Но меня такое начало устраивало.
— Что собой представляет «Оцепление»? Я имею в виду охранную фирму.
Силантьев вздрогнул, посмотрел на меня оценивающе, опять отвёл взгляд.
— Да, есть такая фирма, — после долгого молчания выдавил он из себя. — Хочешь охрану нанять?
Я промолчал. Сам он прекрасно знает, чего я хочу.
Силантьев поставил чашку на стол и взял сигареты. Прищурившись, прочитал мелкий шрифт на боку пачки, повертел её в руках. Зажёг спичку и прикуривал так долго, будто у него была не сигарета, а трубка с отсыревшим табаком. Я ждал. Чем больше я здесь просижу, тем больше смогу выкурить сам.
— Что именно тебя интересует?
— Все. Сам понимаешь, секретной информации я не прошу. Расскажи хотя бы в общем, чтобы сориентироваться можно было.
— Значит, работать берут?
— Предложили. Я пока ещё ответа не давал. Разговор только сегодня состоялся.
Он посмотрел на меня и хмыкнул. Недоверчиво. Что именно ему не понравилось, я не понял.
— Кто ж тебя туда сосватал-то?
Теперь уже я ухмыльнулся.
— Никто. Сами нашли.
— Да ну! Оказывается, такой ты у нас известный!
— Оказывается, такой. А что, к ним только Шерлоков Холмсов берут?
— В том-то и дело, что не только… И кем они тебя принимают?
Я пожал плечами:
— Не директором же! Если я соглашусь, сначала назначат испытательный срок, дальше видно будет.
Он мне откровенно не верил. Я пожал плечами. Я ему не врал, а если что-то не нравится, пусть скажет прямо, не надо меня взглядом гипнотизировать, мне сознаваться не в чём.
— Значит, предложили. А что ж они сами-то ничего о себе не рассказали?
— Послушай, Слава, — я глубоко вздохнул. — Они мне действительно предложили работу. Сами. И прежде чем что-то решить, я хочу все взвесить. Ты же знаешь моё положение! Я уже полгода во все двери тыкаюсь, и нигде ничего. А здесь реальный шанс. Я не хочу его упустить. Понимаешь, надоело сидеть без денег и жрать через раз. Тебе хоть что-то платят, а меня даже этого лишили. Я согласен, что заслуженно. Да, виноват. Да, мудак. Так что ж мне теперь, всю жизнь за это страдать? Или воровать идти? Так ведь пойду! Понимаешь, пойду уже скоро.
— Не кипятись. — Силантьев поморщился. — Мне твои истерики ни к чему. Своих проблем хватает. Я одного не понимаю. Или ты мне врёшь, или тебе самому мозги крутят. Туда ведь, в «Оцепление», очередь стоит, а они по полгода решают, кого им брать, а кого и на х… послать. И в очереди этой, уж извини меня, ребята посерьёзнее тебя топчутся. А к тебе, видишь ли, сами домой пришли и предложили. Давай, Феденька, подсоби нам, никак нам без тебя, невмоготу! Ну не бывает так!
— Хорошо. — Я постарался успокоиться. Смысл его слов я упустил, но интонации меня задели. — Хорошо. Я тебе не вру. Допустим, это мне, как ты говоришь, мозги крутят. Так и помоги разобраться, черт тебя возьми, я ж за этим и пришёл! А ты сидишь передо мной и проницательность свою показываешь. Ну какой мне смысл врать тебе, сам посуди? Что я из тебя такого секретного вытянуть могу?
Он молчал, сердито сверлил меня взглядом сквозь толстые стекла очков. Потом заговорил неожиданно спокойно и мягко:
— Ладно, давай попробуем разобраться вместе. Значит, так. Фирма существует около четырех лет, активно начала работать с весны девяносто третьего. Зарегистрирована она в Петровске, у нас в городе только филиал. Не знаю, из каких соображений это сделано, но понятно, что не просто так. В Петровске у них всего пара комнат, стоит факс и девчонка сидит, на звонки отвечает. У нас они под центральный офис арендуют особняк на Ореховом острове. Один из самых дорогих, там когда-то вожди братских компартий отдыхали. И снимают ещё кучу всяких помещений по всему городу. Оказывают самые разные услуги. Всё, что разрешено законом, и даже немного больше. Дела у них идут вовсю. Конкурентов оставили далеко в жо…. Что тебе ещё сказать? Директором у них такой Лившиц Леонид Михайлович. Кое-кто его называет Лёня-маленький, ему это не особенно нравится. На передний план не лезет, в тени старается держаться, но руководит всем именно он. Имеет самые тесные связи в мэрии. Естественно, и с криминалом ему приходится общаться, но с бандюками в кабаках водку не хлещет, с журналистами не откровенничает. Старается выглядеть приличным гражданином. — Славка пожал плечами. — Не знаю, может, так оно и есть. Прикармливает кое-кого из журналистов, одну газетёнку, как я понимаю, почти полностью финансирует, так что в прессе и на телевидении поддержка ему всегда обеспечена. Слышал, наверное, про альтернативную милицию? Очень эта идея кое-кому из наших демократов нравится. Так что соглашайся, и будешь ты у нас альтернативным ментом.
