлениях Квина. Я сгреб в кучу разные по содержанию бумаги, добавил к ним письмо Портера и запихнул все это в карман пиджака. Большую и две маленькие кассеты я добавил к другой пачке бумаг и затолкал их в другой карман.
Когда я отбрасывал в сторону какое-то письмо, мне бросилась в глаза фамилия Семмелвейн. Я вытащил его из общей кучи и стал читать. Это были четыре странички, скрепленные вместе и исписанные мелким почерком. Между прочим, там упоминалось имя Айры Семмелвейна, но главное — в нем излагалась целая история, называлось много имен. Мне хотелось как можно быстрее убраться отсюда, но все же я мельком просмотрел эти четыре странички, чтобы выяснить, что же я нашел. Помимо письма Портера, это была еще одна ценная находка. Это была предсмертная записка самоубийцы. И внизу стояла подпись: «Рейли Прентис».
Рейли Прентис, преуспевающий и уважаемый бизнесмен, который около четырех лет назад, в один прекрасный вечер, приставил револьвер к голове и спустил курок. Это дело рассматривали как очевидный случай самоубийства, но тогда не нашли никакой предсмертной записки. Я вспомнил также, что в тот вечер у Прентиса была назначена встреча с одним человеком, но хозяин покончил с собой незадолго до прибытия гостя. Этим гостем был Фрэнк Квин.
Итак, передо мной была предсмертная записка Прентиса. И обнаружила ее не полиция, ее нашел Фрэнк Квин, который появился в доме Прентиса сразу же после его самоубийства, чтобы «успокоить» бившуюся в истерике миссис Прентис и позвонить в полицию.
Внимательно изучать эту записку было некогда, но в ней Прентис признавался в подлоге, мошенничестве, воровстве. При содействии нескольких сообщников (некоторые из них являлись городскими чиновниками) он давал — и получал — незаконные доходы и взятки, обирал акционерные общества, незаконно получал доходы от муниципального строительства; эти мошенники снимали сливки с контрактов на строительство мостов, школ, дорог, используя материалы более низкого качества и присваивая себе сэкономленные таким образом деньги. В записке содержался довольно длинный список специфических преступлений и были названы партнеры Рейли Прентиса.
Среди них фигурировали Джон Портер, Аира Семмелвейн, Джеймс X. Траут, Филипп Бренмаунт — все те, кого я видел на сегодняшней встрече с Квином на экране своего телевизора. Помимо них в записке были названы имена четырех-пяти других мошенников, двое из которых, насколько я помнил, уже умерли. Кроме того, там упоминалось имя К.С. Флегга. Итак, в этой записке, вместе с наскоро собранными бумагами, засунутыми в карман пиджака, содержался ответ на вопрос, что помогло Квину совершить столь стремительное восхождение к вершинам преступного мира четыре года назад. Эта записка, написанная человеком, который собирался покончить с собой из-за сделанных им открытий, попала в руки такого типа, как Квин, и превратилась в мощное средство для шантажа. Очевидно, Квин использовал ее на полную катушку, добавив к ней, несомненно, с течением времени другие материалы.
Того, что я нашел, хватало с лихвой. А если добавить к этому то, что я уже знал, но не мог доказать, собранных мной улик было более чем достаточно.
Я положил в кобуру свой кольт и поднялся на ноги, но тут взгляд мой упал на телефон, стоявший на черном письменном столе Квина. Я схватился за трубку, чтобы срочно вызвать полицию, — тогда дюжина радиофицированных полицейских машин направится сюда. Пробил час, когда мне хотелось видеть рядом как можно больше полицейских, — и у меня было законное основание для вызова полиции: бумаги, рассованные по карманам, и труп мужчины в костюме клоуна. Но на телефонном аппарате отсутствовал диск.
— Алло? Алло? Фрэнк? — услышал я в трубке звонкий голос Невады.
