Единственная «висячка», да и та из козьей жизни».
Но слушать про козу было некогда. Шмель гудел неотступно, и благодушное настроение присутствовав­ших начало понемногу раздражать. Не усидев на стуле, Томин взялся расхаживать по просторной дежурке.
«Придется вернуться к Пашиной версии. Только не сразу тыкать пальцем в жену».
– Ставлю на повестку дня семейный вопрос, – объя­вил он. – Домочадцы, родственники в Еловске. Какие родственники? И какие события? Все подряд.
Стали перебирать:
– Варвара – золовка – двойню родила.
– Катерина Багрова со своим Витькой поссорилась. Тихон сессию в техникуме сдал…
– Старика Багрова ревматизм скрутил… А старуха у дочери гостит. А двоюродная сестра…
«Мать честная, все-то они знают, а толку чуть! Тут до вечера не переслушаешь».
– А что насчет отношений с женой? – спросил он, перекрывая галдеж.
Наступило общее несколько натянутое молчание. За­тем ответил какой-то грузный, лысоватый, сильно на возрасте:
– Я вам скажу откровенно, ничего хорошего ни ей, ни ему. Он наш коренной, можно сказать, на печи вы­рос, она – ленинградская. Совсем две разные породы. Не пара она ему была, не пара и осталась.
Дежурный запротестовал:
– Верней – он ей не пара, вот эта да! Майя когда приехала, мы только рты раскрыли! Если бы у Михаила не те кулаки, его бы с зависти извели, когда он ее у директора отбил!
– Потому что хват был, не вам чета! – вскинулся лысоватый. – Ведь такой парень под уклон пошел! Быва­ло, что на аккордеоне, что плясать… И ничего на свете не боялся, пятерых подряд мог на обе лопатки!
В дежурку вопросительно заглянул высоченный моло­денький парнишка.
– Виктор Зуев из штаба дружины, – шепнул Томину участковый. – Катерины Багровой, можно назвать, же­них. Может, пригодится?
– Может, и пригодится.
Участковый сделал парню знак войти. Томин обер­нулся к дежурному:
– Вы директора помянули. Кого имели в виду?
– Семен Григорьича, конечно, – удивился тот, на­столько это казалось ему общеизвестным.
– Фабулу в двух словах.
– Да это уж дела давно минувших дней…
– Э-э, не говори, старая любовь не ржавеет, – усмехнулся Иван Егорыч. – Загорский Семен Григорьевич был с Майей Петровной раньше еще знаком, до Еловска, – пояснил он Томину. – Приехал вскоре после нее, и все твердо считали, что вот-вот свадьба. Но Михаил пошел в атаку…
Виктор нервно вылез вперед:
– Простите, я не понимаю… Зачем этот странный разговор?.. Дескать, не ржавеет…
– Ты, Витя, погоди, тут серьезный вопрос, – остановили его и велели сесть. Опять завелся общий гомон:
– Зачем бы Семен Григорьевичу здесь оставаться?
– И то верно…
– Как Майя с Михаилом поженились, ему был пря­мой путь обратно в Ленинград.
– Не верил Семен Григорьевич, что они уживутся, ждал, пока Майя Петровна не выдержит. Вот что я ду­маю, – припечатал участковый.
Виктор положительно не был способен высказываться сидя. Снова вскочил:
– Почему вы ему приписываете что-то такое?.. Он всю душу отдал школе, возился с каждым, как с соб­ственным! Я Семен Григорьевича глубоко уважаю и люблю…
– Вот чудак! – изумился дежурный. – В Еловске та­кого и человека нет, который бы Семен Григорьевича не уважал. Мы ведь о другом – мы о Багрове сейчас.
– А что о нем? Пьяница и скандалист, каких мало!
– Сплеча рубишь, молод еще! – оборвал лысова­тый. – Ихняя вся порода такая. Дед до восьмидесяти лет за стол без рюмки не садился. Он до революции извозом промышлял – Савелий Багров, – так иной раз на боль­шой дороге наскакивали по трое, а то и по четверо – голыми руками расшвыривал! Михаил Багров – лихих кровей! Вот откуда норов.
– Неужели вы не согласны, что он антиобществен­ный? – не сдавался потенциальный зять.
Лысоватый утратил свой пыл.
– Теперь уж, конечно, антиобщественный… Какой-то в нем надлом случился. Стал человек себя терять.
– Э, Павел Матвеич, – махнул рукой дежурный, – по-русски это называется просто: спился.
