– Завидую я тебе! Отпуск, лето, тишина… Благодать! Не разбудил?
Запирая дверь, Чиж покосился на своего начальника с некоторым недоумением. Лапоть был, как всегда, самоуверен до отвращения и до головной боли громогласен, но в его бодряческих возгласах Чижу сегодня почудилась непонятная растерянность, словно Лапоть вовсе не ожидал застать его дома и был удивлен не меньше, а то и больше самого майора.
Лапоть остановился посреди прихожей и шумно, напоказ втянул ноздрями воздух, демонстративно принюхиваясь. Чиж сразу вспомнил о вылитой в раковину бутылке вина и понял, что в квартире наверняка стоит весьма откровенный и недвусмысленный запах. Сам-то он к этому запаху привык и перестал его замечать, как только последняя капля вина стекла в канализацию, но человек, вошедший с улицы, просто не мог его не учуять.
– А ты, я вижу, времени даром не теряешь! – бодро воскликнул Лаптев.
Теперь его голос звучал как всегда, и Чиж решил, что растерянность подполковника была плодом его воображения: в конце концов, он не видел Лаптя почти неделю и мог отвыкнуть от его манеры выражаться.
– Не жмись, не жмись! Что ты, как красна девица? Это ты на работе будешь жаться, а дома мы имеем права! Я, собственно, зачем пришел? Бабу свою я на дачу спровадил, во как!
По этому случаю не грех и выпить… А?
Лапоть щелкнул замками своего неизменного кейса и с ловкостью провинциального фокусника выхватил оттуда пузатую литровую бутылку водки. «Ешкин кот! – подумал Чиж. – Где ж ты раньше-то был? Чудны дела твои, Господи! Если бы кто-то мне такое рассказал – не поверил бы, на смех поднял…»
Лапоть тем временем по-хозяйски подтолкнул Чижа между лопаток рукой, в которой была зажата бутылка, направляя его на кухню. В другой руке он продолжал держать свой дурацкий кейс. Он так упрямо за него цеплялся, что Чижу вспомнились дипкурьеры, которые приковывали чемоданы с дипломатической почтой к своему запястью.
На кухне подполковник с самым залихватским видом бухнул свою бутылку на середину стола и плюхнулся на табуретку, которую обычно предпочитал Чиж, – в уголке у окна. Бесцветные глазки Лаптя мигом углядели пустую винную бутылку, которая по-прежнему стояла возле мойки, и рассыпанные по столу крошки, оставшиеся после приготовления бутерброда.
– На компот перешел? – спросил он. – Давай, давай, Гаврилыч, шевели корпусами, открывай закрома! Гони закусь, у меня трубы плавятся!
Совершенно обалдевший от такого напора Чиж послушно полез в холодильник и начал выставлять на стол все, что могло более или менее соответствовать определению «закусь». Лаптев снял наконец свою фуражку и понес какую-то сумасшедшую ахинею – что-то про дружбу, взаимовыручку, даже про корпоративную солидарность, помогающую противостоять разгулу организованной преступности. Все эти хорошие вещи каким-то неуловимым образом увязывались у него с ростом авторитета и материального благосостояния работников правоохранительных органов и, в частности, майора Чижа. Чижу, который понемногу приходил в себя, стало интересно, и он принялся жарить яичницу, чтобы немного потянуть время и не прерывать словоизвержение Лаптя. Подполковник принадлежал к тому типу людей, которые, начав говорить, могут остановиться лишь с очень большим трудом. Их гипнотизирует звук собственного голоса, и в таком полубессознательном состоянии они могут выболтать что-нибудь интересное. А в том, что на уме у Лаптя что-то очень любопытное, Чиж не сомневался: весь этот треп о дружбе и взаимовыручке в сочетании с бутылкой водки подозрительно напоминал пространное предисловие к какому-то весьма деликатному разговору.
Чиж повернулся, чтобы взять соль, и увидел, что Лаптев, продолжая болтать, что-то ищет в своем кейсе. Кейс лежал у него на коленях, крышка была слегка приподнята, и подполковник, придерживая ее левой рукой, шарил внутри правой, что-то там нащупывая. Перехватив взгляд Чижа, он перестал шарить, на мгновение замер, медленно вынул из кейса правую руку и так же медленно опустил крышку. Выражение его лица при этом ничуть не изменилось, но в бесцветных мутноватых глазках что-то подпрыгнуло – другого слова было просто не подобрать. Лапоть как будто вздрогнул, но незаметно, внутри собственной шкуры, и лишь его глаза выдали это непроизвольное движение.