— Это правда, что они будут обеспечивать областную олимпиаду?
— Говорят, правда. Сам я, как ты понимаешь, договора не видел, и моего согласия никто не спрашивал. Что тебя ещё интересует?
— Красильников Антон Владимирович. Не слышал о таком?
— Как? Красильников? Нет, не знаком. — Силантьев пожал плечами с самым искренним видом, но у меня создалось впечатление, что он не хочет быть до конца откровенным. — Извини, все эти фирмы — не мой профиль.
Мы помолчали. Я чувствовал, что у Силантьева есть какие-то вопросы, но задать их он не решается.
— Будешь ещё чай?
— Нет, лучше сигарету утащу.
Силантьев налил себе чашку, бросил несколько ложек сахара. Я никогда не любил холодный сладкий чай. Лучше уж простой воды выпить.
— Хочешь всё-таки совет? — неожиданно спросил он.
— Ну?
— Отказывайся. Если ещё не согласился, конечно. Пока не поздно.
— Почему?
Он не ответил. Я вздохнул, потушил в пепельнице сигарету и, не задумываясь, взял следующую.
— Хорошо. Допустим, я откажусь. А что дальше? Что мне делать? Сидеть и лапу сосать? Так я не медведь, мне иногда и выпить, и погулять хочется. Гордиться своей непорочностью? Надоело уже, почти год сижу и горжусь, а никто почему-то орден не несёт. А кушать хочется. Почему-то. Парадокс такой вот получается. Хочется, а не на что. Объясни, почему я должен отказаться? Почему? Потому, что вдруг что-то где-то не так получится? Ну, чего ты молчишь-то? Советы давать все горазды!
— Ты сам просил.
— Правильно, просил. Просил, потому что ничего другого от вас всё равно не дождёшься. Ты мне лучше посоветуй, куда податься, если я сейчас откажусь!
— Других мест, что ли, мало? — неуверенно пробормотал Славка, и я, заводясь ещё больше, радостно подхватил:
— Других мест? Других мест, знаешь ли, навалом. Только вот незадача какая, не зовут меня в другие-то места! Не нужен я нигде. И системе вашей не нужен. Как и ты будешь не нужен лет через десять, или сколько там тебе до пенсии осталось! Если раньше не выкинут… И что ты будешь делать? На пенсию свою жить и мемуары писать? Да ни хрена! Посидишь немного и тоже на принципы свои плюнешь, когда прижмёт. Ну, правда, ты у нас — ас, тебя в «Спрут» с распростёртыми объятиями возьмут…
Я перевёл дыхание. Сам не ожидал, что так разойдусь. Ещё год назад похвала Силантьева значила для меня много, я уж не говорю о том, что любой его совет я воспринял бы, как прямое руководство к действию. А сейчас я чувствовал себя полностью правым. По крайней мере, на данный момент.
— И что ты будешь потом вспоминать? Сейчас ты старший опер РУОП, и для тебя это — потолок. Сам ведь откажешься, если чего предложат. Да и не предложит тебе никто, идеалистов сейчас боятся! Много ты бандитов поймал? Все знают, что Крутой руководит «центровыми», а Лёня-большой и Братишка Саня — «хабаровскими». Они и сами это давно не скрывают, только что на визитках не пишут. А дальше что? Будешь ты ими заниматься ещё десять лет, пока на пенсию не спровадят. А тому, кто вместо тебя придёт, они сами зарплату платить будут, потому что к тому времени уже вся власть ихняя станет. Что, не прав я?
— Работаем, — тихо отозвался Силантьев, глядя в сторону и поигрывая желваками на скулах.
— Работаем! — подхватил я. — Работать-то с умом надо! Работать на себя надо, а не на дядю, которому это на фиг не нужно, который сам над тобой втихаря смеётся и сдаст при первой же возможности!
Наверное, я сказал бы что-нибудь ещё. Обидное и злое. Но Силантьев остановил меня:
— Не думал я, что ты так сломаешься после одной поездки в «мерседесе».
— Что? — Я задохнулся, мгновенно потеряв напористость. — Что ты сказал?
— Что слышал. Вообще-то я гостей не бью, но все когда-то бывает в первый раз. Тебе явно домой пора.
Силантьев поднялся. Я тоже встал. Уходить побеждённым не хотелось, и я сказал первое попавшееся, совсем нелепое:
— Конечно, я-то покатался. И ещё прокачусь, и не один раз! А вот тебя к «мерседесу» никто и близко не подпустит, тебе на роду написано всю жизнь на «козлах» кататься.
Силантьев распахнул дверь, с треском влепив её в угол антикварного серванта. Я выскочил в коридор и в темноте зацепил какой-то металлический таз. Он с мерзким грохотом обрушился на пол, а проплывавшая мимо толстая соседка с лицом торговки пивом остановилась и ласковым голосом сказала:
— Что ж вы так, Вячеслав Иваныч? Нас всегда ругаете за веселье, а сами вон как разошлись!
Ответа Славки я не слышал. Сквозь дебри верёвок с бельём и велосипедов я продрался к входной двери, со скрежетом провернул головку французского замка и вывалился на площадку, рванув подкладку пальто о гвоздь.
— До свиданья, советник, — крикнул я, прыгая вниз по ступенькам.
В ответ Силантьев мне ничего не сказал.
Я выскочил на улицу и пошёл к дому, не обращая внимания на бьющий в лицо и за шиворот снег. Последние слова Силантьева были самыми важными во всём разговоре. Объяснения им я не находил. Не мог же он знать о моей беседе с Красильниковым. Или всё-таки знал и потому так странно реагировал на вопрос о нём?
Подходя к дому, я услышал приглушённые крики и ругань, доносившиеся с пустыря неподалёку.
Там часто случались нападения на припозднившихся одиноких прохожих.
Я замедлил шаг, пытаясь разобрать, что там происходит. Сквозь бьющую в лицо снежную крупу проступили очертания нескольких фигур. Вроде бы кого-то били. Я повернулся и направился к дому.
В квартире я всё-таки подошёл к телефону, набрал 02 и поспешил бросить трубку раньше, чем спросили мою фамилию.
Через пять минут мимо дома прополз заснеженный «луноход». Я посмотрел ему вслед и отправился чистить зубы.
Уже в кровати я вспомнил, что пропустил очередной вечерний звонок Натальи, пока ругался с Силантьевым, и даже обрадовался. Разговаривать с ней мне совсем не хотелось. Раньше её привычка звонить мне, расспрашивать о прошедшем дне и желать спокойной ночи казалась мне милой и естественной.
Сейчас я впервые почувствовал, что меня это раздражает.
2
На следующее утро я лежал в кровати и вертел перед глазами визитку Красильникова. Решение было принято, и теперь я пытался представить, что меня ожидает. Каких-либо опасений я, сколько ни прислушивался к внутреннему голосу, не чувствовал. Наоборот, сделав выбор, я испытал облегчение. Мне казалось, что теперь моя жизнь, наконец, наладится. Я не сомневался, что легко пройду испытательный срок и быстро добьюсь успеха.
Родители ещё в детстве учили меня, что каждый человек — личность, у каждого своя судьба и своя дорога. Они старались выявить мои таланты. Фамилия, имя и отчество доставляли мне массу хлопот, особенно в школе. Чтобы избежать насмешек, я стремился быть всюду первым, и мне это удавалось. Постепенно я проникся сознанием собственной исключительности, хотя никаких особых дарований у меня так и не открылось. К восемнадцати годам я ещё не смог определиться, что же привлекает меня больше всего. В то время в городе, как грибы после дождя, открывались секции вышедшего из подполья у-шу. Накинувшись на тренировки, я с треском провалил экзамены в строительный институт, куда меня прочили родители, и ушёл в армию.
Последующие два года стали первым серьёзным жизненным испытанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41