– Жду не дождусь встречи с Нелл.
– А с Хьюго?
Этот вопрос, казалось, застал ее врасплох.
– Ну, думаю, с Нелл у нас были более близкие отношения. Хьюго всегда отвратительно вел себя с сестрой, и я вставала на ее сторону. Защищала ее.
– Нежное беззащитное существо?
Она принялась расчесывать волосы, хотя Айзенменгер, как ни старался, не мог понять, зачем это нужно – они и без того выглядели идеально. Затем щетка в ее волосах замерла, и Елена задумалась.
– Ну, она всегда была немножко не от мира сего. Знаешь, такой красивой и хрупкой, словно фея.
Последнее слово привлекло его внимание, и он задумался.
– Как Титания или фея Динь-Динь?
Елена рассмеялась.
– Определенно Динь-Динь. В ней нет ничего устрашающего.
– И Хьюго ее третировал?
– Случалось. Особенно в детстве. Кажется, позднее он начал испытывать к ней более нежные чувства.
Айзенменгер потянулся, встал и взглянул на часы. Они показывали двадцать семь минут восьмого. Елена закончила с волосами и теперь наносила на губы темно-красную помаду.
– Как бы то ни было, скоро ты сам все увидишь. Тристан тебе наверняка понравится. Он такой же занудный всезнайка, как и ты.
Айзенменгер не был уверен в том, что очень хочет сидеть за одним столом со всезнайкой, но решил воздержаться от комментариев.
– Разве что Малькольм может вызвать у тебя некоторое раздражение, – продолжила Елена. – По крайней мере, пока ты не познакомишься с ним поближе.
– Малькольм?
– Малькольм Грошонг. Он здесь управляющий. Вот это новость.
– И он будет обедать вместе с нами?
Елена рассмеялась, вдевая сережку в левое ухо.
– Это такое шокирующее известие? – осведомилась она, беря другую. – Ты еще и сноб, оказывается. А почему, собственно, Малькольму нельзя с нами пообедать? Он следит за поместьем более сорока лет и уже практически стал членом семьи. Он так предан Элеоноре.
– Я совсем не это имел в виду. Просто никто не говорил мне об этом раньше.
– Обычно его не приглашают, – вставая, ответила Елена. – У него есть собственная пристройка. Но сейчас Тереза решила, что это будет очень мило. Своего рода любезность по случаю моего приезда. – Она принялась искать сумочку, лежавшую на кровати под длинной кофтой. – Не волнуйся. За исключением новогоднего вечера, все трапезы будут лишены какой-либо торжественности. Пойдем? – Она направилась к двери.
Айзенменгер встал, подошел к Елене и легко поцеловал ее, заметив в глубине ее глаз легкую тревогу. И вдруг он понял, почему так нервничает: ему предстояло познакомиться с единственными оставшимися у нее родственниками, которые будут изучать и оценивать его.
Фетр окончательно замерзла – лицо и руки заледенели от резких порывов ветра, а ноги ломило от холода. Теперь она стояла перед дилеммой – пошевелиться, чтобы хоть немного облегчить боль в костях, или продолжать стоять, избегая тем самым другой, не менее неприятной боли, которую могло причинить любое движение. Судя по сосредоточенному лицу Сорвина, стоявшего рядом, он был менее чувствителен к северной погоде. Сорвин наблюдал за судмедэкспертом Дебби Аддисон, которая давала указания фотографу.
– Она выглядит как ребенок, – пробормотал он вслух, правда, Фетр не поняла, было ли это замечание адресовано ей. Однако Сорвин был прав. Дебби Аддисон действительно казалась здесь совершенно посторонним человеком; она смотрелась бледной истощенной дебютанткой, девчонкой, только что оторвавшейся от коктейлей на вечеринке в Уайтхолле. Дебби недавно получила должность консультанта, хотя до этого уже провела два года в качестве ординатора в местной клинике, обучаясь у старших коллег.
Однако Фетр, исполнявшая обязанности констебля всего четыре месяца и еще не избавившаяся от чувства собственной неполноценности, едва ли могла позволить себе критические замечания. Если бы доктор Аддисон проявляла больше коммуникабельности, Фетр, пожалуй, даже рискнула бы выразить ей свое сочувствие.