– Просто? Про Михаила-то Багрова – просто? Когда он что спроста делал, скажи? Мы что – сплетничать собрались? Или заметку в стенгазету сочиняем? Если станем примитивно судить – промахнемся так, что после не расхлебаем!..
Томин, вникая в их споры, мрачнел и мрачнел. Вспом­нились слова Знаменского: «Роковые страсти-мордасти».
– Прошу внимания!
Не все услышали (о Томине слегка подзабыли), при­шлось, повторить. Дождавшись тишины, он медленно и раздельно проговорил:
– Предлагается следующая задача: Багрова кто-то смертельно обидел, оскорбил, опозорил. Какова будет реакция?
– Да ведь нет этого ничего, товарищ майор! – испу­гался дежурный.
– Допустим, есть. Что сделает Багров?
Томин поочередно обводил взглядом присутствую­щих. Каждому явно становилось не по себе. Он обратился к лысоватому, как наименее предубежденному против Багрова:
– Ну? Как на духу?
Тот прокашлялся, сглотнул, произнес тихо:
– Может и убить.
– Ваше мнение? – к участковому.
– Может, – вздохнул тот.
Не было необходимости опрашивать остальных. Слово сказано.
– Давайте все успокоимся и серьезно подумаем. Я боюсь, что Багров чрезвычайно опасен. Когда я заговорил о его жене с Калищенко, у того в глазах заиграло злорадство. И… словно знает он о ней что-то нехорошее.
– Гаденыш! – шепнул дежурный.
– Представим себе, что Калищенко расписал Багрову, как его жена утешается с Загорским. Мог придумать правдоподобно. Он, по-моему, достаточно хитер.
– Калищенко? – воскликнул Виктор. – Это с почты? Да он же… Вот подлец! Он же к Майе Петровне подкатывался!.. Без мужа дескать, скучно, под локоток… А она ему… не знаю точно, кажется, по щекам… И тут – Семен Григорьич навстречу. Калищенку шуганул, а Майю Петровну до дому проводил…
– Катерина рассказала? – осведомился участковый.
– Ну да.
– А чего повздорили-то?
– Повздорили – помирятся, – нетерпеливо прервал Томин. – Главное для нас теперь – фактор времени. Конечно, Багров не на вертолете летит, но при его характере… пожалуй, завтра-послезавтра объявится. Опе­ративные соображения?
– Посты ГАИ надо известить, чтобы транспорт про­веряли, – предложил дежурный.
– Принято. Дальше?
– Общественность проинформируем, – решительно (и, разумеется стоя) сказал Виктор, мысленно созывая штаб дружины.
– Нет, шума поменьше, спугнем. Молва у вас, навер­ное, быстрее телеграфа.
Все согласились.
– Еще и то скажу, – добавил участковый, – об Се­мене Григорьевиче надо подумать. Слух если прилипнет… Ославят их с Майей Петровной – потом не отмоешься.
– Слух – не смертельно, – отмахнулся Томин. – А вот предупредить Загорского надо. Где он живет?
– При школе и живет. – Дежурный набрал номер. – Семен Григорьевича попрошу… Куда?.. А вернется?.. Ясно. В Новинск он уехал по школьным делам. Дня на три.
– С Новинском потом свяжемся. Следующее. Где Баг­ров на первое время может затаиться? Хоть несколько часов ему нужно с дороги отдышаться, осмотреться.
Все призадумались.
– Иван Егорыч, записывайте, – подтолкнул Томин.
– К отцу не сунется…
– Не-ет старик его в амбар запрет, да еще вожжами, пожалуй. К друзьям по бутылке.
– К Матвею может.
– К Матвею – да. К Андрею Зубатому тоже. Записы­вай обоих.
– Алабина запиши, Петра.
– Сомнительно.
– Зато городом не надо идти, с краю.
– Ладно, для верности. И Лопатиных уж тогда.
– А вдруг он прямо домой – и… что-нибудь Майе Петровне? – предположил Виктор.
– Белым днем не осмелится, а к ночи присматривать будем.
– Развод в восемь? – спросил Томин.
– В восемь. Гусев – замнач по оперативной части – вернется в шесть.
Томин глянул на часы. К семи надо быть в Москве. Принять душ, сменить рубашку – и к Паше: ведь сегодня знаменательная юбилейная суббота, на которую он обе­щал явиться хоть с того света.

* * *
Багров одолел свои двенадцать километров.
Облепленный снегом, зелено-бледный, почти неузна­ваемый добрел до стоявшего на отшибе обнесенного плет­нем дома. Осторожно заглянул в окно и постучал пальцем по стеклу. За дверью послышался голос: «Кто там?»