С досады я чуть было не бросил трубку, но вовремя остановился. Услышав такой странный звонок, Невада мог послать сюда для проверки своих подручных.
— Эй, парень, это Джимми Оукридж, — невнятно пробормотал я, изменив голос. — Два-двадцать три-сорок восемь. Кто-то украл здесь диск.
— Убирайся лучше оттуда подобру-поздорову, — ответил Невада. — Тебе не положено пользоваться этим телефоном. Фрэнк поблизости?
— Он вышел. Джимми Оукридж два-двадцать три-сорок восемь. Мне надо поговорить с Мейбл.
Невада посоветовал мне вместо этого пойти пропустить еще стаканчик, и я дал ему отговорить меня от беседы с Мейбл. Мокрый от пота, я повесил трубку, потом взял у Квина ключ, подошел к двери и отпер ее. На секунду я замер на месте, потом, бросив последний взгляд на хаос, который оставлял после себя, вышел в коридор.
Не успел я закрыть дверь, как мне послышался какой-то глухой шум, то ли в комнате, то ли где-то поблизости, в коридоре. Но по лестнице только что поднялись мужчина и женщина в маскарадных костюмах, они смотрели в мою сторону, поэтому я расширил, как мог, свою нарисованную улыбку и направился к ним. Звуки оркестра доносились снизу. Парочка улыбнулась в ответ, они размахивали руками, показывали на меня пальцами и так кривлялись, как будто решили станцевать передо мной джигу. Выпитого ими с лихвой хватило бы на восьмерых. Проходя мимо них, я исполнил в ответ несколько танцевальных па, отчего парень, весело загоготав, свалился на пол.
Я стал спускаться по лестнице. На первый взгляд все выглядело точно так же, как раньше, до того, как я поднялся наверх. Внизу мельтешили разноцветные костюмы, люди танцевали, кружились, болтали, разбившись на маленькие живописные группки. На какое-то мгновение я решил, что сумею улизнуть отсюда. Я уже растерял значительный запас бодрости, то неукротимое чувство, которое владело мною несколько минут назад, но кое-что, видимо, осталось: сердце радостно забилось при мысли, что сейчас я выйду из дома и уеду.
Я спустился почти до подножия лестницы.
Осталось преодолеть всего несколько ступенек, и тут я заметил неподалеку, около танцевальной площадки, группу из четверых мужчин. Двое были мне знакомы, слишком хорошо знакомы. Это были Малыш Хэл, который с моей помощью попал в тюрьму за попытку ограбления, и Макгун, горилла, в чьем черепе я пробил дырку с помощью мусорного бачка. Третьим был тупоголовый убийца Джим Лестер, а четвертый тоже походил на наемного убийцу. Я подумал с тоской, что неплохо было бы оказаться в десяти милях от них, когда за моей спиной, на верхней площадке лестницы, раздался непонятный крик.
Все четверо, отвернувшись от меня, посмотрели наверх. И почти все головы в зале повернулись в сторону кричавшего. Я понял, кто кричал, раньше, чем посмотрел в ту сторону. Он стоял наверху, еле держась на ногах и цепляясь за перила. У него не было оружия, но, подняв руку, он указывал на меня. Это был Барракуда. Капли крови падали из разбитого рта на длинный черный балахон.
— Это Хеккер, — сказал один из четверки, стоявшей неподалеку от меня. — Глянь-ка на его рот. Что...
— Держите его! — орал Барракуда — или Хеккер, — его хриплый голос с трудом пробивался сквозь разбитые губы. — Задержите его, убейте его! — Он указал на меня обвиняющим перстом и закричал: — Убейте этого клоуна!
Я перевел взгляд на собравшихся, все смотрели на меня. Я ощущал на себе взгляд двухсот пар глаз. Оркестр внезапно замолк. Я с отчаянием понял, что мои шансы на выживание практически сведены к нулю, но все же постарался улыбнуться как можно шире своими нарисованными губами и, подражая клоуну, одним прыжком преодолел оставшиеся ступени, хотя не видел для себя никакого выхода. Я реалистически оценивал ситуацию. Понимал, что со всей бандой мне не справиться.
