Это допрос?
– Нет. Я не имею права допрашивать вас, потому что вас ни в чем не обвиняют, во-первых, и не привлекают в качестве свидетеля, во-вторых. Это – беседа, и вы вправе отказаться отвечать на мои вопросы...
– Я не помню Глэбба, истый крест, не помню!
– А вот его фотография.
Парамонов взял маленькую фотографию, поднес ее близко к глазам, прищурился еще больше:
– Такую крохотулю и не разглядишь толком.
– А за рулем как же ездите?
Парамонов вскинул голову, побледнел:
– За рулем я езжу в линзах.
– Меня интересует только одно: после задержания никто не приезжал в участок спасать вас?
– Нет! Я был ни в чем не виноват! Я был трезв! Меня не надо было спасать!
– В тот день вы, действительно, не пили?
– Ни капли!
– А накануне?
– Тоже ни капли.
– Ой ли?
– Клянусь, ни капли! Я пью редко!
По тому, как Парамонов испуганно врал, Проскурин до конца понял – не он. Плохой человек, нечестный, пьяница, только к ЦРУ отношения не имеет, наверняка не имеет...
– Я уплатил им деньги, – тихо, с болью сказал Парамонов, – они там все взяточники и вымогатели, говорят, без очков нельзя...
– Сколько же вы им уплатили?
– Сто семьдесят пять. У меня было всего пятьдесят, я одолжил у друзей, и тогда полицейский порвал протокол медицинского осмотра...
– Вы не помните, как звали врача?
– Да разве до этого мне было?! Красивая женщина, тоже, кстати, в очках...
– И никто из иностранцев вам не предлагал помощь?
– Об этом-то я бы во всяком случае сказал. Поймите мое состояние! – взмолился Парамонов. – Остаться без прав в Африке – конец карьере!
– Чему конец?
– Работе, – поправился Парамонов, – я ж не успею никуда! А при тамошней жаре пешком не походишь! А концы громадные! Я бы подвел коллектив! Они ждали от меня оперативности: туда сгоняй, сюда успей!
– Более всего они, верно, ждали от вас честности. Мы навели справки, и вот что выяснилось: если бы вы рассказали все честно, наши юристы доказали бы луисбургским властям, что вы прошли нашу медицинскую комиссию и наша медицинская комиссия, входящая в международную конвенцию, позволила вам управлять автомобилем, таким образом, никто не имеет права предъявлять вам какие бы то ни было обвинения... Больше надобно уважать себя, а главное – то дело, которому служишь... А вы – взятку давали, абы карьера не кончилась.
– Вы сообщите обо всем в «Межсудремонт»? – совсем тихо спросил Парамонов.
– К сожалению, я не имею на это права, конституционного права, а то бы сообщил, наверняка сообщил.
СЛАВИН
– Здравствуйте, Андрей Андреевич.
– Здравствуйте, – ответил Зотов.
– Я бы хотел, чтобы вы помогли мне разобраться в здешней ситуации, я – Славин Виталий Всеволодович.
– Так это не ко мне.
– Все говорят, что вы лучше других чувствуете ситуацию – особенно в связи с Нагонией, наши поставки, их цикличность...
– Обо всем этом можно прочитать в наших отчетах. Только смысл... Пиши не пиши, воз вряд ли сдвинется.
– Почему?
– Да потому что глупим.
– Это умеем, – согласился Славин. – Только в данном случае хорошо бы уцепить главное звено: в чем глупим? Как поломать глупость? Положение в Нагонии заслуживает этого.
– Поломать очень просто. Портовые службы здесь нам задолжали пять миллионов. Ерунда, конечно, в сравнении с тем, что уходит на ветер, но по здешним масштабам – это деньги, а мы совестимся их потребовать, а коли не можете отдать, то хотя бы соблюдайте вежливость, обслуживайте наши суда, которые идут в Нагонию, пропускайте их первыми, не держите по трое суток на рейде. А мы миндальничаем, боимся, что нас неверно поймут, обидятся, а нас во всех здешних газетах поливают, как хотят...
– Боязнь обидеть – свидетельство силы, Андрей Андреевич, нет?
– Верно. Но каково нам будет смотреть друг другу в глаза, если задушат Нагонию? Из-за того в частности, что наши поставки идут с задержкой, а там тоже есть люди, которые умеют работать, которые уже сейчас говорят: «Русские много обещают, но не умеют сдерживать своих обещаний, график летит, мы горим из-за этого». Каково?
