Филин повел носом, веско обронил:
- Мешать, стало быть, нацелились, - и тут же Шпындро, - доставишь
домой, к дверям приставишь!
- Нет вопроса. - Шпындро подмигнул Настурции, но его игривость не
дошла до осовевшей женщины, тем более, показалось ей, что подстольные
рыскания ее колена увенчались успехом и снова возникло видение учреждения
при гербе, со ступеней ведущих, в котором ей не выпадает более видеть
ненавистного Гришу при галстуке с его бельмастым глазом и тщедушной
фигуркой, вроде молящей избавить его от тягот пионерской жизни, скучно
протекающей у всех на глазах.
Мордасов подозревал, что Филин не воспринимает его всерьез и потому
ринулся в обсуждение проблем внешней торговли, считая в душе, что торговля
хоть и в комке, хоть на мировой арене - все одно, торговля и есть, законы
коммерции общие и неделимые, остальное мелочи. Колодец плел насчет
валютной змеи, плавающих курсов, а когда воткнул насчет диверсификации
производства, Филин поперхнулся, икнув и Мордасов решил, что пронял-таки
начальничка, не сообразив, что у того всего лишь опенок пошел не в то
горло. Филин оглядывал Мордасова, как говорящего зверька, с любопытством,
впрочем не фиксируясь долго на прыщавом лице в очках, а все более
прикидывая, отчего так печет колено Притыки, не зря так жмет, обязательно
прорастет просьбой такой жим, а просьбы вгоняли Филина в уныние, сразу
превращали праздник в толчею будней, когда все требовали, требовали, ныли,
а особенно зловредные еще и стращали.
- Вся ваша торговля сплошь надувательство! - Изрек Мордасов,
специально обостряя ситуацию, не имея резонов поддержать свою мысль, а
только решив поддать чистоплюев побольнее.
- А ваша? - Примирительно хрипанул Филин.
- И наша тоже! - Притыка истерично взвизгнула и Мордасов порадовался
за себя, что еще не мертвецки пьян, так как сразу подумал: дурища! дал же
бог рожу, а мозги зажал. Настурцию повело. - Это я вас от крови обмыла и
картинки ваши тоже.
- Какие картинки? - Грибок с тонкой ножкой соскользнул с губы Филина,
плюхнулся на скатерть, расползаясь масляным пятном.
- Такие картинки, - не унималась Настурция, - развеселые, ну... где в
общем... - последние проблески разума удерживали Притыку от подробного
описания картинок и тут встрял Мордасов:
- Картинки у вас на груди, так сказать, детородные, а проще -
похабель.
Филин замычал, наколол вилкой упавший на скатерть гриб, прожевал, и
кадык его мощно дернулся: сгинул гриб в утробе Филина.
- Маслята что ль, не хуже огурцов! Огурцы и грибы тоже бабка ваша
святит?
- Грибы не святят, - парировал Колодец.
- А огурцы? - Филин расхохотался, стал неверными пальцами растегивать
рубаху на груди. - Картинки, значит, говорите. А вот поглядим сейчас...
М-да... Сюжетцы там есть право слово радикальные. Я правильно выразился -
радикальные? - Вперился в Шпындро.
Как единственный трезвый в пьяной компании Шпындро являл собой смесь
раздражения и величия, а еще неотступно преследовал вопрос: зачем я здесь?
Шпындро кивнул, но Филин уже утратил интерес к подчиненному, зато колено
Притыки начинало занимать его все более.
Мордасов пьянел скачками: от веселости к нетрезвости, от лихорадочной
активности в угар, из угара в полубеспамятство: до чего ж они противные
все! разве только Притыка еще ничего, хоть и дура, а эти-то гуси -
начальничек с холуем-подлизалой - мнят о себе, будто и впрямь подпирают
державу плечиками, один жирными, другой цыплячьими, а то что карман
набивают сверх меры, так вроде как им положено! Положено! Мордасов ловко
сунул руку между судками, цапнул безо всякой там вилки прозрачный кусок
балыка, про вилку в таких оказиях - касательно доставания кусков рыбы с
блюда - он еще помнил, а только нарочно решил пальцами рвануть, платит-то
он, а раз так...
- Почему вам положено? - Промазанные рыбьим жиром губы Колодца
прыгали, смешно дергая уголками.