– Что-то я разболтался, – сказал Лапоть еще фальшивее, чем в самом начале разговора. – Расскажи лучше, как отпуск. Чем занимаешься, Гаврилыч? Бабу себе еще не подобрал?
«Что-то не то с ним сегодня творится, – подумал Чиж. – Перегрелся он, что ли? Или эта бутылка уже не первая? Непохоже как будто… Интересно, что у него в чемодане?»
Он вдруг понял, что содержимое лаптевского чемодана его совершенно не интересует. Уж очень странным и одновременно знакомым был взгляд подполковника, когда он держал руку там, внутри, под крышкой… Точно таким же взглядом смотрел на Чижа Олег, медленно поднимая «вальтер» – то ли для того, чтобы засунуть его за пояс, то ли для того, чтобы влепить своему приятелю пулю между глаз.
«Галлюцинации начинаются, – решил Чиж. – Лапоть – киллер. Это уже на грани анекдота, причем чудовищно неприличного. Эх, Лапоть, Лапоть! Плакало мое воздержание…»
Он торжественно водрузил на стол сковороду с яичницей, выставил две рюмки и сел напротив Лаптева, не удержавшись от сомнительного удовольствия присмотреться к своему начальнику повнимательнее. Нет, Лаптев не был пьян. Возбужден – да, причем как-то странно, болезненно, но не пьян. Выпивкой от него даже не пахло, а пахло, напротив, дорогим одеколоном, хорошим табаком и – совсем чуть-чуть – привычной затхлой канцелярщиной.
Лаптев разлил водку, наполнив рюмки до краев, и предложил выпить за дружбу. Чижа от такого тоста слегка перекосило, но он мужественно поднял рюмку, чокнулся с Лаптевым и выпил залпом, передернувшись от уже основательно забытого вкуса. «Ах ты, крыса, – непочтительно подумал он о Лаптеве. – Что же ты затеял?»
Вторая пошла легче. Чиж выпил ее, как воду, и впервые за много дней почувствовал себя полноценной личностью. Ощущение вины буквально на глазах шло на убыль и наконец исчезло совсем.
– Нет, серьезно, – говорил Лаптев, распиливая вилкой яичницу: Чиж забыл подать ножи. – Сколько можно сидеть бобылем? Я уж не говорю о том, что разведенных да одиноких у нас продвигают не очень охотно, но самому-то каково? Нет, женитьба – дело сугубо добровольное, но это же не значит, что надо вообще баб не замечать! Неужто ты до сей поры по своей генеральше сохнешь? Кстати, я слышал, что она тебя на днях навещала…
Чиж автоматически кивнул и потянулся за бутылкой, намереваясь налить по третьей, но тут до него вдруг дошел смысл сказанного Лаптевым. Его словно ударили мокрой тряпкой по глазам. Жемчужный туман легкого хмеля, в котором блаженно тонул мозг Чижа, мгновенно рассеялся. Майор протрезвел в ничтожную долю секунды, но постарался не подать вида.
«Интересно знать, – подумал он, бросив на Лаптева короткий холодный взгляд, – от кого это ты слышал о визите госпожи генеральши? Неужели следил? Неужели же ты, гад, держишь меня под колпаком? Если да, то почему и каким образом? „Наружка“? Это вряд ли, это я бы заметил… Неужели „жучки“? Но за каким дьяволом это тебе понадобилось?»
Лаптев проглотил яичницу, сунул в рот кусок ветчины и блаженно закатил глаза.
– Вкуснятина, – сказал он мечтательно. – Моя грымза ни хрена готовить не умеет, а чтобы ветчинки купить или, скажем, балычка, так это ей, видите ли, дорого. В гроб она меня загонит… Так о чем это я? Ах да! Поезжай-ка ты, братец, на курорт, пока отпуск не кончился. Я тебе путевочку мигом организую. Знаешь, какие крали в нашем санатории отдыхают? Врешь, не знаешь! Ты про свою генеральшу в два счета позабудешь, как только эти ножки на горизонте покажутся. А груди какие? Как дыни, ей-бо… На любой вкус! Кстати, а генеральшу твою каким ветром в Москву занесло? Она еще здесь, что ли?
Чиж равнодушно пожал одним плечом и наполнил рюмки. Они выпили – на сей раз, как и следовало ожидать, за красивых и непременно молодых женщин – и одновременно со стуком поставили рюмки на стол. Чиж намеренно не стал закусывать и постарался максимально расслабить мышцы лица. Уголки его большого рта бессильно обвисли, веки наползли на глаза, нижняя губа пьяно оттопырилась. Это лицо Чиж неоднократно видел в зеркале, когда во время попойки забегал в ванную, чтобы сполоснуть руки после посещения уборной, и успел досконально изучить каждую его черточку. Оставалось лишь надеяться, что имитация получилась удачной.
Лаптев бросил на него быстрый оценивающий взгляд, и Чиж понял, что его фокус удался: подполковник буквально на глазах расслабился и даже позволил себе едва заметную полупрезрительную ухмылку.
– Ну, – сказал он, – а что твой Кондрашов? Давал о себе знать?
– Звонил, – ответил Чиж, всегда считавший, что полуправда работает эффективнее любого вранья. – Наорал на меня: дескать, почему я до сих пор не взял Абзаца? Обещал в бараний рог скрутить. Я его послал куда подальше. Сказал, что меня отстранили от дела и отправили в отпуск, чему я очень рад.
– Молоток! – похвалил его Лаптев. – Это ты правильно его отбрил. А то путают, понимаешь, милицию со своими холуями… Не бойся, мы тебя в обиду не дадим. И вообще, темненький он какой-то, этот депутат. Не нравится он мне. По-моему, всю эту бодягу он же сам и затеял. Нету никакого Абзаца! Я тут навел справки среди авторитетов… Так они, не поверишь, прямо в лицо мне смеются: ты что, начальник, детских книжек начитался?
– А если Кондрашова все-таки замочат? – спросил Чиж, чтобы спровоцировать Лаптя на откровенность.
– Ну-у, – протянул Лаптев, – так уж и замочат… А если замочат, мы убийцу найдем и отдадим под суд в лучшем виде.
– А Кондрашов?
– А что – Кондрашов? Тебе что, жалко этого мздоимца?
Коррупционера этого?
По мне, так чем меньше этой сволочи, тем лучше. Дали им волю, а теперь сами не рады…
– Тоже верно, – с преувеличенным энтузиазмом поддержал его Чиж. – Туда ему и дорога! А то, понимаешь, грозится… Я, говорит, вас уничтожу, товарищ майор… Прямая угроза!
– Прямее некуда, – согласился Лаптев. – Слушай, ты много по этому делу накопал?
– Да так, кое-что, – соврал Чиж. – Переговорил с парой человек… Вроде бы нащупал подход к заказчику.., если он на самом деле был, этот заказчик. Интересные вещи можно обнаружить, если как следует покопаться в связях некоторых уважаемых людей…
«Ну и чего он приперся? – подумал Чиж. – Что пристает с расспросами, зачем пытается споить? И эти его намеки насчет того, что Кондрашову не мешало бы как-нибудь тихо и незаметно протянуть ноги… Ну допустим, насчет Кондрашова я с ним согласен, но к чему весь этот разговор? Ладно, сейчас мы тебя проверим на вшивость…»
– Я кое-что записал, – сказал он. – Так сказать, записки следователя…
В целом, конечно, ерунда, но встречаются интересные свидетельские показания.
– Что ты говоришь?
– довольно равнодушно произнес Лаптев. – Интересно было бы взглянуть, если ты не возражаешь. Может, пригодится впоследствии…
Весь его вид говорил о том, что никакого интереса к несуществующим запискам Чижа он не испытывает и спрашивает о них исключительно из вежливости и по велению долга. Чиж, напротив, изобразил на своем лице бурный энтузиазм, подогретый служебным рвением.
– Какие могут быть возражения! – воскликнул он. – Не только взглянуть, но и забрать, и непременно пустить в дело! Я, с вашего позволения, действительно хотел бы посидеть в отпуске, пока вся эта история с Кондрашовым не закончится. Что-то она мне на нервы действует… А ребятам мои наметки могут очень даже помочь. Я имею в виду, когда Кондрашова.., того, этого…
Он похабно осклабился и сделал такое движение указательным пальцем, словно давил на крышке стола какую-то букашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Запирая дверь, Чиж покосился на своего начальника с некоторым недоумением. Лапоть был, как всегда, самоуверен до отвращения и до головной боли громогласен, но в его бодряческих возгласах Чижу сегодня почудилась непонятная растерянность, словно Лапоть вовсе не ожидал застать его дома и был удивлен не меньше, а то и больше самого майора.
Лапоть остановился посреди прихожей и шумно, напоказ втянул ноздрями воздух, демонстративно принюхиваясь. Чиж сразу вспомнил о вылитой в раковину бутылке вина и понял, что в квартире наверняка стоит весьма откровенный и недвусмысленный запах. Сам-то он к этому запаху привык и перестал его замечать, как только последняя капля вина стекла в канализацию, но человек, вошедший с улицы, просто не мог его не учуять.
– А ты, я вижу, времени даром не теряешь! – бодро воскликнул Лаптев.
Теперь его голос звучал как всегда, и Чиж решил, что растерянность подполковника была плодом его воображения: в конце концов, он не видел Лаптя почти неделю и мог отвыкнуть от его манеры выражаться.
– Не жмись, не жмись! Что ты, как красна девица? Это ты на работе будешь жаться, а дома мы имеем права! Я, собственно, зачем пришел? Бабу свою я на дачу спровадил, во как!
По этому случаю не грех и выпить… А?
Лапоть щелкнул замками своего неизменного кейса и с ловкостью провинциального фокусника выхватил оттуда пузатую литровую бутылку водки. «Ешкин кот! – подумал Чиж. – Где ж ты раньше-то был? Чудны дела твои, Господи! Если бы кто-то мне такое рассказал – не поверил бы, на смех поднял…»
Лапоть тем временем по-хозяйски подтолкнул Чижа между лопаток рукой, в которой была зажата бутылка, направляя его на кухню. В другой руке он продолжал держать свой дурацкий кейс. Он так упрямо за него цеплялся, что Чижу вспомнились дипкурьеры, которые приковывали чемоданы с дипломатической почтой к своему запястью.
На кухне подполковник с самым залихватским видом бухнул свою бутылку на середину стола и плюхнулся на табуретку, которую обычно предпочитал Чиж, – в уголке у окна. Бесцветные глазки Лаптя мигом углядели пустую винную бутылку, которая по-прежнему стояла возле мойки, и рассыпанные по столу крошки, оставшиеся после приготовления бутерброда.
– На компот перешел? – спросил он. – Давай, давай, Гаврилыч, шевели корпусами, открывай закрома! Гони закусь, у меня трубы плавятся!
Совершенно обалдевший от такого напора Чиж послушно полез в холодильник и начал выставлять на стол все, что могло более или менее соответствовать определению «закусь». Лаптев снял наконец свою фуражку и понес какую-то сумасшедшую ахинею – что-то про дружбу, взаимовыручку, даже про корпоративную солидарность, помогающую противостоять разгулу организованной преступности. Все эти хорошие вещи каким-то неуловимым образом увязывались у него с ростом авторитета и материального благосостояния работников правоохранительных органов и, в частности, майора Чижа. Чижу, который понемногу приходил в себя, стало интересно, и он принялся жарить яичницу, чтобы немного потянуть время и не прерывать словоизвержение Лаптя. Подполковник принадлежал к тому типу людей, которые, начав говорить, могут остановиться лишь с очень большим трудом. Их гипнотизирует звук собственного голоса, и в таком полубессознательном состоянии они могут выболтать что-нибудь интересное. А в том, что на уме у Лаптя что-то очень любопытное, Чиж не сомневался: весь этот треп о дружбе и взаимовыручке в сочетании с бутылкой водки подозрительно напоминал пространное предисловие к какому-то весьма деликатному разговору.
Чиж повернулся, чтобы взять соль, и увидел, что Лаптев, продолжая болтать, что-то ищет в своем кейсе. Кейс лежал у него на коленях, крышка была слегка приподнята, и подполковник, придерживая ее левой рукой, шарил внутри правой, что-то там нащупывая. Перехватив взгляд Чижа, он перестал шарить, на мгновение замер, медленно вынул из кейса правую руку и так же медленно опустил крышку. Выражение его лица при этом ничуть не изменилось, но в бесцветных мутноватых глазках что-то подпрыгнуло – другого слова было просто не подобрать. Лапоть как будто вздрогнул, но незаметно, внутри собственной шкуры, и лишь его глаза выдали это непроизвольное движение.
– Что-то я разболтался, – сказал Лапоть еще фальшивее, чем в самом начале разговора. – Расскажи лучше, как отпуск. Чем занимаешься, Гаврилыч? Бабу себе еще не подобрал?
«Что-то не то с ним сегодня творится, – подумал Чиж. – Перегрелся он, что ли? Или эта бутылка уже не первая? Непохоже как будто… Интересно, что у него в чемодане?»
Он вдруг понял, что содержимое лаптевского чемодана его совершенно не интересует. Уж очень странным и одновременно знакомым был взгляд подполковника, когда он держал руку там, внутри, под крышкой… Точно таким же взглядом смотрел на Чижа Олег, медленно поднимая «вальтер» – то ли для того, чтобы засунуть его за пояс, то ли для того, чтобы влепить своему приятелю пулю между глаз.
«Галлюцинации начинаются, – решил Чиж. – Лапоть – киллер. Это уже на грани анекдота, причем чудовищно неприличного. Эх, Лапоть, Лапоть! Плакало мое воздержание…»
Он торжественно водрузил на стол сковороду с яичницей, выставил две рюмки и сел напротив Лаптева, не удержавшись от сомнительного удовольствия присмотреться к своему начальнику повнимательнее. Нет, Лаптев не был пьян. Возбужден – да, причем как-то странно, болезненно, но не пьян. Выпивкой от него даже не пахло, а пахло, напротив, дорогим одеколоном, хорошим табаком и – совсем чуть-чуть – привычной затхлой канцелярщиной.
Лаптев разлил водку, наполнив рюмки до краев, и предложил выпить за дружбу. Чижа от такого тоста слегка перекосило, но он мужественно поднял рюмку, чокнулся с Лаптевым и выпил залпом, передернувшись от уже основательно забытого вкуса. «Ах ты, крыса, – непочтительно подумал он о Лаптеве. – Что же ты затеял?»
Вторая пошла легче. Чиж выпил ее, как воду, и впервые за много дней почувствовал себя полноценной личностью. Ощущение вины буквально на глазах шло на убыль и наконец исчезло совсем.
– Нет, серьезно, – говорил Лаптев, распиливая вилкой яичницу: Чиж забыл подать ножи. – Сколько можно сидеть бобылем? Я уж не говорю о том, что разведенных да одиноких у нас продвигают не очень охотно, но самому-то каково? Нет, женитьба – дело сугубо добровольное, но это же не значит, что надо вообще баб не замечать! Неужто ты до сей поры по своей генеральше сохнешь? Кстати, я слышал, что она тебя на днях навещала…
Чиж автоматически кивнул и потянулся за бутылкой, намереваясь налить по третьей, но тут до него вдруг дошел смысл сказанного Лаптевым. Его словно ударили мокрой тряпкой по глазам. Жемчужный туман легкого хмеля, в котором блаженно тонул мозг Чижа, мгновенно рассеялся. Майор протрезвел в ничтожную долю секунды, но постарался не подать вида.
«Интересно знать, – подумал он, бросив на Лаптева короткий холодный взгляд, – от кого это ты слышал о визите госпожи генеральши? Неужели следил? Неужели же ты, гад, держишь меня под колпаком? Если да, то почему и каким образом? „Наружка“? Это вряд ли, это я бы заметил… Неужели „жучки“? Но за каким дьяволом это тебе понадобилось?»
Лаптев проглотил яичницу, сунул в рот кусок ветчины и блаженно закатил глаза.
– Вкуснятина, – сказал он мечтательно. – Моя грымза ни хрена готовить не умеет, а чтобы ветчинки купить или, скажем, балычка, так это ей, видите ли, дорого. В гроб она меня загонит… Так о чем это я? Ах да! Поезжай-ка ты, братец, на курорт, пока отпуск не кончился. Я тебе путевочку мигом организую. Знаешь, какие крали в нашем санатории отдыхают? Врешь, не знаешь! Ты про свою генеральшу в два счета позабудешь, как только эти ножки на горизонте покажутся. А груди какие? Как дыни, ей-бо… На любой вкус! Кстати, а генеральшу твою каким ветром в Москву занесло? Она еще здесь, что ли?
Чиж равнодушно пожал одним плечом и наполнил рюмки. Они выпили – на сей раз, как и следовало ожидать, за красивых и непременно молодых женщин – и одновременно со стуком поставили рюмки на стол. Чиж намеренно не стал закусывать и постарался максимально расслабить мышцы лица. Уголки его большого рта бессильно обвисли, веки наползли на глаза, нижняя губа пьяно оттопырилась. Это лицо Чиж неоднократно видел в зеркале, когда во время попойки забегал в ванную, чтобы сполоснуть руки после посещения уборной, и успел досконально изучить каждую его черточку. Оставалось лишь надеяться, что имитация получилась удачной.
Лаптев бросил на него быстрый оценивающий взгляд, и Чиж понял, что его фокус удался: подполковник буквально на глазах расслабился и даже позволил себе едва заметную полупрезрительную ухмылку.
– Ну, – сказал он, – а что твой Кондрашов? Давал о себе знать?
– Звонил, – ответил Чиж, всегда считавший, что полуправда работает эффективнее любого вранья. – Наорал на меня: дескать, почему я до сих пор не взял Абзаца? Обещал в бараний рог скрутить. Я его послал куда подальше. Сказал, что меня отстранили от дела и отправили в отпуск, чему я очень рад.
– Молоток! – похвалил его Лаптев. – Это ты правильно его отбрил. А то путают, понимаешь, милицию со своими холуями… Не бойся, мы тебя в обиду не дадим. И вообще, темненький он какой-то, этот депутат. Не нравится он мне. По-моему, всю эту бодягу он же сам и затеял. Нету никакого Абзаца! Я тут навел справки среди авторитетов… Так они, не поверишь, прямо в лицо мне смеются: ты что, начальник, детских книжек начитался?
– А если Кондрашова все-таки замочат? – спросил Чиж, чтобы спровоцировать Лаптя на откровенность.
– Ну-у, – протянул Лаптев, – так уж и замочат… А если замочат, мы убийцу найдем и отдадим под суд в лучшем виде.
– А Кондрашов?
– А что – Кондрашов? Тебе что, жалко этого мздоимца?
Коррупционера этого?
По мне, так чем меньше этой сволочи, тем лучше. Дали им волю, а теперь сами не рады…
– Тоже верно, – с преувеличенным энтузиазмом поддержал его Чиж. – Туда ему и дорога! А то, понимаешь, грозится… Я, говорит, вас уничтожу, товарищ майор… Прямая угроза!
– Прямее некуда, – согласился Лаптев. – Слушай, ты много по этому делу накопал?
– Да так, кое-что, – соврал Чиж. – Переговорил с парой человек… Вроде бы нащупал подход к заказчику.., если он на самом деле был, этот заказчик. Интересные вещи можно обнаружить, если как следует покопаться в связях некоторых уважаемых людей…
«Ну и чего он приперся? – подумал Чиж. – Что пристает с расспросами, зачем пытается споить? И эти его намеки насчет того, что Кондрашову не мешало бы как-нибудь тихо и незаметно протянуть ноги… Ну допустим, насчет Кондрашова я с ним согласен, но к чему весь этот разговор? Ладно, сейчас мы тебя проверим на вшивость…»
– Я кое-что записал, – сказал он. – Так сказать, записки следователя…
В целом, конечно, ерунда, но встречаются интересные свидетельские показания.
– Что ты говоришь?
– довольно равнодушно произнес Лаптев. – Интересно было бы взглянуть, если ты не возражаешь. Может, пригодится впоследствии…
Весь его вид говорил о том, что никакого интереса к несуществующим запискам Чижа он не испытывает и спрашивает о них исключительно из вежливости и по велению долга. Чиж, напротив, изобразил на своем лице бурный энтузиазм, подогретый служебным рвением.
– Какие могут быть возражения! – воскликнул он. – Не только взглянуть, но и забрать, и непременно пустить в дело! Я, с вашего позволения, действительно хотел бы посидеть в отпуске, пока вся эта история с Кондрашовым не закончится. Что-то она мне на нервы действует… А ребятам мои наметки могут очень даже помочь. Я имею в виду, когда Кондрашова.., того, этого…
Он похабно осклабился и сделал такое движение указательным пальцем, словно давил на крышке стола какую-то букашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51