В наступившей тишине снова раздался хриплый вопль Барракуды:
— Убейте этого клоуна! Это Шелл Скотт!
Глава 18
Мое имя произвело на эту банду воров и головорезов впечатление взорвавшейся бомбы.
Уже много часов, все последние дни мое имя не сходило с уст большинства этих бандитов. Многие из них получили приказ выследить меня, найти и убить; они знали, что за мою голову назначена награда в десять тысяч баксов. Многим из них я перешел дорогу в прошлом и только за последние три дня у многих из присутствующих вызвал почти маниакальную ненависть. У друзей Турка Гранта, которого я застрелил на скоростной автомагистрали, и у парней Папаши Райена. У Фарго были особые причины ненавидеть меня, не говоря уже о синяке под глазом; у Блистера, потерявшего способность нормально дышать; у Шедоу, ковылявшего на костылях... у Хэла, Макгуна, Спиди и многих, многих, слишком многих других.
Тишина продолжалась долю секунды, потом ее разорвал громкий свист, как будто по залу пронесся ветер, — это воздух со свистом вырвался из множества глоток одновременно. И тишина сменилась оглушительным шумом, резкими, грубыми выкриками толпы, толпы убийц. Это был нечеловеческий звук, какой-то вой или скулеж, высота которого внезапно возросла до леденящего кровь рокота.
После крика Барракуды счет шел на секунды. Я не колебался. Не успели слова его долететь до отдаленных уголков зала и толпа еще не начала вопить, как я развернулся кругом и взлетел вверх по лестнице, к Барракуде.
У кого-то из гостей реакция не уступала моей. Раздался выстрел, и Смерть своими костлявыми пальцами отщипнула кусок от моего костюма. Но я стоял уже за спиной Барракуды, и теперь пули скорее попали бы в него, а не в меня. Нырнув под его распростертые руки, я обхватил его левой рукой за талию и прижал к себе, а вытянутыми пальцами правой руки нанес ему сильный удар в живот. Если бы мой удар пришелся по соответствующей точке, то мог бы запросто убить его. Но, с шумом выпустив из легких воздух, он согнулся пополам, а я подхватил его и взвалил себе на плечо.
Во время этого упражнения клоунский колпак с кисточкой свалился и, как яркий язык пламени, остался лежать на ступеньках лестницы. Я понимал, что мои проклятые белые волосы, выставленные теперь на всеобщее обозрение, являются приблизительно таким же ярким пятном, как этот колпак. За своей спиной я услышал крики людей, которые, похоже, узнали меня. «Это точно Скотт, я знаю его!» — закричал кто-то.
Но мне было не до них. Никто, по крайней мере, больше не стрелял: Барракуда временно служил мне надежным щитом. Если бы мы с ним стояли на месте, мой яркий клоунский костюм на фоне его черного балахона послужил бы хорошей мишенью, — но я двигался.
Я бежал, не замечая его веса, к той комнате, где покоились Квин и мертвец. Тяжелые шаги раздавались на лестнице за моей спиной. Дверь в кабинет Квина была приоткрыта. Не останавливаясь, я с разбега распахнул дверь, сбросив Барракуду на пол в черно-красном кабинете, и поспешно извлек из-под балахона свой кольт.
Крепко сжав в руке свой родной револьвер, я обернулся к двери и приготовился стрелять. На лестничной площадке появилась первая пара. Тупица Джим Лестер с большим револьвером в руке на шаг опережал второго бандита и, хотя я держал его на прицеле, успел выстрелить раньше меня.
Но только один раз.
Я понимал, что через десять секунд буду трупом, если не сумею остановить этих подонков, со всех ног бегущих сюда, и то ли потому, что первым был Джим Лестер, то ли потому, что он стрелял в меня, я не успел даже составить план дальнейших действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32