Документы только тогда являются документами, когда они подтверждены фотографиями, высказываниями, официальными заявлениями. Степанов привел высказывание генерала Огано. Я повторю это высказывание – Огано до сих пор не отмежевался; видимо, это трудно сделать: «Я не стану привлекать к ответственности тех моих ребят, которые вздернут на столбах русских, приехавших в Нагонию, – я солдат, и мне понятно чувство ненависти». В Нагонию приехало четыреста русских специалистов: из них сто врачей, сорок агрономов, пятнадцать преподавателей университета, девяносто геологов, шестьдесят эпидемиологов. Да, приехали разные специалисты, это – правда.
Степанов продолжает: «Как им было не приехать, когда Огано заявил корреспонденту «Кроникл» месяц назад: «Мои люди готовы к последнему сражению. Мои люди знают, как стрелять от живота и бить ножом в ключицу, следовательно, мои люди знают, как побеждать. Мы овладели новейшей техникой, мы чувствуем крепкую спину в Луисбурге – все это делает нас уверенными в исходе предстоящей битвы». Я хочу обратить внимание нашего правительства на слова генерала Огано по поводу «крепкой спины» в Луисбурге. Неужели наш президент полагает, что пламя войны, которая начнется в семидесяти километрах от нашей столицы, будет направлено только в одном направлении? Ветер войны неуправляем; вспыхнув, он может распространиться не в том направлении, которое было спланировано генеральными штабами и разведывательными управлениями. Благодарю вас за внимание, дамы и господа...
Лоренс выключил телевизор, посмотрел на Глэбба вопросительно:
– Каково?
– Вас это пугает?
– Я пугаюсь лишь, когда болеют мои внуки. Меня несколько удивило другое: я только что прочитал это выступление Алвареша, мне его передал генеральный директор телевидения; он сказал, что вопрос о выступлении дискутируется в правительстве. Значит, возобладала точка зрения центра, если Алвареш вылез на экран? Не увлекаетесь ли вы ставкой лишь на одну силу? Не переоцениваете ли возможности Стау?
– Точнее сказать «мы», Роберт, – заметил Глэбб. – Стау наша общая ставка.
Лоренс поморщился:
– Не цепляйтесь за местоимения. «Я», «мы» – какая разница, в конце концов? Мы делаем одно дело, и мы обязаны делать его хорошо. Словом, посол мнется: ему кажется, что сейчас не время передавать Огано вертолеты, он считает, что у них достаточно техники. А он, как вам известно, имеет особые связи с Пентагоном.
– Отправьте телеграмму в Лэнгли, предложите отменить операцию «Факел», и весь разговор, Роберт.
– Вы что такой встрепанный? Не надо так, Джон. Я вызвал вас не как шеф, а как друг. Я хотел, чтобы мы продумали все возможные препозиции в драке. Знаете, драка со своими – самая унылая, но в то же время самая опасная.
– Верно.
– Может быть, стоит чуть-чуть скорректировать нашу линию?
– То есть?
– Джон, я более или менее знаю русских – все-таки я начал с ними общаться в ту пору, когда мы поддерживали кое-какие контакты с ними, и это были дружеские контакты, пока Даллес не начал свою операцию с нацистами в Швейцарии. Я опасаюсь одного лишь: как бы наши здешние ублюдки не перепугались. Они могут врубить задний ход, Джон.
– И что дальше?
– Не злитесь. Все знают, что операция «Факел» спланирована вами. Всем известно, как высоко оценил ее адмирал и те, кто его поддерживает. Но мне поручено вести политическую линию, все-таки я здесь – как вы говорите – босс, и, если Государственному департаменту русские прижмут хвост на чем-либо, шишки повалятся не только на вас, но и на меня.
Глэбб рассмеялся не разжимая рта – это свидетельствовало о ярости.
– Ну что ж, я не боюсь шишек, я к ним привык. Но я думаю, что тот Стау, в которого вы перестали верить, все же проведет операцию, задуманную мной, и это повернет здешних центристов вместе с их президентом в нужном направлении.
– К этому я и веду, Джон. Стоит ли так открыто задирать русских? Может быть, разумнее главную ставку делать на игре ? Может быть, стоит чуть подредактировать выступления наших меттернихов, чуть подвернуть их в русло сдержанности ?
