А больше ничего. Отрезали их от обслуги - и все, пропадать осталось. Гвоздь не могут вбить, машину заправить, унитаз прочистить - в собственном говне захлебнутся...
- В дерьме, - деликатно перебил меня Прохор.
- Тебе виднее, - согласился я.
- Что ты имеешь в виду? - насторожился он. Готовый обидеться.
- Только терминологию, - успокоил. - Это на твой литературный вкус. А идею ты уловил - по глазам вижу.
- Уловил, - помрачнев, согласился Прохор. - Она проста, как булка. Ты обобщение хочешь сделать. По-твоему, вся паразитирующая прослойка, захватившая власть, держится нашим старанием. Нашей покорностью, предательством, страхом, шкурным безразличием...
- Верно мыслишь, - похвалил, перебивая. - Можешь не продолжать.
Вовремя Лялька вошла. Чтобы выгнать Прохора: мол, полковник обедать будут. Могла бы и его покормить: не изволите с нами откушать, господин писатель?
Не догадалась. Но ведь Тефаль всегда думает об нас, а не об вас.
Лесной терем
В глуши, дремучей и болотной. За мощным бревенчатым тыном.
Качают кронами сосны с золотыми стволами. Сумрачно вздыхают вековые ели, вздрагивают их мощные, темно-зеленые, в лишайниках, лапы. Дятел порой стучит. Кукушка считать начинает - то ли прошлые года, то ли будущие, кому как.
За дубовым теремным столом - четверо. Губернатор, как обычно, спит над тарелкой, иногда вскидывает голову, икая, шарит нетвердой рукой по столу в поисках очередной рюмки. Ваня Заика и Егерь слушают ровный бас Семеныча, смотрят на движение карандаша по листу бумаги. Стратегию разрабатывают: послезавтра Сергеев проводит в Горотделе инструктаж. Там его можно достать. И не только его. Каким образом?
- Вот, - Семеныч ведет карандаш по схеме, - вход, тамбурок, слева дежурка, направо - коридор. По этой его стене - дверь в Ленинскую комнату. Во время совещаний она всегда открыта - душновато. Прямо против двери стол, за ним обычно сидит вся наша ментовская головка. В данном случае Сергеев, Майор, Волгин, - голос Семеныча ровен, деловит, без гнева и ревности. - Это ясно?
- Пока ясно. А дальше что?
- Напротив этой двери - бывшая кутузка, буйных туда прятали. Как "обезьянник" поставили, ее уборщице отдали, она в ней швабры и ведра держит. Дверь - стальная, двойная, прочная, с замком.
- Сергеева туда? - ехидно спрашивает Ваня. Не заикаясь.
- Ты слушай, умник веселый, - хлопает ладонью по столу Семеныч. Отморозок ваш войдет в здание с гранатой вот здесь, никто его не остановит - посетитель. Бросает гранату в дверь и- шнырь в кладовку. После взрыва, в суматохе, уходит. Уйдет - его радость, не сможет - не наша печаль.
- Плачем не изойдем, - ухмыляется Ваня.
- Ты вот что, - это Семеныч поучает Егеря, - ты ему в уши вбей, чтобы бросал гранату не сразу, как чеку дернет. Пусть пару секунд задержку сделает.
- Это зачем? - вдруг спрашивает сквозь сон Губернатор.
Но на него никто не обращает внимания. Пояснения Семеныч дает Егерю:
- Там ребята крутые соберутся - успеют гранату обратно выкинуть. Или кто-нибудь на нее ляжет. У них такое бывает.
- Нам бы таких, - вдруг возмечтал Ваня. - Хоть парочку.
- Проснись, - грубо одергивает его Семеныч. - За деньги такое не делают. - Молчит угрюмо. - Зря я с вами связался. Противно среди вас, мразь одна. По ту сторону светлее.
Ваня щурится и злобно выпивает водку. Но не возражает, побаивается: Семеныч крут, непредсказуем. Да и в Заречье, среди боевиков, его люди имеются, в обиду Семеныча не дадут. Не резон с ними сейчас расплеваться. После победы раздадим кому что положено. А Семенычу при любом раскладе не кумовать. Ни те, ни эти не простят.
