Например, Джонсон. Когда-то они вместе работали по этому делу, и он грозил все расстроить, поэтому ей пришлось принять необходимые меры, чтобы спасти ситуацию: сейчас он уже не служил в полиции, но по-прежнему представлял опасность. Хотя и не такую серьезную, как Елена.
Елена.
Эта глупая фригидная сучка постоянно вставала у нее на пути, отказываясь признать, что ее бесценный братик может быть в чем-то виноват. Даже с Джоном Айзенменгером она перешла ей дорогу…
Беверли на мгновение задумалась, а потом издала резкий, отрывистый смешок.
– Что с тобой, девочка? – спросила она себя. – Что ты ведешь себя как школьница?
И Беверли снова рассмеялась – на этот раз своей собственной шутке.
А может, так оно и есть, подумалось ей.
– Ты стареешь, девочка, – произнесла она вслух. – Вот и менопауза уже не за горами. И горишь ты вовсе не оттого, что окна закрыты и включено отопление.
В конце концов, Айзенменгер был не настолько привлекательным – конечно, не урод, но и не жеребец, и ей уже доводилось видеть немало хлюпиков, которые начинали изображать из себя настоящих мужчин, попадая в зону действия феромонов. Так почему же она так часто о нем вспоминала? Потому что он имел вид честного человека? Или потому что предпочел ей Елену…
Беверли вздохнула и заставила себя вновь сосредоточиться на делах. Ее повышение по службе было стремительным, и не только потому, что она подминала под себя закон: она действительно хорошо работала. Поэтому она понимала, что не может проигнорировать сведения, полученные от Сорвина, и ей необходимо составить какой-то план действий.
Сорвин уже собирался уходить, когда из Вестерхэма вернулась Фетр.
– Есть что-нибудь новенькое? – спросил он.
– Есть кое-что… – Она была взволнована.
Сорвин указал ей на кресло, снял куртку и шарф и вернулся за стол.
– Ну рассказывай.
– Сначала я зашла к Блуму. Однако толку от него было мало – он сказал мне то же самое, что и вам. Зато на обратном пути я побеседовала с мистером Мейерсоном.
– Это еще кто такой?
– Он работает на заправочной станции.
– Старик с длинным носом?
– Да.
– Ну и что он тебе рассказал?
– Мойниган был крутым стервецом. Вспыльчивым, неуправляемым, а когда выпивал – выпивал же он постоянно, – то становился совсем невыносимым. Похоже, успел переругаться со всеми.
Это мало чем могло помочь делу, и Сорвин недвусмысленно дал понять это, но Фетр еще не закончила.
– Мейерсон вспомнил о его ссоре с Грошонгом, потому что сразу после нее Мойниган завалился в паб и напился.
– Мир не меняется, – вздохнул Сорвин. – Люди ведут себя как белки в колесе.
– Мейерсон присутствовал при этом, – нетерпеливо продолжила Фетр, – и видел, как вел себя Мойниган.
Естественно, она полагала, что для них важно любое телодвижение Мойнигана, и Сорвину ничего не оставалось, как играть отведенную ему роль.
– Ну и как же он себя вел?
– Он подрался с Блумом.
– Сильно? – Сорвин внезапно насторожился, утратив свой покровительственный тон.
– Все было залито кровью, – улыбнулась Фетр. – Мейерсон даже сказал… – она кинула взгляд в свой блокнот, – что он «изметелил Блума так, что морда у него выглядела так, словно по ней машина проехала».
– Правда? А из-за чего они подрались?
– Мейерсон сказал, что Блум назвал его болваном.
– Ну, это не повод для того, чтобы начинать Третью мировую войну.
– Но ведь Мейерсон сказал, что он был очень вспыльчив. Да и миссис Глисон считает, что у Мойнигана была темная сторона души.
– И что это значит? – спросил Сорвин не столько своего констебля, сколько самого себя. – Достаточное ли это основание для Блума, чтобы убить Мойнигана восемь лет спустя?
– А что, если их ссора была вызвана чем-нибудь другим?
– Например?
Глаза у Фетр забегали в поисках возможных версий.
– Может, это как-то связано с часами?
Значит, речь шла о деле Итон-Лэмберта. С минуту Сорвин с отсутствующим видом молча смотрел на Фетр, а затем словно опомнился.