– Плохо. Куда как хуже.
– А мне здесь отвечают, что я – зануда и брюзга, а я не зануда, просто я чаще других езжу в порт, встречаюсь с разными людьми и убеждаюсь, что здесь решили: «Им можно сесть на шею».
– Вот вы мне и подскажите, как обо всем этом ловчей написать, ладно? У меня в два обед с одним приятелем, американский коллега, не видались с Нюрнберга...
– Дик?
– Да. Знакомы?
– Он приятель моего знакомца. По-моему, думающий газетчик, хотя обидно, спивается.
– Часа в четыре я за вами подъеду, ладно?
– Нет, в четыре я занят. Давайте-ка часов в девять.
– У меня?
– Вы где остановились?
– В «Хилтоне». Шестьсот седьмой помер.
– Шестой этаж?
– Да. Направо по коридору.
– Я знаю. Хорошо, в девять я к вам подъеду.
Пол Дик сел рядом со Славиным, выругался, буркнул:
– Вы меня втравили в хреновую историю, Иван. В какой «макдоналдс» поедем?
– В тот, который находится рядом с домом, где жил Белью.
– Он жил в бидонвилле, там «макдоналдс» вонючий, как помойка, я же обсмотрел все вокруг.
– Я тоже хочу хоть одним глазом глянуть.
– Не темните, Иван. Что вам известно об этом самом Белью? – Пол Дик протянул Славину восемь долларов. – Держите, купите сами, я бы не удержался, выпил.
– Что это?
– Не валяйте дурака, я же проиграл вам, вы лучше меня почувствовали Джона – он, действительно, спросил про вас, как вы и предполагали. Объясните, что вам известно об этом деле?
– Ничего. Я могу предполагать только лишь. Видимо, Белью снимал комнату где-то возле вокзала...
– Порта. Но тоже шум, краны под окном работают день и ночь. Дальше?
– Видимо, в комнате у него были русские книги...
– Украинские. И открытки, много старых открыток...
– На столе лежал сухой сыр и половина батона, нет?
– Сыр был очень черствый, батона не было, крекер. Вы что, были в его комнате?
– Если бы я там был, Пол, меня бы уже допрашивали. Из чего его убили? Бесшумный пистолет?
– Нет. Его жахнули с портового крана, из снайперской винтовки, через окно. Он, между прочим, вышивкой занимался, у него там салфеточек полно, скатертей, дорожек. Петушки и курочки. Слушайте, что вы о нем знаете? Вы же неспроста стали искать его, Иван...
– Какие у него были книги, Пол?
– Я забыл... Нет, я записал, конечно, но блокнот у меня в номере... Стихи. В основном, стихи.
– Каморка, краны под окном, салфетки с петушками и стихи...
– Вы здорово классифицируете факты. Раньше у вас этого не было – из Нюрнберга вы гнали чистую информацию. С годами в вас появилось прекрасное своеволие, вы бесстрашно организуете разрозненные факты в мысль.
– Загоржусь. Полиции было много?
– Две машины.
– Пресса?
– Их пустили позже, когда кончился обыск.
– Что искали?
– Черт их знает. Намекали, что он ваш агент.
– Намекать девке можно, а в такого рода деле нужны улики.
– А что, разве их нельзя сделать?
– Смысл?
– Смысл есть; жил около порта, там идут ваши суда в Нагонию, здесь сейчас начинается кампания против этого, ну а Белью в бинокль подглядывал и сигналы подавал.
Славин рассмеялся.
– А – что? – продолжал Пол. – Важно бросить дохлую кошку, пусть ее подбирают другие; виноват всегда тот, кого облили дерьмом – ему же отмываться, в конце концов.
В «макдоналдсе» возле порта, в двух блоках от того третьеразрядного отеля, где жил Белью, было душно, Славина поразило, как много там было мух: синебрюхие, жирные, они летали медленно, словно перегруженные «юнкерсы», и так же нудно, изводяще жужжали.
– Выпьем кофе, – предложил Славин, – а обедать поедем куда-нибудь на воздух, ладно?
– Нет, положительно, вы знали этого Белью, он ваш шпион, Иван...