- Лады, - Семеныч снова хлопает по столу. - В тот же час, как рванет, - прорыв через мост. Демонстративный, отвлекающий. Основные силы на лодках, катерах, хоть вплавь, как хотите - через реку. И сразу брать Замок, закидать его из гранатометов. Готовьтесь, ребята.
Егерь хлопает "посошок", берет на плечо свою "ижевку" и уходит в лес.
Совещание 3 (общее, расширенное, с общественностью)
Решающий день. Если нам не поверят, я подло уйду из дела- брошу все начатое, предам товарищей по оружию, друзей, идеалы, самого себя, стало быть.
Народу, вопреки опасениям (или тайным надеждам), собралось много. Роль свою, конечно, сыграли наши начальные действия и вызванные ими всяческие слухи. Правда, хорошее начало еще не гарантия ладного конца. Гитлер вон тоже хорошо начинал...
Ребята Майора разделили на ручьи бурные людские потоки, устремившиеся в зал, разместили людей, отсекли явный избыток желающих, объяснили массам, что из зала будет вестись трансляция прямо на площадь, через динамики. Если и не все увидите, то уж услышите все.
Я вышел на край сцены, коротко представил президиум и начал свое вступительное слово:
- Граждане! Я объявил в нашем городе войну преступности...
- А кто вы такой? - взвился над головами закономерный, но не очень доброжелательный вопрос.
Ответил откровенно:
- Не знаю. Может быть, диктатор. Сейчас это не имеет значения. Но вообще-то я не против террора. Все дело в том, чьи интересы он защищает.
- Самозванец! - прозвучало с радостной, уличающей злостью. Узурпатор!
- Стало быть, так, - я добродушно поскреб макушку. - Надеюсь, вы об этом не пожалеете. - Двусмысленно получилось. И я поправился: - Еще одна истерика - и вас выбросят вон. Продолжаю. На чем я остановился? Ах да... Я объявил войну преступности. Но, как вы знаете, одними карательными мерами ее не победить. Чтобы сбить криминал с ног, поставить на колени и срубить голову, нужно прежде всего наладить в городе нормальную жизнь. Не обольщайтесь: я этого сделать не могу. Кроме вас самих, этого никто не сделает. Хватит ждать умного дядю. Вот поэтому мы собрали здесь представителей общественности. Чтобы избрать, ну, скажем, народное правительство. Из порядочных, толковых людей. Которым вы доверяете. Помогут ему сделать первые шаги, определить ближайшие задачи, выработать правильные меры, - я повернулся к президиуму, - вот эти люди: профессиональный Политик, депутат Госдумы, честный, знающий человек...
- Позвольте! - возопило из глубин зала возмущенное существо с всклокоченной, бурно лысеющей головой. Это его "позвольте" прозвучало как "не позволю". - Что вы нам навязываете со стороны? Существует общегосударственная программа экономических реформ. Она идет по стране в ногу со всем цивилизованным миром, и предлагать нам свои авантюрные планы вы не имеете права.
- А вы поднимитесь сюда, - с растерянным миролюбием предложил я. - И все, что надо, скажите людям.
- Это Кузнечик, - шепнул мне Волгин. - Профессиональный правозащитник. Зовут Наум Лазаревич. В народе, по-уличному: Наобум Лазаревич.
Лысеющий Наобум выбрался из рядов, поднялся на сцену, отважно и непримиримо сверкая очами. Но лязгать зубами я ему не дам, кусаться - тем более.
- О каких, простите, реформах вы говорите? Что-то я не понял.
- Вы будто и не знаете! - выцелил меня обличающим перстом.
- Не знаю, - признался. - Они где, скажите мне, опубликованы? Кто их разработал? Кто их видел? Вот вы, лично, где о них читали?
- Демагог! - чуть не убил он меня жестоким словом.
- Постараюсь оправдаться. - И я обратился в зал: - Граждане, кто-нибудь из вас может нам помочь? Кто-нибудь знаком с государственной реформой экономики? - Никто не откликнулся. - Жаль. - И я снова обратился к своему оппоненту: - Вы считаете, что разрушить созданное прежде и ждать, когда все само собой образуется в лучшем виде, - это реформы?
Ограбить народ ваучерами, тысячекратным повышением цен, сделать его нищим, лишить миллионы людей жилья, работы, учебы - это, по-вашему, реформы?
Разрушить промышленность, добить окончательно сельское хозяйство - это реформы?
Влезть в зарубежные долги, развязать гражданские войны, отдать всю власть преступникам - это реформы?
Из одной огромной богатой страны сделать очень много маленьких и нищих - это тоже реформы?
А я по своей наивности полагал, что реформы - это когда из плохого делают лучшее, из хорошего - отличное. Когда растет промышленность, развивается сельское производство, когда людям становится все лучше жить тогда я понимаю, что это реформы. Что вы молчите? - И я снова обратился в зал: - Сразу же хочу предупредить: кто пришел сюда погорлопанить, кто рассчитывал, что здесь будет митинг, - могут быть свободны.
- Я доложу куда следует, - прошипел Наобум Лазаревич.
А что он мог еще прошипеть?
- Доложите, - согласился я, - обязательно. Но несколько позже. - Когда будет совсем поздно. - А с этой минуты - вы под домашним арестом. Ведите себя хорошо, это в ваших интересах.
Вот это он понял. И даже не пробурчал под нос про произвольный беспредел. То есть наоборот: беспредельный произвол.
- Вернемся к нашим делам. Сегодня, повторяю, вы должны сформировать наше правительство из людей, которым вы доверяете. В помощь вам рекомендую квалифицированных консультантов, - широкий жест в сторону президиума, - по вопросам политики, экономики, законности.
А со своей стороны займусь нашей главной болевой точкойискоренением преступности. Чтобы создать людям нормальные условия для жизни. Как видите, эти две проблемы взаимосвязаны. Не разгоним бандюков не будем жить нормально. И наоборот. Потому что все наши добрые дела будут поглощаться жадной трясиной криминала. Этот узел распутать невозможно. Поэтому я буду его рубить. Сообщаю: меры к преступникам будут применяться не суровые... А жестокие. Впрочем, добропорядочных и законопослушных граждан это никак не должно беспокоить. Я объявляю всех преступников вне Закона. Гуманности к ним больше не будет. Гуманность будет к пострадавшим. Жестокость во имя гуманности. Ненависть во имя любви. Все поняли? Сейчас новый начальник городской милиции расскажет вам о том, что уже сделано.
Волгин коротко сообщил: сформирован новый личный состав Горотдела, намечены и введены в действие решительные меры по борьбе со всенародным врагом. Из города выдворены все недобросовестные лица неславянского происхождения, изгнаны и блокированы руководители и боевики преступных формирований, арестованы и готовятся к ответу скомпрометировавшие себя представители городской администрации и правоохранительных органов, наложен арест на все имущество увеселительных заведений, изъято значительное количество наркотиков и оружия, проводится следственная работа по злоупотреблениям прежних городских властей, организован приют для бездомных и т.д.
Слушали заинтересованно, я бы сказал, с надеждой. Вопросы задавали прямые, по существу. Некоторые представлялись:
- Профессор Кусакин. - Далее с ехидцей. - Слушать вас приятно, не скрою. Однако для города, где среди бела дня режут на куски молодых женщин, ваши речи звучат не слишком ли самонадеянно?
- Уже не режут, профессор. Преступник задержан, сейчас проходит судебно-психиатрическую экспертизу.
- На вменяемость? - уточнил дотошный профессор с собачьей фамилией. И саркастически добавил: - И если он будет признан вменяемым в отношении инкриминируемых ему деяний, вы, конечно, его...
- Расстреляем, - завершил его сарказм Волгин недрогнувшим голосом. Во всеобщей тишине.
Но профессор Кусакин не зря так прозывался, хватка бульдожья.
- А если он будет признан невменяемым, то спокойно продолжит свое кровавое пиршество? После отдыха в лечебнице. Ведь так, согласитесь?
Волгин расчетливо выдержал паузу.
- На этот вопрос я пока не могу ответить. Мы еще не решили. В одном могу заверить твердо: он больше никогда не будет опасен.
- Руки отрубите? - хмыкнул профессор, садясь на место.
- Возможно, - вполголоса согласился Волгин.
По залу пронесся общий вздох - не то облегчения, не то возмущения. Будущее покажет.
На этом интересном месте я покинул собрание. Лялька уже дергала меня за рукав и показывала стволом автомата на выход.
Мы вышли из здания и с трудом пробились через толпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61