– Это – ваше дело, Роберт, поступайте как считаете нужным. Моя задача – сесть в вертолет, присланный из Нагонии...
– Простите мой вопрос, Джон... Где-то промелькнуло сообщение, что у вас есть личные интересы в Нагонии. Вроде бы вы там потеряли кое-какие вложения и все такое прочее... Я не возражаю против личного интереса, который соединен с нашим общим, глобальным интересом, просто мне хотелось бы знать – так ли это?
– Ерунда. Где промелькнуло такое сообщение? В России? И вы им верите?
– Им я не верю. Сообщение, однако, промелькнуло не у них – в Европе.
– Оно у вас есть?
– Будет.
– Вам не хочется открывать свой источник информации?
– Дайте мне толком проверить этот источник, дня через три я буду готов к подробному разговору, и, конечно, вы вправе полагаться на мою поддержку, я не верю, что вы можете хоть в малости преступить черту закона и ради своих интересов смешивать дела страны с личными. Я хочу, чтобы мир говорил о нас как о тех, кто служит делу борьбы за демократию в белых манишках, с чистыми руками, по закону.
– Спасибо за добрые слова, Роберт, только у меня вопрос: вы убеждены, что у нас с вами получится дело, соблюдай мы грани закона?
– Я полагаю, что мы трудимся в рамках закона, Джон. Я так хочу считать. Игра обязана быть законной – даже с русскими. Когда мы бережем «Умного», мы поступаем законно, мы думаем о благе агента, разве нет?
– Кого вы хотите обмануть, Роберт? Себя или меня?
– Я не совсем вас понял, Джон...
Глэбб поднялся, рассмеялся снова, но теперь широко и раскатисто:
– Босс, я понял вашу идею. Дайте мне помозговать, и я вам положу на стол план развития комбинации – поверьте, я так же, как и вы, чту закон и живу по закону.
Выйдя от Лоренса, Глэбб посмотрел на часы: до коктейля, который устраивала Пилар, остался час. Он сел за руль и погнал в посольство. Там он поднялся в комнаты, охраняемые морскими пехотинцами, – шифросвязь.
«Срочно сообщите лично мне данные о лицах, публикующих материал о моей «заинтересованности» в Нагонии, возможен русский почерк. Глэбб».
Шифровка была адресована резиденту ЦРУ в Федеративной Республике; он в свое время работал помощником Глэбба в Гонконге; связывала их не только дружба, но и общий интерес в деле .
ШТРИХ К «ВПК» (II)
На этот раз Нелсон Грин устроил обед у себя в офисе: рядом с кабинетом, очень маленьким и скромным (единственная роскошь – картины Шагала, Пикассо и Сальвадора Дали в узеньких, белых рамках), был зал; белая мебель восемнадцатого века; витражи, привезенные из итальянских монастырей; много цветов в высоких глиняных кувшинах – подарок египетского короля Фарука.
За огромным столом сидел один лишь гость – Майкл Вэлш.
– Я выпросил у жены разрешение привезти для нас каспийской икры, – сказал Грин. – Попробуйте, что за чудо, пришла утренним рейсом из Тегерана.
– Попросите, чтобы подогрели черный хлеб, – сказал Вэлш. – В Париже, в ресторанчике «Черная икра», белый не подают, только черные гренки, они покупают у русских.
– Я тоже покупаю у них; русский черный хлеб – это чудо. Ну, Майкл, что у нас нового?
– Через неделю можете отправлять в Нагонию своих экспертов.
– Не забудьте постучать по дереву.
– А голова для чего? Я же говорю, лучшая порода дерева – моя голова.
– Лучшая порода дерева – голова Форда, потому что он в юности играл в регби без шлема. Но у меня есть новости, далеко не радостные.
– Заедим черной икрой, – улыбнулся Вэлш. – С ней все новости становятся конструктивными.
– По моим сведениям, банки Цюриха и Лондона зафиксировали интерес Европы к режиму Грисо. Кто-то – мы еще не выяснили точно, кто именно, – вложил в реконструкцию Нагонии около пятидесяти миллионов марок. Это, понятно, не деньги, но это шаг, Майкл. Европа начинает показывать зубы.
– Пусть.
– Все не так просто. Я до сих пор работаю в Чили крадучись , Майкл, а бизнес этого не терпит.
– Я понимаю.
Вошел мажордом – во фраке и белых перчатках, высокий, молчаливый малаец. Он положил перед Вэлшем меню в тяжелой красной коже.
– Советую попросить фазаний бульон и осетрину, они это хорошо готовят, – сказал Грин.
– Простите, сэр, – заметил мажордом, – но я не советовал бы заказывать осетрину; я посмотрел рыбу, которую доставили из Тебриза, она лишена той жирности, которая делает ее деликатесом. Я бы предложил скияки, из Токио привезли туши двух бычков, откормленных пивом, массаж им делали постоянно, со дня рождения, мясо, по-моему, удовлетворяет высшим стандартам.
– Стандарты одинаковы, – хмыкнул Грин, – только поэтому они и остались стандартами. Но если вы полагаете, что скияки лучше, – давайте будем есть скияки.
– Простите, Нелсон, – поморщился Вэлш, – но я не могу есть телятину, мне жаль телят, я любуюсь ими на ферме, я их кормлю с рук молоком из соски.
– Тогда, сэр, – сказал мажордом, подплыв к Вэлшу, – я бы порекомендовал вам ангулас, очень тонизирует, наш Пабло великолепно готовит это блюдо, не хуже, чем в Сантьяго-де-Компостела.
– Прекрасно, ангулас – это очень хорошо, я до сих пор помню их вкус после Чили, там в Пуэрто-Монт невероятный рыбный рынок, а как готовят ангулас!
Мажордом неслышно вышел, ступая по толстому белому ковру осторожно, словно охотник, скрадывающий зверя.
– Ситуация в Нагонии разнится от чилийской, Нелсон, – продолжал Вэлш, проводив задумчивым взглядом прямую спину малайца. – Люди Яна Смита подготовили прекрасные фотоматериалы о жестокостях африканцев против белого меньшинства – это впечатляет. Уже есть записи бесед с жертвами, великолепно поставлено, никто не посмеет опровергать, сработано как надо. Так что наша помощь будет в Нагонии актом высоко гуманным, необходимым, понимаете? Причем я продумываю ряд занятных ходов: мистер Огано...
– Кто это?
– На каком свете вы живете, Нелсон?
– На грешном.
– Огано – лидер националистов, он войдет в Нагонию, мы с ним работаем уже три года... Так вот, Огано подвергнет нас сокрушительной критике, понимаете?
– Не понимаю. Нас и так достаточно костят во всем мире, хватит, надоело.
– Нелсон, положитесь в тактике на меня. Если бы мы доработали до конца с Пиночетом, если бы у нас тогда был в Москве такой человек, которого мы имеем сейчас, свержение Альенде надо было проводить под лозунгом национальной революции, борьбы за демократию и компетентность. И Пиночет был обязан обрушиться на нас за экономическую блокаду: «Это вы, проклятые янки, не давали Альенде автомобилей и запасных частей к ним! Это вы, проклятые янки, не поставляли нам горное оборудование! Это вы, таким образом, привели страну к экономическому хаосу и погубили нашу гордость – доктора Альенде!» И вам бы пришлось отправить туда машины и оборудование, вам бы тогда не пришлось красться, Нелсон. Мы учли урок. В Нагонии схема более гибкая.
– А вам не кажется, что, разрешая поносить себя, мы, получив определенные дивиденды в настоящем, куда как больше потеряем в будущем?
– Ваше мнение?
– Пить фазаний бульон.
Вэлш оглянулся: за его спиной стояли два официанта, а рядом, как сфинкс, мажордом.
Когда чашки были поставлены (жесты у официантов балериньи, вышколены), Грин набросился на бульон так, словно он вчера держал голодовку.
– Фазана надо есть горячим, – пояснил он, – самый полезный бульон – фазаний, спасает от болезней поджелудочной железы, масса панкреотина.
Он съел бульон стремительно, отставил чашку («Все-таки в нем виден фермер среднего Запада, – отметил Вэлш, – слава богу, к нему ничего не пристало от нуворишей; тарелку, а чаще миску, именно так отодвигают мои ковбои»), обвалился грудью на стол:
– Майкл, Пентагон будет делать то, о чем вы меня просили, но это состоится в самый последний момент, им надо поиграть в самостоятельность – это бывает с молодыми министрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Степанов продолжает: «Как им было не приехать, когда Огано заявил корреспонденту «Кроникл» месяц назад: «Мои люди готовы к последнему сражению. Мои люди знают, как стрелять от живота и бить ножом в ключицу, следовательно, мои люди знают, как побеждать. Мы овладели новейшей техникой, мы чувствуем крепкую спину в Луисбурге – все это делает нас уверенными в исходе предстоящей битвы». Я хочу обратить внимание нашего правительства на слова генерала Огано по поводу «крепкой спины» в Луисбурге. Неужели наш президент полагает, что пламя войны, которая начнется в семидесяти километрах от нашей столицы, будет направлено только в одном направлении? Ветер войны неуправляем; вспыхнув, он может распространиться не в том направлении, которое было спланировано генеральными штабами и разведывательными управлениями. Благодарю вас за внимание, дамы и господа...
Лоренс выключил телевизор, посмотрел на Глэбба вопросительно:
– Каково?
– Вас это пугает?
– Я пугаюсь лишь, когда болеют мои внуки. Меня несколько удивило другое: я только что прочитал это выступление Алвареша, мне его передал генеральный директор телевидения; он сказал, что вопрос о выступлении дискутируется в правительстве. Значит, возобладала точка зрения центра, если Алвареш вылез на экран? Не увлекаетесь ли вы ставкой лишь на одну силу? Не переоцениваете ли возможности Стау?
– Точнее сказать «мы», Роберт, – заметил Глэбб. – Стау наша общая ставка.
Лоренс поморщился:
– Не цепляйтесь за местоимения. «Я», «мы» – какая разница, в конце концов? Мы делаем одно дело, и мы обязаны делать его хорошо. Словом, посол мнется: ему кажется, что сейчас не время передавать Огано вертолеты, он считает, что у них достаточно техники. А он, как вам известно, имеет особые связи с Пентагоном.
– Отправьте телеграмму в Лэнгли, предложите отменить операцию «Факел», и весь разговор, Роберт.
– Вы что такой встрепанный? Не надо так, Джон. Я вызвал вас не как шеф, а как друг. Я хотел, чтобы мы продумали все возможные препозиции в драке. Знаете, драка со своими – самая унылая, но в то же время самая опасная.
– Верно.
– Может быть, стоит чуть-чуть скорректировать нашу линию?
– То есть?
– Джон, я более или менее знаю русских – все-таки я начал с ними общаться в ту пору, когда мы поддерживали кое-какие контакты с ними, и это были дружеские контакты, пока Даллес не начал свою операцию с нацистами в Швейцарии. Я опасаюсь одного лишь: как бы наши здешние ублюдки не перепугались. Они могут врубить задний ход, Джон.
– И что дальше?
– Не злитесь. Все знают, что операция «Факел» спланирована вами. Всем известно, как высоко оценил ее адмирал и те, кто его поддерживает. Но мне поручено вести политическую линию, все-таки я здесь – как вы говорите – босс, и, если Государственному департаменту русские прижмут хвост на чем-либо, шишки повалятся не только на вас, но и на меня.
Глэбб рассмеялся не разжимая рта – это свидетельствовало о ярости.
– Ну что ж, я не боюсь шишек, я к ним привык. Но я думаю, что тот Стау, в которого вы перестали верить, все же проведет операцию, задуманную мной, и это повернет здешних центристов вместе с их президентом в нужном направлении.
– К этому я и веду, Джон. Стоит ли так открыто задирать русских? Может быть, разумнее главную ставку делать на игре ? Может быть, стоит чуть подредактировать выступления наших меттернихов, чуть подвернуть их в русло сдержанности ?
– Это – ваше дело, Роберт, поступайте как считаете нужным. Моя задача – сесть в вертолет, присланный из Нагонии...
– Простите мой вопрос, Джон... Где-то промелькнуло сообщение, что у вас есть личные интересы в Нагонии. Вроде бы вы там потеряли кое-какие вложения и все такое прочее... Я не возражаю против личного интереса, который соединен с нашим общим, глобальным интересом, просто мне хотелось бы знать – так ли это?
– Ерунда. Где промелькнуло такое сообщение? В России? И вы им верите?
– Им я не верю. Сообщение, однако, промелькнуло не у них – в Европе.
– Оно у вас есть?
– Будет.
– Вам не хочется открывать свой источник информации?
– Дайте мне толком проверить этот источник, дня через три я буду готов к подробному разговору, и, конечно, вы вправе полагаться на мою поддержку, я не верю, что вы можете хоть в малости преступить черту закона и ради своих интересов смешивать дела страны с личными. Я хочу, чтобы мир говорил о нас как о тех, кто служит делу борьбы за демократию в белых манишках, с чистыми руками, по закону.
– Спасибо за добрые слова, Роберт, только у меня вопрос: вы убеждены, что у нас с вами получится дело, соблюдай мы грани закона?
– Я полагаю, что мы трудимся в рамках закона, Джон. Я так хочу считать. Игра обязана быть законной – даже с русскими. Когда мы бережем «Умного», мы поступаем законно, мы думаем о благе агента, разве нет?
– Кого вы хотите обмануть, Роберт? Себя или меня?
– Я не совсем вас понял, Джон...
Глэбб поднялся, рассмеялся снова, но теперь широко и раскатисто:
– Босс, я понял вашу идею. Дайте мне помозговать, и я вам положу на стол план развития комбинации – поверьте, я так же, как и вы, чту закон и живу по закону.
Выйдя от Лоренса, Глэбб посмотрел на часы: до коктейля, который устраивала Пилар, остался час. Он сел за руль и погнал в посольство. Там он поднялся в комнаты, охраняемые морскими пехотинцами, – шифросвязь.
«Срочно сообщите лично мне данные о лицах, публикующих материал о моей «заинтересованности» в Нагонии, возможен русский почерк. Глэбб».
Шифровка была адресована резиденту ЦРУ в Федеративной Республике; он в свое время работал помощником Глэбба в Гонконге; связывала их не только дружба, но и общий интерес в деле .
ШТРИХ К «ВПК» (II)
На этот раз Нелсон Грин устроил обед у себя в офисе: рядом с кабинетом, очень маленьким и скромным (единственная роскошь – картины Шагала, Пикассо и Сальвадора Дали в узеньких, белых рамках), был зал; белая мебель восемнадцатого века; витражи, привезенные из итальянских монастырей; много цветов в высоких глиняных кувшинах – подарок египетского короля Фарука.
За огромным столом сидел один лишь гость – Майкл Вэлш.
– Я выпросил у жены разрешение привезти для нас каспийской икры, – сказал Грин. – Попробуйте, что за чудо, пришла утренним рейсом из Тегерана.
– Попросите, чтобы подогрели черный хлеб, – сказал Вэлш. – В Париже, в ресторанчике «Черная икра», белый не подают, только черные гренки, они покупают у русских.
– Я тоже покупаю у них; русский черный хлеб – это чудо. Ну, Майкл, что у нас нового?
– Через неделю можете отправлять в Нагонию своих экспертов.
– Не забудьте постучать по дереву.
– А голова для чего? Я же говорю, лучшая порода дерева – моя голова.
– Лучшая порода дерева – голова Форда, потому что он в юности играл в регби без шлема. Но у меня есть новости, далеко не радостные.
– Заедим черной икрой, – улыбнулся Вэлш. – С ней все новости становятся конструктивными.
– По моим сведениям, банки Цюриха и Лондона зафиксировали интерес Европы к режиму Грисо. Кто-то – мы еще не выяснили точно, кто именно, – вложил в реконструкцию Нагонии около пятидесяти миллионов марок. Это, понятно, не деньги, но это шаг, Майкл. Европа начинает показывать зубы.
– Пусть.
– Все не так просто. Я до сих пор работаю в Чили крадучись , Майкл, а бизнес этого не терпит.
– Я понимаю.
Вошел мажордом – во фраке и белых перчатках, высокий, молчаливый малаец. Он положил перед Вэлшем меню в тяжелой красной коже.
– Советую попросить фазаний бульон и осетрину, они это хорошо готовят, – сказал Грин.
– Простите, сэр, – заметил мажордом, – но я не советовал бы заказывать осетрину; я посмотрел рыбу, которую доставили из Тебриза, она лишена той жирности, которая делает ее деликатесом. Я бы предложил скияки, из Токио привезли туши двух бычков, откормленных пивом, массаж им делали постоянно, со дня рождения, мясо, по-моему, удовлетворяет высшим стандартам.
– Стандарты одинаковы, – хмыкнул Грин, – только поэтому они и остались стандартами. Но если вы полагаете, что скияки лучше, – давайте будем есть скияки.
– Простите, Нелсон, – поморщился Вэлш, – но я не могу есть телятину, мне жаль телят, я любуюсь ими на ферме, я их кормлю с рук молоком из соски.
– Тогда, сэр, – сказал мажордом, подплыв к Вэлшу, – я бы порекомендовал вам ангулас, очень тонизирует, наш Пабло великолепно готовит это блюдо, не хуже, чем в Сантьяго-де-Компостела.
– Прекрасно, ангулас – это очень хорошо, я до сих пор помню их вкус после Чили, там в Пуэрто-Монт невероятный рыбный рынок, а как готовят ангулас!
Мажордом неслышно вышел, ступая по толстому белому ковру осторожно, словно охотник, скрадывающий зверя.
– Ситуация в Нагонии разнится от чилийской, Нелсон, – продолжал Вэлш, проводив задумчивым взглядом прямую спину малайца. – Люди Яна Смита подготовили прекрасные фотоматериалы о жестокостях африканцев против белого меньшинства – это впечатляет. Уже есть записи бесед с жертвами, великолепно поставлено, никто не посмеет опровергать, сработано как надо. Так что наша помощь будет в Нагонии актом высоко гуманным, необходимым, понимаете? Причем я продумываю ряд занятных ходов: мистер Огано...
– Кто это?
– На каком свете вы живете, Нелсон?
– На грешном.
– Огано – лидер националистов, он войдет в Нагонию, мы с ним работаем уже три года... Так вот, Огано подвергнет нас сокрушительной критике, понимаете?
– Не понимаю. Нас и так достаточно костят во всем мире, хватит, надоело.
– Нелсон, положитесь в тактике на меня. Если бы мы доработали до конца с Пиночетом, если бы у нас тогда был в Москве такой человек, которого мы имеем сейчас, свержение Альенде надо было проводить под лозунгом национальной революции, борьбы за демократию и компетентность. И Пиночет был обязан обрушиться на нас за экономическую блокаду: «Это вы, проклятые янки, не давали Альенде автомобилей и запасных частей к ним! Это вы, проклятые янки, не поставляли нам горное оборудование! Это вы, таким образом, привели страну к экономическому хаосу и погубили нашу гордость – доктора Альенде!» И вам бы пришлось отправить туда машины и оборудование, вам бы тогда не пришлось красться, Нелсон. Мы учли урок. В Нагонии схема более гибкая.
– А вам не кажется, что, разрешая поносить себя, мы, получив определенные дивиденды в настоящем, куда как больше потеряем в будущем?
– Ваше мнение?
– Пить фазаний бульон.
Вэлш оглянулся: за его спиной стояли два официанта, а рядом, как сфинкс, мажордом.
Когда чашки были поставлены (жесты у официантов балериньи, вышколены), Грин набросился на бульон так, словно он вчера держал голодовку.
– Фазана надо есть горячим, – пояснил он, – самый полезный бульон – фазаний, спасает от болезней поджелудочной железы, масса панкреотина.
Он съел бульон стремительно, отставил чашку («Все-таки в нем виден фермер среднего Запада, – отметил Вэлш, – слава богу, к нему ничего не пристало от нуворишей; тарелку, а чаще миску, именно так отодвигают мои ковбои»), обвалился грудью на стол:
– Майкл, Пентагон будет делать то, о чем вы меня просили, но это состоится в самый последний момент, им надо поиграть в самостоятельность – это бывает с молодыми министрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48