Но вдруг она выпрямилась, упругая грудь слегка выпячена, мягко освещенные бедра матово поблескивают, и пошла к занавесу. Совершенно спокойно и безразлично, волоча песцовую накидку за собой по полу.
Заведение стало быстро пустеть. Я видел то, что хотел увидеть. Кое-какие точки тела Жанетты были время от времени в луче прожектора. У нее не было веснушек. Но я все-таки прошел за кулисы и поговорил с ней для пущей уверенности. Нет, она не выходила замуж за Уэбба Олдена. Нет, в последнее время она не позировала для фото. Разумеется, я все это уже знал, но побеседовать было приятно.
Я ушел из клуба «Паризьенн». Потом я вычеркнул Жанетту Дюре — Октябрь из списка подозреваемых.
И занес ее в совершенно другой список.
На следующий день, в воскресенье, я проснулся после восьмичасового сна с ощущением, что жить стоит. Сначала я недоумевал, откуда это чувство, а потом понял, что это оттого, что меня не убили.
Голова у меня болела, колено болело, словом, болело во многих местах. Но я был жив и готов к действию. Пули меня миновали. Сегодня, думал я, в «Алжир». К Чарлине Лэйвел — и к Эду Грею. Но сначала нужно кое-что сделать.
Лицо покойника, которое я видел вчера ночью, было мне смутно знакомо, в этом я был уверен. И если этот человек был, а в этом я был уверен, известным или даже недавно объявившимся бандитом местного значения, его фотография должна быть в альбоме «криминального элемента» в полиции Лос-Анджелеса. Так же, как и фотография Слобберса О'Брайена.
Поэтому после завтрака, состоявшего из кофе и густого месива из кукурузных хлопьев, я по голливудскому скоростному шоссе направился в полицейское управление Лос-Анджелеса. В течение трех часов я листал «криминальные» альбомы и рассматривал лица. И тогда я увидел его. Того парня в темной аллее.
Звали его Дэнни Экс. Дважды арестовывался за убийство и дважды был оправдан. Арестовывался за драку — оправдан. Арест за угрозу насилием — обвинение не было доказано. Один срок в Сан-Квентине за выстрел в живот своему противнику. Словом, жил человек. Из тюрьмы Дэнни вышел чуть больше года назад. На этот раз он не выйдет.
И вдруг все ниточки связались в один узел. Я вспомнил, где я его видел, где слышал его имя. В Лас-Вегасе. Предполагалось, что он работает на Эда Грея.
Мне всегда нравилось ехать из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас. После Сан-Бернардино городов почти нет, а есть много плоской сухой пустыни и четырехрядное полотно скоростного шоссе. А потом, словно бетонный и неоновый оазис в пустыне, — легендарный Лас-Вегас.
Так его называют. И это правда, он действительно как легенда. Город наводнен жуликами, но там же живет множество, точнее, большинство добропорядочных граждан. Жители этого города такие же, как и жители других городов. В городе полно детей, много школ, уйма церквей. Люди утром встают, а вечером ложатся спать. Но город не спит никогда. Игорные дома открыты круглосуточно, колеса крутятся. Ночь напролет шелестят и звенят на столах деньги, вздымаются напудренные груди в платьях с глубоким декольте, льется вино в барах. Старушки часами просиживают у игральных автоматов, надевая перчатки, чтобы не набить на руках мозоли.
Но невозможно устоять перед приятной напряженностью, телепатически передающимся волнением, ощущением того, что происходит нечто огромное и важное. Сам я играл очень мало: в каком-то смысле я предпочитаю зарабатывать деньги, а не выигрывать их. Но я люблю побродить среди игральных столов, иногда поставить доллар-другой, ощущая пульс города, вдыхая его запах, ощущая его спинным мозгом.
Сейчас, когда я несся пустыней по дороге, плавно переходящей в окраину города, у меня были другие ощущения. Мышцы на спине у меня напряглись, загривок ощетинился. Я слишком мало знал о том, что происходит. Почему вдруг похищение... убийство... выстрелы по мне. И вчерашний эпизод около клуба.