– Ну, пойдем. Пора домой.
– И что вы собираетесь делать? – удивленно спросила она.
– Я собираюсь домой, – ответил Сорвин, вставая.
– Но что вы думаете об этой ссоре с Блумом?
– Я думаю, что мы еще очень мало знаем, – улыбнулся он.
Они вышли в общую комнату, где только что появился Орам.
– На улице собачий холод, – мрачно заметил он, снимая куртку. Его стол стоял рядом с наряженной елкой, и кто-то, вырезав из газеты его физиономию, наклеил ее на голову феи.
– Развлекайтесь, констебль, – бодро поприветствовал его Сорвин. Орам ухмыльнулся и хрюкнул.
В приемной Джексон беседовал с какой-то молодой женщиной, которая жаловалась на соседскую собаку.
– …Я уверена, это она загрызла одну из моих кошек. А месяц назад набросилась на моего мужа и пыталась откусить его…
Но дверь за ними закрылась, и они так и не узнали о последствиях этого членовредительства.
На улице оба остановились, внезапно ощутив неловкость. Сорвин напряженно улыбнулся.
– Может, зайдем куда-нибудь выпить?… – спросила Фетр.
Рот у Сорвина открылся, но из него вылетел лишь сконфуженно-гортанный звук.
– А-а… Не сегодня, – продолжил он. – Дела.
Фетр попыталась скрыть свое разочарование:
– Ничего.
Не слишком ли радостно прозвучал ее голос?
Сорвин кивнул, и каждый из них двинулся к своей машине. Проезжая мимо полицейского участка, Фетр попыталась выкинуть из головы мысли о Сорвине. Однако сколько она ни старалась, ей не удавалось отделаться от мыслей о Беверли Уортон.
– Сэр?
Старший суперинтендант Мотт ел сандвич с ветчиной, и на его лице проступало выражение глубокой печали. Трудно было понять, связано ли оно с качеством поглощаемой им пищи, или его вызывал сам вид ресторана. Суперинтендант был худым, лысевшим, вечно хмурым мужчиной аскетичного вида. После того как помощник главного констебля посоветовал ему чаще общаться с младшими чинами, Мотт начал время от времени питаться в ресторане, хотя это оказалось непростым делом. Приближаться к нему никто не осмеливался, и он ощущал себя выставленным напоказ раритетом, который окружен собравшимися поглазеть на него плебеями. Сначала он заходил в обеденное время, потом в перерыв на завтрак и наконец сместился к ужину, поскольку в это время в ресторане было меньше всего посетителей.
Мотт с надеждой поднял голову и посмотрел на Беверли Уортон. К нему подходили настолько редко, что он так расцвел, словно встретил старого друга, который к тому же принес ему ключи от пещеры с золотом.
– Беверли! Садитесь, садитесь. Составьте мне компанию.
У нее при себе, как всегда, была бутылка минералки, и Мотт указал на нее остатком сандвича.
– А вы когда-нибудь что-нибудь едите?
Беверли скромно улыбнулась. В участке были хорошо осведомлены насчет ее гастрономических пристрастий.
– Я не страдаю избытком аппетита.
– Надеюсь, это распространяется только на пищу, – наклонясь к ней, произнес Мотт.
Она не стала кричать, хотя ей очень хотелось это сделать. Она знала, что он проявляет к ней интерес – казалось, они все его проявляют, – но прежде он лишь украдкой поглядывал на ее ноги. Беверли нежно улыбнулась и проигнорировала грязный намек.
– Сэр, мне нужен ваш совет.
Мотт откусил кусок от своего сандвича и окинул взглядом ресторан.
– Все мы подневольные, инспектор, – не глядя на Беверли, заметил он, понизив голос. – Посмотрите хотя бы на меня: я прихожу сюда каждый день и сижу здесь, хотя мне это отвратительно. И тем не менее я это делаю. А знаете почему?
Беверли покачала головой.
– Потому что мне так посоветовали. Заметьте, инспектор – не приказали, а посоветовали. Совет бывает еще более принудительным, чем приказ. Считается, что это должно положительно влиять на моральный дух. Ха! – Он запихал в рот остатки сандвича и принялся с ожесточением жевать его. – Не знаю, как там с их духом, но от моего уже ничего не осталось.