- Что положено? - Филин усилием воли догадался, что вопрос ему
адресован.
Шпындро тосковал, снедаемый трезвым расчетом: не дай бог вспыхнет
пьяный скандал и Мордасов, обличая Шпындро, вывалит про их коммерцию все
без утайки Филину, не то, чтоб удивит начальника - кто теперь чему
удивляется? - а вложит в короткопалые лапищи мощное оружие против Шпындро,
да еще накануне выезда и тогда дойку Филин поведет разбойную, отбросив не
то чтобы деликатность, но даже и тень таковской.
- Все положено! - Мордасов уцепился за дужки очков и холодок
пластмассы слегка остудил жар, распирающий изнутри. - Все вам положено!
Шастаете туда-сюда, зависит от вас всякое-разное, подписями сыпете. Чего
вы такого улучшили или продвинули? Смазали народным золотишком счета
буржуйные, а товар оттэда, вон, повсюду в снегах гниет, взять хоть нашу
станцию, сколько ж добра сгинуло, то-то Гриша-пионер и в сушь без дождя
похоже слезьми исходит. За что вольница такая, житуха пуховая? Не вижу
никаких таких отличий, ни широты взглядов, ни цепкости ума и... даж за
стол, к примеру, я заплачу...
Лицо Филина вмиг окаменело - фу, ты, дурная мысль! Еще не хватало ему
платить и взгляд из-под узкого лобика чиркнул тревожно по Шпындро: Игорь
Иванович мгновенно впился глазами в бронзового Гришу на площади, будто
проверял заинтересованно, уцелел ли пионер-бедолага после всех передряг
сегодняшнего дня; Шпындро всегда таскал с собой сумму и мог бы на паях с
Колодцем осилить стол, но финансовая поддержка Мордасова, по собственной
инициативе затеявшего эти посиделки, никак не входила в планы Шпындро,
хотя... широким жестом оплаты стола Шпындро мог, конечно, размягчить
Филина, но возникал вопрос: достаточно ли трезв начальник, чтоб
впоследствии упомнить, кто платил, и не случится ли так, что жертва
Шпындро камнем канет на дно болота, никто и не заметит, а глупее ничего не
придумаешь.
Че попер? Вдруг осадил себя Мордасов. Че им мои обличения. Не хуже
меня все про все знают, занесло некстати, про лекарство бабке и забыл
вовсе, вбивал же себе не раз, не два - сначала дело, потом питье, нет же,
попутала нелегкая, преступил зарок, подлезь теперь к коробочкам с
затейливыми надписями на таблетках, несущих жизнь, пусть недолгую, любимой
бабке. Мордасов с досады опрокинул подряд два стакана минеральной, кликнул
Боржомчика, велел организовать стакан воды и умолк, надеясь, что колено
Притыки растворит осадок от его, Мордасова, дурного поведения: Колодец
давно приметил, как ноги Настурции - вольно или невольно - главное
выигрышно для Мордасова, отвлекают Филина от тягот жизни, ее суетности и
гадости, и мелочных расчетов, превращая начальника в существо уверенное в
себе, значительное и умиротворенное.
Мордасов решил молчать и Шпындро молчал, и Филин тоже, только
Настурция, хоть и слов не говорила, лучилась той неведомой женской
энергией, что проявляется у представительниц слабого пола в окружении
мужчин, в добром застолье при вкусной еде и обильном питье; Притыка млела
- одна за весь свой пол здесь представлена, а мужиков трое, и каждый на
свой лад примеряет ее себе в спутницы.
- М-да! - Филин по-хозяйски мигнул Боржомчику, мол, тащи кофейные
чашки с коньяком, чего простаивать зря. Мордасов подтвердил кивком
обязательность выполнения прихотей седоголового мужика; Боржомчик видел
эту тушу впервые в жизни и мог поручиться, что долго еще не увидит, знал:
Мордасов обрабатывает клиента для своих нужд... Шпындро, не ведая, как
потечет застолье после выпада Мордасова, счел за благо ринуться в туалет.
Шел Шпындро твердо и спокойно, ему и полагалось так - ни капли в рот не
взял, Боржомчик же не следил, кто пьет за обильным столом Мордасова, кто
манкирует и благоговейно взирал на пружинно вышагивающего Шпындро, который
по прикидкам официанта должен был принять не меньше бутылки армянского
розлива персонально, к тому ж без всяких там разбавлений чаем и прочими
наполнителями; с Колодцем Боржомчик не баловал... и так сплошь дуралеев,
им чаек спитой стрелецкой замажешь и что твой Камю идет, только успевай
глаза закатывать, выписывая счет.
Хорошо худшего не излил, утешал себя Мордасов, давно готовился
вывалить Шпындро раздумья зимних вечеров, когда кругом тишина и лишь
редкие снежинки садятся на бронзового пионера Гришу. Вот, Шпын, как у нас
в газетах пишут, мол, там у них военно-промышленный комплекс имеется,
генералы и воротилы, значитца, денежки по-свойски делят, нами всех
попугивают, а вот я так тебе скажу, Шпын, у нас тоже имеется комплекс!
Знаешь какой? Момент! Вдохни поглубже! Излагаю. Комплекс жулико-выездных.
Повязанных накрепко, почитай до смерти, вы тряпки да железки тащите, мы
здесь народ обворовываем и вам платим ломовые цены за притащенное оттуда.
Вишь и Мордасов внес свою лепту в политэкономю. Нам без вас некуда деньги
деть, а вам без нас негде их - дензнаки то есть - взять. Выходит, мы
повязаны общим интересом да еще каким. Наши девки торговые все в вашем
щеголяют, а ваши мебеля краснодеревные, абажуры, вазоны, и прочее оплачено
нами уворованными. Круг и замкнулся, но вот что обидно, мы вроде в жуликах
прилюдно числимся - не шмыгай носом, не морщи лоб - а вы вроде, как цвет
нации и это, Шпын, огорчает, нет социальной справедливости, не потому мне
досадно, что меня жуликом считают, а потому, что тебя нет. Равенство
нарушается, брат, да ты не сердись, я не со зла, а так анализирую
окружающую действительность; может, когда в учебниках займу хоть одну
строку: комплекс Мордасова - жулики и выездные - ну, и потом учителя
скажут детям, мол, дорогие крошки, вывелось у нас такое уродливое явление,
слава богу недолго продержалось, всего-то жизнь одного-двух поколений, для
ее величества истории тьфу! растереть и забыть, но видели бы вы, детки
дорогие, как несли себя выездные жулики, как ног под собой не чуяли, будто
парили над землей и только такие, как бронзовый Гриша, все видел и все
понимал и терпел, и молчал, не от трусости, а зная, что еще не настало
время рухнуть этому комплексу, не создались предпосылки и общественная
необходимость, и Гриша терпел; и все же, Шпын, терпеть - одно, а делать
вид, будто ничего не понимаешь, совсем другое, и держу я эту речь вовсе не
по злобе или желая тебя обидеть, а напротив - для укрепления нашего
братства и для того, чтоб проникся ты верой - нет разницы между нами,
нельзя одному быть чуть более жуликоватым, другому чуть менее, жулик он
жулик и есть, вроде как дерево, возьми сосна, маленькая или большая, разве
не ясно, что маленькая сосна вырастет в большую и никогда в клен,
порода-то одна; и все это сказал я тебе, Шпын, только борясь за уважение к
себе с твоей стороны. А то обидно! Возьми, два волка бок о бок сидят в
клетке, рядком: про одного говорят - лютый зверюга, пощады не жди, а про
другого, вот, мол, из него собака вывелась, лучший друг человека и тэ пэ,
а волки-то - братья родные, одного помета и тот, что зверюга лютый, и тот,
что прадедушка разлюбезного домашнего пса. И не говори мне про врачей
наших, в песках пустынь спасающих народы мира, и про инженеров, возводящих
плотины и порты, есть и такие, но мы-то знаем, про каковских речь держим.
Спасибо тебе, Шпын, за участие, за внимательное слушание и там, в далеком
твоем далеке, скупая на корню лабуду из Гонконга и Тайваня, всегда помни:
деньги в оплату за твои поставки и я, и Настурция, и Боржомчик, и все мы
уже имеем, нам никаких кредитов для товарооборотов не надо и ждем мы вас с
распростертыми объятиями и торговаться не станем, одна просьба - не говори
только, как тяжко вам там было, как тосковал ты и как не хватало тебе
памятника Пушкину и золотых листьев на Бульварном кольце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45