Она вздрогнула, и даже это непроизвольное движение причинило ей боль.
– Не жарко? – кинул на нее взгляд Сорвин.
– Да, сэр.
– Боюсь, придется еще здесь поторчать, – мрачно улыбнулся он в ответ.
Она тоже ответила ему улыбкой, испытывая благодарность за то, что он рядом. Она сравнительно недавно служила в полиции, но уже знала, что старшие офицеры редко обращают внимание на то, что чувствуют подчиненные.
– Завтра проверь показания Киллипа: когда он уехал из Суонси, когда приехал туда и сколько времени провел там со своей подружкой.
– Да, сэр.
Сорвин посмотрел на часы. Было уже девять вечера.
Дебби Аддисон закончила свою работу и теперь направлялась к ним. На ней был белый комбинезон, который удачно скрывал ее худобу и придавал ей странную округлую форму. В лучах искусственного света она выглядела еще более бледной, чем обычно. Вела она себя, как правило, вызывающе-надменно, что, по мнению Сорвина, было способом скрыть внутреннюю неуверенность.
– При первичном осмотре мне не удалось выявить каких-либо повреждений, но сказать что-то более определенное я смогу лишь после тщательного обследования.
– Неужели после этого вы сможете что-то сказать? Я имею в виду, разве огонь не уничтожил все следы? – поинтересовалась Фетр.
Аддисон не потрудилась даже улыбнуться, чтобы смягчить свой высокомерный тон.
– Уничтожить тело полностью очень сложно, констебль. Это можно сделать лишь в печи крематория; при обычном же пожаре огонь воздействует избирательно, так что некоторые участки тела оказываются сожженными до самой кости, а другие страдают весьма незначительно. Поэтому я не сомневаюсь в том, что мне удастся установить наличие более ранних повреждений.
Фетр слишком замерзла, чтобы покраснеть, однако, перед тем как опустить глаза, она успела бросить на судмедэксперта неприязненный взгляд.
– Благодарю за информацию, – пробормотала она.
– Если вы перевезете тело в морг, то завтра с утра я займусь вскрытием, – повернувшись к Сорвину, заметила Аддисон.
– Я предпочел бы, чтобы вы занялись этим прямо сейчас.
Его заявление явно удивило Аддисон, так как она не видела в этом необходимости.
– А к чему такая спешка?
– У меня есть основания спешить, – ответил Сорвин, глядя ей прямо в глаза. Аддисон помолчала, потом пожала плечами и, прежде чем двинуться к своему новенькому дорогому «мерседесу», ответила:
– Как угодно.
– Не нравится мне эта юная особа, – глядя ей вслед, тихо проговорил Сорвин.
И снова Фетр не поняла, ей ли адресована эта фраза, однако решилась спросить:
– У вас что-то вызывает подозрения, сэр?
Сорвин смотрел на машину Аддисон, которая удалялась в сторону дороги.
– По крайней мере, это не несчастный случай, – произнес он. – А это означает преднамеренность действий либо со стороны жертвы, либо кого-то другого.
– Вы считаете, что это убийство?
– Мы не знаем, был ли он жив, когда начался пожар. Возможно, он был накачан наркотиками. В любом случае нам нужны результаты вскрытия.
– А может, это самоубийство? – предположила Фетр.
Однако Сорвин относился к человечеству более скептично и вполне допускал мысль о том, что кто-то мог умышленно сжечь человека заживо в автомобиле.
– Ну, тогда это будет первый случай в моей практике, – признал он. – Впрочем, пока делать выводы рано. Посмотрим, что покажет вскрытие.
– Елена! Какое счастье, что ты снова с нами!
Мужчина, с восторженным видом произнесший это приветствие, был высок и обладал львиной гривой волос, немного крупноватым носом и широкой улыбкой, за которой открывались идеальной формы зубы. Он распростер свои объятия и, отойдя от впечатляющего мраморного бордюра, окружавшего камин, двинулся к ним навстречу.
– Тристан, – улыбнулась Елена.
Они обнялись, и Айзенменгер не смог не отметить, что объятие это было искренним и нежным. Потом они отстранились друг от друга, и Тристан, обхватив Елену за плечи, устремил на нее внимательный взгляд. Его улыбка стала еще шире. Он рассмеялся и вынес свой вердикт:
– Надо будет тебя подкормить.
Затем он расцеловал Елену в обе щеки и лишь после этого обратил внимание на Айзенменгера.
– А вы, вероятно, Джон?
Айзенменгер кивнул и пожал протянутую ему руку. Рукопожатие оказалось довольно вялым.
– А вы, вероятно, Тристан.
– Именно так. Именно так, – снова рассмеялся хозяин и обхватил Елену и Айзенменгера за плечи. – Поздоровайтесь с матушкой, а потом я налью что-нибудь выпить.
Если комната, в которой они пили чай, была уютной, но сильно обветшалой, то величественная столовая, вероятно, не ремонтировалась уже несколько веков. Айзенменгер живо представил себе приемы, которые могли бы устраивать здесь мистер Рочестер или сквайр Трелони. Потолок был высоким, стены оклеены обоями насыщенного красного цвета; старинная дорогая люстра освещала комнату неровным светом, а отделка огромного, размером с бильярдный стол камина по своему качеству превосходила мрамор Парфенона. Над камином висел оригинал какого-то пейзажа, и хотя Айзенменгеру не удалось определить авторство, он сразу понял, что картина обладает большой ценностью; кроме того, стены были украшены портретами аристократов XVIII века, выполненными с разной степенью достоверности.
Вдоль стен были расставлены шесть антикварных кресел и два столь же древних дивана. Их тонкие ножки украшала столь изысканная резьба, что Айзенменгер всерьез засомневался, смогут ли они выдержать его вес. В центре находился восьмиугольный стол из темного полированного дерева, на котором был расставлен очень изящный кофейный сервиз. Пол был застлан старыми, потертыми коврами, которые от этого не выглядели менее впечатляюще; Айзенменгер заметил в углу, в замысловатой плетеной корзинке, несколько журналов, и их вид почему-то показался ему очень трогательным.
Все это могло бы произвести сильное впечатление, если бы великолепие обстановки не затмевала величественная и хрупкая, похожая на птицу фигура, которая восседала в одном из кресел. Облаченная в пурпурное платье с яркой брошью в виде стрекозы на левом плече, она, не обращая внимания на присутствующих, потягивала шерри из хрустального бокала. Тонкие, седые до белизны волосы, были стянуты в узел на затылке так туго, что из-под них виднелась розовая кожа. Узкие бледные губы были вытянуты в одну линию, а глаза, скрывавшиеся за очками в тонкой оправе, казались неестественно большими. Кожа была настолько тонкой, что Айзенменгеру показалось, будто он различает под ней подкожную клетчатку и различные жизненно важные органы, и лишь пигментные пятна на лице и паучьих пальцах служили защитой от внешнего мира. Руки и ноги казались невероятно хрупкими, зато пальцы сжимали бокал с такой силой, что вполне могли раздавить его.
Грозная, внушающая трепет дама.
– Мама? – делая шаг по направлению к ней, окликнул ее Тристан.
Она повернулась на звук его голоса, ничуть не удивившись. Сначала ее взгляд сосредоточился на сыне, потом ее глаза скользнули по Айзенменгеру и наконец остановились на Елене. И лишь после этого на высокомерном лице появилось нечто похожее на доброжелательность. Она нахмурилась и неуверенно осведомилась:
– Да?
Она продолжала смотреть на Елену, судя по ее лицу, все еще испытывая неуверенность. Тристан подошел к ней ближе.
– Мама, ты ведь помнишь Елену? Дочку Клода Флеминга?
Айзенменгер заметил появившуюся на его лице нервную улыбку и недоумевающий взгляд старухи, который свидетельствовал об измененном состоянии сознания.
Елена подошла к старухе и наклонилась.
– Тетя Элеонора, это я, Елена. Елена Флеминг.
Похоже, это возымело действие. Глаза у старухи еще больше расширились, а на лице появилась гостеприимная улыбка, напоминавшая искреннюю радость; и все лицо ее заискрилось жизнью, существование которой до этого невозможно было даже заподозрить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54