Беверли терпеливо слушала, пока еще не догадываясь, куда он клонит.
– И вот теперь вы хотите, чтобы я дал вам совет, – со свирепым блеском в глазах произнес Мотт. – Берегитесь советов, инспектор. – И он плотоядно улыбнулся.
Беверли оставалось только гадать, что он имеет в виду. Впрочем, это не имело значения…
– Мне недавно звонил Эндрю Сорвин, – сказала она. – Вы помните его? Он работал здесь лет восемь-девять тому назад.
– Такой серьезный и целеустремленный? Который был в вас влюблен?
– Да.
– Ну и что?
– Он теперь инспектор в Херефордшире.
Брови Мотта поползли вверх к лысине.
– Уже? Неплохо. Высоко взлетел. Когда-то вы тоже стремительно поднимались по служебной лестнице, – многозначительно добавил он.
Но и эту колкость Беверли пропустила мимо ушей.
– Он рассказал мне о деле, которым сейчас занимается, – там кто-то сгорел в машине, – так вот, осматривая имущество погибшего, он наткнулся на это. – И она протянула Мотту снимок часов. – Они полностью соответствуют тем, которые фигурируют в списке украденного по делу Итон-Лэмберта, – добавила она, не дожидаясь вопроса.
– Ну и что? – осведомился Мотт. – Краденые вещи всегда со временем всплывают.
– Да, но вместе с часами была обнаружена фотография Флемингов – жертв из того дела.
Это заставило Мотта задуматься. Он посмотрел на Беверли, и она заметила в его взгляде нечто такое, чтс ей не понравилось.
– Ну и что вы хотите мне сказать?
– Не знаю. Просто я подумала, что это странно…
– Странно? Это более чем странно, инспектор. Как зовут погибшего?
– Уильям Мойниган. Никак не был связан с делом Итон-Лэмберта.
Взгляд Мотта стал ледяным.
– Хорошо бы, чтобы подобная связь не вскрылась и в дальнейшем, – тихим зловещим тоном произнес Мотт.
Он снова бросил взгляд на фотографию, пытаясь представить себе все осложнения, которые она могла с собой принести.
– Но обвинение было обосновано, сэр, – поспешила заметить Беверли.
Мотт поджал губы.
– И тем не менее ходили разные слухи, не так ли? Их дочь, адвокат, считала, что мы ошибаемся.
– От нее всегда одни неприятности. Славится своими левыми взглядами и борьбой с полицией.
Мотт помолчал, не отводя взгляда от снимка.
– Вы утверждаете, что обвинение было обосновано. – Он снова посмотрел на Беверли. – А лично вы не внесли свою скромную лепту в его обоснование?
Следущая секунда изобиловала таким количеством догадок, что Беверли показалось, будто прошел год.
Что он хочет услышать – правду или успокаивающую ложь? Если я расскажу ему о том, что произошло на самом деле, он тоже окажется замазан, и моя карьера будет окончена. Если я солгу, то, что бы ни произошло потом, он останется чистеньким.
– Нет, сэр.
Мотт неторопливо кивнул, словно догадавшись о ходе ее мыслей. А потому его следующий вопрос показался Беверли жестокой насмешкой:
– Так что же вас так тревожит? Если обвинительный приговор был справедливым, волноваться не о чем. И даже если об этом узнает дочь пострадавших, ей будет не за что зацепиться.
Ну спасибо, сукин сын.
– Дело в том, что здесь открылся один неприятный момент.
– Правда? Какой?
Беверли глубоко вздохнула.
– Возможно, у Итон-Лэмберта был сообщник.
– Что-то я не помню улик, которые указывали бы на это.
– До сегодняшнего дня их не было.
– А-а.
– И это может быть использовано дочерью погибших для того, чтобы снова поднять шумиху.
– Понятно… – Мотт выглядел неуверенным, но в его манере поведения была еще какая-то странность. И его дальнейшие слова подтвердили подозрения Беверли. – Если бы я был циником, инспектор, я сказал бы, что вы городите полную чушь. Неужто вы считаете, что эти запонки стали – как бы это сказать? – тем самым живцом?
Ни один мускул не дрогнул на лице Беверли.
– