– А ты меня прежде возьми! Проверим на прочность твою шкуру… представитель власти!
– Если у вас нож – еще одна статья, Багров. Еще срок.
Тот злорадно усмехнулся:
– А ты иди да посмотри, что тут у меня… Сроком напугал! Не будет мне больше никаких сроков!
Со стороны осаждающих бранчливая эта беседа носи­ла характер чисто разведывательный: старались опреде­лить, насколько Багров пьян и агрессивен. Приглашая его выйти по-хорошему, ничего хорошего от него не ждали.
Гусев поманил своих спутников в сторонку на опера­тивное совещание.
– В окошко пролезете, Иван Егорыч? – спросил он.
– Если скинуть шинель…
– Тогда, товарищ майор, я предлагаю так: мы с вами вышибаем дверь, Скалкин одновременно с тыла, через окно. Согласны?
– Нет.
Гусев немножко удивился, но не заспорил. Наверное, у майора что-то свое на уме. Участковый же выдвинул новый вариант:
– Вообще-то можно разобрать часть крыши и взять его… под контроль.
Томин вообразил себе свалку внизу, в темноте, и Ивана Егорыча на крыше с его «контролем» при небога­том опыте учебных стрельб. Пардон, увольте. Это вам не на два голоса мяукать.
– Нет.
Томин решил последовать совету и мольбе женщины с хрустальными глазами: «С ним нельзя силой!..»
– Попробую образумить. Я для Багрова абстрактная величина, никаких дополнительных эмоций не вызываю.
– Можно попытаться, – заинтересовался Гусев.
– Но надо войти внутрь. Через стену не разговор, нет контакта.
– А вот это рискованно!
– Рискованно, товарищ майор! – всполошился Иван Егорыч. – Мужик здоровенный… себя не помнит…
– Он вас не впустит, – понадеялся Гусев.
– Да зачем это в одиночку… Багров того и не стоит, чтобы геройствовать!
– Простите, Иван Егорыч, за операцию в конечном счете отвечаю я. Вмешивайтесь, только если услышите борьбу!
Гусев, а за ним участковый выразили свое волнение тем, что крепко пожали Томину руку.
«Раньше в подобных случаях крестились и говорили «Господи, благослови!» – подумал он, направляясь к амбару.
И – вот опять! – запах опасности ударил в лицо. Что за притча! Томин собрался и внутренне построжел. Мельком глянул на луну. Идеально круглая. Говорят, в полно­луние люди совершают гораздо больше безумств.
– Хочу кое-что сказать вам, Багров! – произнес он раздельно, обращаясь почему-то к стене правее двери. И именно оттуда хриплый голос осведомился:
– Это кто ж такой?
– Я человек вам неизвестный. Может, потолкуем для знакомства без свидетелей?
Щель между досками приходилась ниже уровня глаз, и Багров стоял, неудобно пригнувшись. Снаружи были враги. Еще недавно он воспринимал их иначе, без ненависти, сосредоточенной на Загорском. Теперь пистолет просился поработать против кого угодно. Этот крепыш в штатском, который явился знакомиться, тоже враг. Раз снаружи, то враг. И не о чем с ним толковать.
– На кой черт ты мне сдался? – спросил Багров, прилаживая ненадежнее дуло.
– Как знать, Багров… Я вот думаю, мы поладим. Ну? Впустите меня. Неужели побоитесь одного-то? А мой друг Пал Палыч Знаменский рассказывал, что вы человек отчаянной храбрости.
Томину случалось пользоваться именем Знаменского как паролем – и обычно срабатывало. Сработало и на сей раз. Напоминание, что есть на свете хорошие люди, на минуту сбило накал злобы в Багрове. Параллельно присоединилось кичливое желание доказать свою отвагу.
Он отвел пистолет и внимательно посмотрел в щель. Гусев с участковым застыли в отдалении. Устраивая игру в прятки, Багров не обдумывал стратегии и тактики; ждал ходов противника. Ход сделан. Чем же ответить?
– Ладно. Одного пущу. Только руки из карманов вынь. Вынь, говорю!
Багров выбил подпорки, дверь открылась. Томин при­остановился на пороге, привыкая к полутьме. Сквозь щели, окошко и худую местами крышу проникал лунный свет, давая разглядеть очертания предметов.
– Ну, чего ж ты? Заходи, раз такой смелый.
Томин вошел внутрь и увидел Багрова. Приспустив рукав полушубка, тот втянул в него пистолет; дверь он притворил, оставив лишь узкую щель для наблюдения. Затем рывком вскинул руку с пистолетом, и Томин оказался на мушке.
«Ну вот! Какого лешего я попер против предчув­ствия?!»
– Это новость, – сказал он вслух. – Как вы его раздобыли?
– Сам, голубчик, приплыл.
– Пистолеты сами не плавают. Сколько пуль в обойме?
– Всем хватит! Восемь штучек, как огурчики!
– Ваше счастье, что ни одной не истратили.
– Специально для тебя припас… Ну, давай, что ли, потолкуем. Как звать тебя, раб Божий?
«Замечательный диалог. Но рука у него постепенно устает, так что продолжим».
– Старший инспектор МУРа майор Томин.
– У Бога майоров нету, – с издевкой усмехнулся Багров. – Имя говори.
– Александр.
– Александр, значит… И что же такого пришел ты мне сказать, раб Божий Александр? Какое заветное слово?
Туманный световой шнур протянулся сверху и уперся в стену рядом с Багровым, расплывшись серым пятном. Это луна краем заглянула в окно под коньком крыши. Пятно будет постепенно перемещаться, примет прямоу­гольную форму и скоро высветит голову и плечи Багрова… который пока готов глумливо выслушать «заветное слово».
– Не к тому я Багрову шел с этим словом, – Томин уныло понурился… чтобы осмотреть пол возле себя; спра­ва вырисовывалось что-то угловатое, зато слева было удобное пустое местечко.
– Ты считал, я сопливенький! – упивался Багров властью оружия.
– Да нет, всем известно, что Багровы лихих кровей. Я считал, Михаил Багров – мужик с крутыми заносами и запутался в своей жизни, дальше некуда. Не помешает ему человеческий разговор. А выходит, человеческий раз­говор вам без надобности. Зачем было меня впускать?
– Зачем?.. – он уже как-то подзабыл и, ища объяснения, напал на гениальную идею: – А вот пальну ceйчас – еще одна пушка моя. С двумя-то я всех порешу, сколько ни сбегись!
«Недурно… Впрочем, он пьяноват, да и луна слишком уж круглая».
– Значит, полагаете, я пришел сглупа?
– Ясно, сглупа. Те вон, – кивнул Багров на дверь, – поди, не сунулись!
– Ошибаетесь, Багров. Поверьте, я умею достаточно быстро падать, чтобы вы промазали – рука-то вон подрагивает. И умею, падая, выхватить оружие и выстрелить раньше, чем успеете вы.
То была чистая правда, и все мышцы уже изготовились, и место на полу присмотрено.
– Так за чем остановка, майор Александр? – вдохновился Багров. – Попытай счастья. Может, и поживешь еще. До полковников дослужишься. А я до своей черты дошел, понял? Что ты меня, что я тебя… Жалко, одно дело не доделал… а так все едино!
Томин задумчиво хмыкнул. Конечно, и луна, и водка, и оружие – все влияет. Но главный корень – безысходное отчаяние. А откуда оно?
– Вы, кажется, и впрямь хоть сейчас на тот свет…
– От этого света меня с души воротит! Ну, давай, кто кого!
Серый квадрат наползал на Багрова, но еще не воб­рал его целиком. Томин надеялся, что противник не отодвинется в тень, что его удержит у двери стремление следить за Гусевым и Иваном Егорычем.
Кувырком кинуться на пол, выстрелить и попасть – не проблема. Но куда при этом угодит пуля, Томин поручиться не мог. Да убережет Багрова луна.
– Ладно, дуэль так дуэль, – притворно согласился Томин. – Но зачем торопить судьбу? Дуэль потерпит.
Три раза повторил он красивое словечко. Пусть про­никнет в сознание ли, в подсознание Багрова – куда пробьется. Главное, что дано имя. Оно предписывает со­блюдение определенных принципов. Оно подразумевает, что соперники достойны друг друга и равны.
И уже по праву дуэлянта (а не инспектора МУРа) Томин спросил:
– Скажите, почему вы не явились в милицию, хотя дали слово жене?
– Этого ты не трожь! – запретил Багров.
Но дуэлянт Томин не послушался:
– Она сидела там, в дежурной части, и ждала. При­несла какие-то трогательные свертки с едой… Потом мы стали собираться за вами. Майя Петровна увидела, как заряжают пистолеты, и помертвела.
«И я обещал не стрелять в ее мужа… Ах, чтоб меня ободрало – обещал не стрелять!»
– Я пришел образумить вас, Багров.
– Замолчи, майор.
– Нет, раз начал, то договорю. Я ведь побывал в колонии и добрался до Калищенко. Калищенко – мразь и подлый врун!
– Кончай! – почти взмолился Багров, не в силах перенести еще один нравственный переворот.
– Минутку внимания. Мы намерены стреляться. Ис­ход неизвестен, а перед смертью не врут. И я говорю вам: у вас нет дела в Новинске! Ни единый человек не допускает даже мысли о правоте Калищенко. Один вы. Почему?..
Багров забыл придерживать дверь, слушая Томина. Она покачивалась под ветром, все шире открываясь. До­несся скрип шагов. Багров выглянул.
– Кто там третий топает? – спросил без интереса.
– Наверное, шофер. Надоело ждать в машине. Но сюда никто не войдет, пока наш разговор не кончится… так или иначе.
…Двое снаружи чувствовали, что находятся под наблюдением, и Гусев загодя подал знак шоферу, чтобы тот не бежал: нельзя было выказывать тревогу.
– Товарищ капитан, сейчас передали по рации…
– Потише, Андрей.
– Багров вооружен! Сбил мотоциклиста, взял пистолет…
– Мать честная! – ужаснулся Иван Егорыч.
Гусев выразился более энергично.
Оба дослушали подробности и по-новому поняли поведение Багрова. Эх, минут бы на десять – пятнадцать раньше! А теперь что сделаешь, когда майор у него!
Удалось ему? Не удалось? Какая внутри обстановка? Чем помочь?
Гусев надумал:
– Ты, Андрей, закури и иди спокойно, будто обратно к машине. Потом тихо-тихо кругом сарая. Найди сбоку дырку, щель. Разглядеть вряд ли, но, может, хоть расслышишь, что там. Если майор в опасности, махнешь нам. Будем врываться.
Участковый тоже надумал и даже более мудро:
– Михаил Терентьич! – крикнул он. – Живой мотоциклист-то! В больницу свезли. Побился сильно, однако живой! Слышь, Михаил Терентьич?
– Слышу… – отозвался Багров после паузы.
И участковому полегчало; верно он угадал: Багров боялся, что на нем уже висит покойник. Теперь психике – разгрузка, а значит, и майору помощь.
Действительно, у Томина крепла уверенность, что возможен мирный исход. Он говорил и говорил, а Багров слушал. Это было уже очень много – что слушал. Конечно, не все слышал. Что-то пролетало мимо ушей, что-то глохло в толще недоверия, но что-то все же про­сачивалось.
Терзаясь противоречивыми чувствами, Багров при­стально всматривался в лицо человека, белевшее шагах в трех. Друг? Враг? Рука с пистолетом была почти опущена, ноги едва держали. Если поверить, то снова жить. Но как поверить?..
– Мне кажется, я понимаю вас, Багров. Сначала Пал Палыч кое-что объяснил насчет вашего характера. Потом люди в колонии. Потом я приехал в Еловск и дослушал про вас остальное. Вспомните, в критические моменты вас всегда губила водка. Вот и сегодня дорвались – и сошли с рельсов. Немудрено после недели в бегах. Но еще не поздно. Еще есть выбор.
«Скоро сам растрогаюсь от своего красноречия. Не­ужели не проймет?»
– Если собственной жизни не жалко, пожалейте жену! Я вот, признаться, пожалел: обещал в вас не стрелять. Потому и распинаюсь Так что можете без опас­ки меня ухлопать… Она и сейчас наверняка сидит, как я ее оставил – белая от страха, от горя…
– Эх, майор! Еще вопрос, за кого она боится.
– Ну почему вы верите Калищенке?! Ведь сами били его за подлый характер!
– Кабы один Калищенко. А когда родная… – и оборвал.
«Родная – кто? Не дочка ли, «усвиставшая на рысях» неизвестно куда?!»
– Багров, что случилось после вашей встречи с же­ной? Ведь что-то же случилось! Скажите мне, может, вместе сообразим, где ошибка? Мы одни, между нами и останется.
Луна уплывала из окошка, и светлый квадрат сползал с Багрова и терял четкость.
Томин переступил с ноги на ногу и пошевелил паль­цами в ботинках: подошвы стыли.
«Да-а, братец, мягкие тапочки только дома годятся».
В амбаре гуляли сквозняки. Дверь покачивалась с ти­хим басовитым скрипом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16