– Дед Василий, отвори.
Дверь приоткрылась, высунулась седая голова. Устави­лась на пришельца с недоумением, пошевеливая бровя­ми, стараясь сообразить, кто пожаловал.
– Да я же это, я… – просипел Багров.
– Мишка?! – ошеломленно вскрикнул дед. – Откудова тебя черт нанес?..
– Ш-ш… один ты?
– Кому у меня быть?
Уединенно жил старик, держал пасеку. Ходили к нему только за медом, который он предпочитал выменивать на продукты, чтобы не таскаться самому в город: ноги донимали. А последние дни визитеров не случилось, и некому было доложить деду Василию о городских новостях.
– Чего не пускаешь? – беспокойно заозирался Багров; тело его рвалось в тепло и укромность.
– Снег стряси.
Нежданный гость снял шапку, хлопнул о колено, криво надел и чуть как бы пошатнулся. Спиртным, однако, не пахло, дед Василий в свои без малого девяносто лет сохранил и безошибочное обоняние, и зоркость. Он взял веник, сам обмел Багрова от плеч до валенок.
– Теперь заходь.
И, запирая за ним, тоже внимательно осмотрел округу. Багров рухнул на табуретку у теплой печи, закрыл глаза. Дошел!
– Дошел, видать, до ручки, – пробурчал дед Васи­лий. – Сымай тулуп, Михайло.
Тот кое-как расстегнулся, стащил полушубок, дед бросил его на лежанку сушиться. Шапку, дивясь дорогому меху, уважительно повесил на гвоздь. Потом оглядел небогатое свое стариковское хозяйство, достал растоптанные бахилы:
– Обутку смени.
– Не могу, потом. Картошкой пахнет… – запекшимися губами выговорил Багров.
– Картошка с голодухи – вред один. Меду тебе надо, мед силу даст. Спасибо, чайник горячий, – он старатель­но задернул занавеску на окне, к которому приставлен был стол.
Долго и жадно ел Багров хлеб с медом, запивал чаем. Оживал. Хозяин счел, что пора и поговорить.
– Сколь же ты не досидел, Михайло?
– По амнистии, дед.
– Ты это… не загибай! Думаешь, я по старости сдурел вконец?
– А не сдурел, так не спрашивай.
– А ежели мне интересно?
– Ишь ты, ему интересно! – язвительно скривился Багров.
– Дерзить не смей! А то вот тебе Бог – а вот порог! – Дед Василий распрямился; даже и теперь еще проступали в нем прежняя стать и размах.
– Так-таки и выгонишь? Савельева внука?
– Только ради светлой памяти, – помолчав, сказал дед и перекрестился. – Слава Господу, Савелий не дожил!
– Слушай, мне от тебя ничего не нужно. Может, переночую – и прощай. Вот только… выпить бы малость.
– Выпить нету, – решительно ответил хозяин.
– Врешь. Держишь небось для зятьев.
– А хоть бы и держал! Водки не дам! Ты через нее и сгинул!
Невдалеке забрехала собака, дед Василий озабоченно приник к занавеске, проследил за кем-то, обернулся к обмякшему за столом Багрову:
– А скажи на милость, за каким шутом ко мне-то пожаловал? То годов пятнадцать глаз не казал, а то на тебе – явился!
– Прикажешь к Матвею идти? Или к Андрюшке Зу­батому? Там меня враз и прихлопнут.
– Все одно поймают, Михайло. Куда денешься?
– Потом пусть ловят, – равнодушно уронил тот.
– Пото-ом?..
Косматые брови взлетели, собрав лоб в глубокие мор­щины, затем поползли вниз, нависли по бокам ястреби­ного носа.
– Чевой-то ты задумал? А? – грозно приступил дед к гостю.
Но уже не те были годы, когда Мишку устрашал закадычный Савельев друг.
– Дело есть, – твердо и тяжело легли его слова поверх стариковского окрика. – Что-то жарко у тебя, – попробовал отвлечь разговор в сторону.
Дед сел против него.
– Это от меду. Сколько ден не емши-то?
– Двое суток.
– Ох, Михайло, натворишь ты беды! Ведь чисто зверем смотришь!
– Я сейчас зверь и есть… Зверь за добычей, а за зверем – охотники.
– Ну, вот чего: отвечай по чистой совести – какое твое намерение?
По совести Багров ответить не мог. Но старик был пока очень нужен. И – подспудно где-то, на дне сердечном – было перед ним немного стыдно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16