– Пол, нам нет надобности держать здесь шпиона, честное слово. Мы открыто сказали, что, если в Нагонию начнется вторжение, мы станем помогать Грисо всеми средствами, имеющимися в нашем распоряжении. Карты открыты, секретов нет; вообще, сейчас в мире мало секретов, все можно вычислить , только надобно головой поработать.
– В таком случае вычислите моего президента. Его курс.
– У вас есть свое мнение?
– Есть. Он слишком искренен, а это качество губительно для лидера, который обязан быть гибким.
– Если так, я могу спать спокойно. Но, по-моему, все обстоит иначе. Ваш военный бизнес дает на предвыборную кампанию немало денег, а он престижный человек и посему обязан рассчитаться с кредиторами. Как? Только военная промышленность может дать немедленную отдачу: сунь в производство нейтронную бомбу – вот тебе десять миллиардов реализованы, вот тебе долг погашен. Однако ему не дали запустить в серию нейтронную бомбу – слишком опасно, здравомыслящие американские политики – против; они, как и мы, понимают, что наши народы, как бы им ни мешали, все равно будут дружить – это реальная историческая перспектива, мы в нее верим. Когда не вышло с бомбой, ваш шеф попробовал перевернуться с мирными отраслями промышленности, получить деньги от них, чтобы вернуть долг военно-промышленному комплексу и – таким образом – соблюсти лицо. И он согласился на мирные переговоры. Но его, как известно, не во всем поддерживает конгресс. И он оказался между двух огней. А выбор делать надо, жизнь заставит, сами же американцы потребуют.
– Похоже, но я прав больше, чем вы, потому что можно было бы найти третий путь, ловкий , а он этого себе не может позволить...
Негр, который наливал кофе в картонные стаканчики, сказал Полу:
– А я видел вас сегодня, сэр.
– А я тебя нет.
– И вы меня видели, сэр. Вы выходили из квартиры, где убили Ивана.
– Кого?! – Пол изумился. – Какого Ивана?!
– Белью. Его настоящее имя Иван, он вынужден был называться Айвеном. Он же русский.
– Я тоже русский, – сказал Славин.
– О, простите, сэр, я никак не мог предположить, что вы русский, я думал, вы англичанин...
Славин достал пачку «Явы», вытащил сигарету, но прикуривать не стал – он вообще не курил, иногда только сосал сигарету, но и это бывало редко.
– Слушайте, а почему он здесь жил? Откуда русский в Луисбурге? Он ничего вам не говорил об этом?
– Нет. Он только пел, когда сильно надирался.
– Он всегда сильно надирался?
– Нет. Он стал особенно сильно напиваться, когда сюда начали заходить русские корабли. Ваши матросы часто пьют у меня пиво. Белью всегда сидел вон в том углу, где темно, и смотрел на них, а когда они уходили, начинал пить, а уж потом пел свои песни. Но его не били, нет, ему разрешали петь, его выгоняли только в том случае, если он начинал блевать...
– Ему разрешали петь, – повторил Пол Дик, – это очень гуманно, что ему разрешали петь, это вам зачтется на небесах. Дайте-ка мне виски со льдом.
– У нас испанское виски, сэр, виски «Дик», ваши люди не пьют его.
– Мои люди – кретины, зачем обращать на них внимание. Вы им не говорите, что это «Дик», лейте смело и ставьте под нос, только ударяйте донышком стакана так, чтобы немного виски выплескивалось.
– Спасибо за совет, сэр, я попробую. Не хотите ли сыграть в бильярд? У нас вполне пристойный стол и шары тяжелые.
– Слушайте, – спросил Славин, – а хоть раз этот самый Белью пел при русских моряках?
– Да, один раз пел, сэр, и очень плакал, когда пел, и они подарили ему открытки...
– Когда это было? – спросил Славин.
– По-моему, в декабре, сэр, но точно сказать я не могу. Я помню, что он потом выглядел каким-то испуганным, будто чего-то ждал все время.
Славин положил перед барменом открытки:
– Возьмите на память, только не позволяйте, чтобы вас убивали из снайперской винтовки.
– Спасибо за подарок, сэр, но я лучше откажусь от него – сейчас полиция спрашивает всех, кто знал Белью, а почтовых служащих увезли в отдел со всеми их книгами, проверяют письма и телеграммы. Всяко может быть, сэр, так что благодарю вас, но мы приучены бояться собственной тени...
«В декабре сюда пришли первые корабли. И наш Иван впервые увидел настоящих русских.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Нет. Я не имею права допрашивать вас, потому что вас ни в чем не обвиняют, во-первых, и не привлекают в качестве свидетеля, во-вторых. Это – беседа, и вы вправе отказаться отвечать на мои вопросы...
– Я не помню Глэбба, истый крест, не помню!
– А вот его фотография.
Парамонов взял маленькую фотографию, поднес ее близко к глазам, прищурился еще больше:
– Такую крохотулю и не разглядишь толком.
– А за рулем как же ездите?
Парамонов вскинул голову, побледнел:
– За рулем я езжу в линзах.
– Меня интересует только одно: после задержания никто не приезжал в участок спасать вас?
– Нет! Я был ни в чем не виноват! Я был трезв! Меня не надо было спасать!
– В тот день вы, действительно, не пили?
– Ни капли!
– А накануне?
– Тоже ни капли.
– Ой ли?
– Клянусь, ни капли! Я пью редко!
По тому, как Парамонов испуганно врал, Проскурин до конца понял – не он. Плохой человек, нечестный, пьяница, только к ЦРУ отношения не имеет, наверняка не имеет...
– Я уплатил им деньги, – тихо, с болью сказал Парамонов, – они там все взяточники и вымогатели, говорят, без очков нельзя...
– Сколько же вы им уплатили?
– Сто семьдесят пять. У меня было всего пятьдесят, я одолжил у друзей, и тогда полицейский порвал протокол медицинского осмотра...
– Вы не помните, как звали врача?
– Да разве до этого мне было?! Красивая женщина, тоже, кстати, в очках...
– И никто из иностранцев вам не предлагал помощь?
– Об этом-то я бы во всяком случае сказал. Поймите мое состояние! – взмолился Парамонов. – Остаться без прав в Африке – конец карьере!
– Чему конец?
– Работе, – поправился Парамонов, – я ж не успею никуда! А при тамошней жаре пешком не походишь! А концы громадные! Я бы подвел коллектив! Они ждали от меня оперативности: туда сгоняй, сюда успей!
– Более всего они, верно, ждали от вас честности. Мы навели справки, и вот что выяснилось: если бы вы рассказали все честно, наши юристы доказали бы луисбургским властям, что вы прошли нашу медицинскую комиссию и наша медицинская комиссия, входящая в международную конвенцию, позволила вам управлять автомобилем, таким образом, никто не имеет права предъявлять вам какие бы то ни было обвинения... Больше надобно уважать себя, а главное – то дело, которому служишь... А вы – взятку давали, абы карьера не кончилась.
– Вы сообщите обо всем в «Межсудремонт»? – совсем тихо спросил Парамонов.
– К сожалению, я не имею на это права, конституционного права, а то бы сообщил, наверняка сообщил.
СЛАВИН
– Здравствуйте, Андрей Андреевич.
– Здравствуйте, – ответил Зотов.
– Я бы хотел, чтобы вы помогли мне разобраться в здешней ситуации, я – Славин Виталий Всеволодович.
– Так это не ко мне.
– Все говорят, что вы лучше других чувствуете ситуацию – особенно в связи с Нагонией, наши поставки, их цикличность...
– Обо всем этом можно прочитать в наших отчетах. Только смысл... Пиши не пиши, воз вряд ли сдвинется.
– Почему?
– Да потому что глупим.
– Это умеем, – согласился Славин. – Только в данном случае хорошо бы уцепить главное звено: в чем глупим? Как поломать глупость? Положение в Нагонии заслуживает этого.
– Поломать очень просто. Портовые службы здесь нам задолжали пять миллионов. Ерунда, конечно, в сравнении с тем, что уходит на ветер, но по здешним масштабам – это деньги, а мы совестимся их потребовать, а коли не можете отдать, то хотя бы соблюдайте вежливость, обслуживайте наши суда, которые идут в Нагонию, пропускайте их первыми, не держите по трое суток на рейде. А мы миндальничаем, боимся, что нас неверно поймут, обидятся, а нас во всех здешних газетах поливают, как хотят...
– Боязнь обидеть – свидетельство силы, Андрей Андреевич, нет?
– Верно. Но каково нам будет смотреть друг другу в глаза, если задушат Нагонию? Из-за того в частности, что наши поставки идут с задержкой, а там тоже есть люди, которые умеют работать, которые уже сейчас говорят: «Русские много обещают, но не умеют сдерживать своих обещаний, график летит, мы горим из-за этого». Каково?