Дело оказалось гораздо сложнее, чем показалось мне вначале. На настоящий момент я виделся или говорил по телефону с девятью из двенадцати девушек из «В-а-а-у!». Все они сказали, что ничего не знают о женитьбе Уэбба. Значит, или девушка, за которой я охочусь, это одна из трех, с которыми мне поговорить или встретиться не удалось, — Лоана Калеоха, Дороти Лассуэлл, Пэйджин Пэйдж, — или же одна из девяти солгала мне. Или...
Мне в голову пришла странная мысль. Что, если сам Уэбб лгал мне?
Но в этом не было смысла, и я отбросил эту мысль. Может быть, Чарлина Лэйвел расскажет мне больше. Я проезжал мимо неоновых вывесок: «Дюны», «Пески», «Фламинго». Впереди видны были верхние этажи «Алжира». Маленькое убежище Эди Грея, комнат так на пятьсот. И там выступали девушки из «В-а-а-у!», доводя посетителей до исступления. Позвольте просветить вас насчет того, как это могло случиться, что девушки, сошедшие со страниц «В-а-а-у!», очутились на сцене казино «Алжир». Это короткая история, отражающая нравы сегодняшнего дня, этого года и современного Лас-Вегаса. Лас-Вегас постепенно становится все более бесстыдным. Раньше клиента завлекали — теперь его слегка подталкивают. Побольше наготы, чуть пожестче. И «Алжир» во многом ведет такую же политику.
Это началось, когда ночные клубы и кабаре Лас-Вегаса затеяли между собой дружескую потасовку. В соревнование по захвату клиентуры и получению большего количества денег втягивались все новые и новые казино и отели. Шоу в таких заведениях, как «Ривьера», «Гостиница в пустыне», «Эль Ранчо Вегас» и всех остальных, были именно той приманкой, которая привлекала клиентов (и деньги) в клубы. Чем лучше в этом клубе было шоу, тем больше в него приходило потенциальных игроков. А деньги в Лас-Вегасе — от игроков. Чем больше игроков, тем больше денег.
Скоро владельцы клубов стали тратить на шоу, на отдельные классные номера так много денег, что платить и тратить еще больше означало ущемлять собственные интересы. Вскоре последовало соглашение о потолке цен. Стоимость шоу заморозилась. Нужно было что-то новое. Нужно было что-то менять в самом шоу.
Начали «Лидо де Пари» и «Стардаст-отель». У них появились пышногрудые и пышнобедрые красотки из Франции.
Когда первая красотка — француженка с обнаженным бюстом — появилась на сцене «Стардаст», это был поворотный пункт в истории американской индустрии развлечений. Обнаженный бюст... как с ним бороться? Сначала один клуб следует этому примеру, потом еще один. Это все еще привлекало клиентов, но новизна уже пропадала. Обнаженный бюст становился не исключением, а правилом. Что дальше? Чем все это кончится?
— Вы уже, конечно, догадались? Эд Грей подписался на «В-а-а-у!».
Когда он увидел на страницах журнала первую застенчивую и шокирующую одновременно попку, его озарило. Рассказывают, что он в присутствии трех свидетелей подпрыгнул и завопил:
— Вот! Вот, что нужно — задницы!
Сначала подумали, что он свихнулся и должен быть помещен под специальный надзор, но, как оказалось, он в этом не нуждался. Эд Грей и Уэбли Олден встретились и обсудили проблему. В итоге было заключено соглашение, по которому девушки «В-а-а-у!» сразу же после появления их фото в журнале, пока интерес к ним достигал апогея, появлялись в шоу принадлежащего Эду Грею «Алжира». За выступление в течение месяца каждая получала пять тысяч долларов.
Ну, вы уже знаете, как это сработало. Девушки имели огромный успех. Чтобы получить хорошее место в зале, приходилось платить до сорока долларов. Это, естественно, делало рекламу и «В-а-а-у!», и «Алжиру», который в тот момент был единственным местом, где показывали... ну, в общем, то, что там показывали. Но вскоре в эту область вторглись и другие. У Грея не было патента. Так что через несколько месяцев новизна, исключительность и привлекательность опять пойдут на спад.
Интересно, что же они придумают в следующий раз?
Я плавно вписался в поворот к огромному, сверкающему фасаду «Алжира».
Как-то я уже был здесь, но сделал лишь короткую остановку в баре. Я даже видел Эда Грея, хотя мы с ним и не познакомились. Вкрадчивый, ухоженный, стройный, как профессиональный танцовщик, он время от времени обходил свои владения, приглядывал за порядком и прикидывал размер выручки. Он выглядел любезным, часто улыбался, но мы с ним не говорили. На этот раз ему придется поговорить со мной.
«Алжир» был велик, хотя и не был самым большим казино в городе. Но в нем имелось 500 номеров для гостей и множество помещений, где гостей ждали различные развлечения. Большой ресторанный зал, в котором происходило и главное шоу, назывался «Арабский зал» и вмещал до тысячи посетителей. Кроме того, было три коктельных зала поменьше — «Африканский зал», «Оран-бар» и «Касба-бар». Фасад «Алжира» в стиле «Лас-Вегас-модерн» был сочетанием коричневого и бежевого оттенков каменной кладки с песочным и угольно-черным цветом вертикальных, шириной в метр, деревянных панелей. Немного кричаще. Но и сам Лас-Вегас немного кричащ.
Когда я остановил свой «кадиллак» перед «Алжиром», было около половины восьмого вечера. Через пять минут я уже опрокинул стаканчик в «Оран-баре» и начал поиски парня по имени Датч, одного из своих знакомых, работавших в игорных домах Лас-Вегаса. Я знал, что сейчас он обретается в «Алжире», но, что более важно, у него были глаза и уши, не упускающие ничего, плюс любопытство и назойливость писателя. Если были новости, которые заслуживали внимания, то Датч наверняка мне их сообщит.
Центром «Алжира» был огромный овальный зал, заполненный рулеточными колесами, столами для игры в кости и карты, с игральными автоматами вдоль стен — словом, все приспособления для добычи тяжелым трудом легких денег. Из этого зала можно было попасть во все коктейль-залы. Чтобы получить выпивку и закуску или посмотреть шоу, клиентам приходилось проходить мимо и между столами, колесами и автоматами на пути туда и обратно.
На всем этом длинном пути они слышали щелканье серебряных шариков на столах для рулетки, выкрики «Выиграл номер...», смех и как бы пьяные разговоры трезвых людей, еще более громкий смех и вопли пьяных, мелькание огней игральных автоматов — песни сирен «Алжира». Но здесь не было мечты, к которой можно было бы привязать себя, да и воля этих посетителей не была так сильна, как у Одиссея.
Словом, «Алжир» предоставлял массу развлечений, но там и терялось много денег, самоуважения, супружеских уз, мечтаний.
У кассирши в одной из разменных будок я купил несколько серебряных долларов, чтобы сыграть на слот-машине. Ее зеленые глаза были ярко подведены черной тушью, уголки глаз удлинены, от чего глаза кажутся больше. Зеленое вельветовое платье с глубоким вырезом. Глаза ее выглядели усталыми, словно они знали слишком много и видели по утрам множество маленьких смертей. Она улыбнулась мне:
— Привет! И я сказал:
— Привет! — И пошел дальше.
Вот тогда у меня и возникло чувство, что это путешествие не будет удачным. Вокруг меня сновали люди, в ярком свете блестели рулеточные колеса, слышался смех. Но я не мог отделаться от этого ощущения.
Я пошатался по залам. Мои серебряные доллары глупейшим образом пропали в пастях игральных автоматов и не менее глупо были поставлены в рулетку. На номер семь. Тут я увидел своего знакомого, которого звали Датч, — низенького, с квадратным лицом, беспечного и беззаботного. Он играл в кости за одним из столов. Я подошел к этому столу и поставил несколько пятидолларовых фишек.
Расслабившись, он откинулся на спинку стула. Когда он поймал мой взгляд, он кивнул и поднял одну бровь, но не произнес ни слова.
Крупье своей длинной лопаточкой умело сгреб фишки и пододвинул их какому-то толстяку, который выиграл.
Следующий игрок тоже был толст, но с острым беспокойным лицом. На победителя он не тянул, по-моему.
— Двадцать долларов — не деньги, — сказал я и поставил четыре фишки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33