– Плохо. Куда как хуже.
– А мне здесь отвечают, что я – зануда и брюзга, а я не зануда, просто я чаще других езжу в порт, встречаюсь с разными людьми и убеждаюсь, что здесь решили: «Им можно сесть на шею».
– Вот вы мне и подскажите, как обо всем этом ловчей написать, ладно? У меня в два обед с одним приятелем, американский коллега, не видались с Нюрнберга...
– Дик?
– Да. Знакомы?
– Он приятель моего знакомца. По-моему, думающий газетчик, хотя обидно, спивается.
– Часа в четыре я за вами подъеду, ладно?
– Нет, в четыре я занят. Давайте-ка часов в девять.
– У меня?
– Вы где остановились?
– В «Хилтоне». Шестьсот седьмой помер.
– Шестой этаж?
– Да. Направо по коридору.
– Я знаю. Хорошо, в девять я к вам подъеду.
Пол Дик сел рядом со Славиным, выругался, буркнул:
– Вы меня втравили в хреновую историю, Иван. В какой «макдоналдс» поедем?
– В тот, который находится рядом с домом, где жил Белью.
– Он жил в бидонвилле, там «макдоналдс» вонючий, как помойка, я же обсмотрел все вокруг.
– Я тоже хочу хоть одним глазом глянуть.
– Не темните, Иван. Что вам известно об этом самом Белью? – Пол Дик протянул Славину восемь долларов. – Держите, купите сами, я бы не удержался, выпил.
– Что это?
– Не валяйте дурака, я же проиграл вам, вы лучше меня почувствовали Джона – он, действительно, спросил про вас, как вы и предполагали. Объясните, что вам известно об этом деле?
– Ничего. Я могу предполагать только лишь. Видимо, Белью снимал комнату где-то возле вокзала...
– Порта. Но тоже шум, краны под окном работают день и ночь. Дальше?
– Видимо, в комнате у него были русские книги...
– Украинские. И открытки, много старых открыток...
– На столе лежал сухой сыр и половина батона, нет?
– Сыр был очень черствый, батона не было, крекер. Вы что, были в его комнате?
– Если бы я там был, Пол, меня бы уже допрашивали. Из чего его убили? Бесшумный пистолет?
– Нет. Его жахнули с портового крана, из снайперской винтовки, через окно. Он, между прочим, вышивкой занимался, у него там салфеточек полно, скатертей, дорожек. Петушки и курочки. Слушайте, что вы о нем знаете? Вы же неспроста стали искать его, Иван...
– Какие у него были книги, Пол?
– Я забыл... Нет, я записал, конечно, но блокнот у меня в номере... Стихи. В основном, стихи.
– Каморка, краны под окном, салфетки с петушками и стихи...
– Вы здорово классифицируете факты. Раньше у вас этого не было – из Нюрнберга вы гнали чистую информацию. С годами в вас появилось прекрасное своеволие, вы бесстрашно организуете разрозненные факты в мысль.
– Загоржусь. Полиции было много?
– Две машины.
– Пресса?
– Их пустили позже, когда кончился обыск.
– Что искали?
– Черт их знает. Намекали, что он ваш агент.
– Намекать девке можно, а в такого рода деле нужны улики.
– А что, разве их нельзя сделать?
– Смысл?
– Смысл есть; жил около порта, там идут ваши суда в Нагонию, здесь сейчас начинается кампания против этого, ну а Белью в бинокль подглядывал и сигналы подавал.
Славин рассмеялся.
– А – что? – продолжал Пол. – Важно бросить дохлую кошку, пусть ее подбирают другие; виноват всегда тот, кого облили дерьмом – ему же отмываться, в конце концов.
В «макдоналдсе» возле порта, в двух блоках от того третьеразрядного отеля, где жил Белью, было душно, Славина поразило, как много там было мух: синебрюхие, жирные, они летали медленно, словно перегруженные «юнкерсы», и так же нудно, изводяще жужжали.
– Выпьем кофе, – предложил Славин, – а обедать поедем куда-нибудь на воздух, ладно?
– Нет, положительно, вы знали этого Белью, он ваш шпион, Иван...
– Пол, нам нет надобности держать здесь шпиона, честное слово. Мы открыто сказали, что, если в Нагонию начнется вторжение, мы станем помогать Грисо всеми средствами, имеющимися в нашем распоряжении. Карты открыты, секретов нет; вообще, сейчас в мире мало секретов, все можно вычислить , только надобно головой поработать.
– В таком случае вычислите моего президента. Его курс.
– У вас есть свое мнение?
– Есть. Он слишком искренен, а это качество губительно для лидера, который обязан быть гибким.
– Если так, я могу спать спокойно. Но, по-моему, все обстоит иначе. Ваш военный бизнес дает на предвыборную кампанию немало денег, а он престижный человек и посему обязан рассчитаться с кредиторами. Как? Только военная промышленность может дать немедленную отдачу: сунь в производство нейтронную бомбу – вот тебе десять миллиардов реализованы, вот тебе долг погашен. Однако ему не дали запустить в серию нейтронную бомбу – слишком опасно, здравомыслящие американские политики – против; они, как и мы, понимают, что наши народы, как бы им ни мешали, все равно будут дружить – это реальная историческая перспектива, мы в нее верим. Когда не вышло с бомбой, ваш шеф попробовал перевернуться с мирными отраслями промышленности, получить деньги от них, чтобы вернуть долг военно-промышленному комплексу и – таким образом – соблюсти лицо. И он согласился на мирные переговоры. Но его, как известно, не во всем поддерживает конгресс. И он оказался между двух огней. А выбор делать надо, жизнь заставит, сами же американцы потребуют.
– Похоже, но я прав больше, чем вы, потому что можно было бы найти третий путь, ловкий , а он этого себе не может позволить...
Негр, который наливал кофе в картонные стаканчики, сказал Полу:
– А я видел вас сегодня, сэр.
– А я тебя нет.
– И вы меня видели, сэр. Вы выходили из квартиры, где убили Ивана.
– Кого?! – Пол изумился. – Какого Ивана?!
– Белью. Его настоящее имя Иван, он вынужден был называться Айвеном. Он же русский.
– Я тоже русский, – сказал Славин.
– О, простите, сэр, я никак не мог предположить, что вы русский, я думал, вы англичанин...
Славин достал пачку «Явы», вытащил сигарету, но прикуривать не стал – он вообще не курил, иногда только сосал сигарету, но и это бывало редко.
– Слушайте, а почему он здесь жил? Откуда русский в Луисбурге? Он ничего вам не говорил об этом?
– Нет. Он только пел, когда сильно надирался.
– Он всегда сильно надирался?
– Нет. Он стал особенно сильно напиваться, когда сюда начали заходить русские корабли. Ваши матросы часто пьют у меня пиво. Белью всегда сидел вон в том углу, где темно, и смотрел на них, а когда они уходили, начинал пить, а уж потом пел свои песни. Но его не били, нет, ему разрешали петь, его выгоняли только в том случае, если он начинал блевать...
– Ему разрешали петь, – повторил Пол Дик, – это очень гуманно, что ему разрешали петь, это вам зачтется на небесах. Дайте-ка мне виски со льдом.
– У нас испанское виски, сэр, виски «Дик», ваши люди не пьют его.
– Мои люди – кретины, зачем обращать на них внимание. Вы им не говорите, что это «Дик», лейте смело и ставьте под нос, только ударяйте донышком стакана так, чтобы немного виски выплескивалось.
– Спасибо за совет, сэр, я попробую. Не хотите ли сыграть в бильярд? У нас вполне пристойный стол и шары тяжелые.
– Слушайте, – спросил Славин, – а хоть раз этот самый Белью пел при русских моряках?
– Да, один раз пел, сэр, и очень плакал, когда пел, и они подарили ему открытки...
– Когда это было? – спросил Славин.
– По-моему, в декабре, сэр, но точно сказать я не могу. Я помню, что он потом выглядел каким-то испуганным, будто чего-то ждал все время.
Славин положил перед барменом открытки:
– Возьмите на память, только не позволяйте, чтобы вас убивали из снайперской винтовки.
– Спасибо за подарок, сэр, но я лучше откажусь от него – сейчас полиция спрашивает всех, кто знал Белью, а почтовых служащих увезли в отдел со всеми их книгами, проверяют письма и телеграммы. Всяко может быть, сэр, так что благодарю вас, но мы приучены бояться собственной тени...
«В декабре сюда пришли первые корабли. И наш Иван впервые увидел настоящих русских.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48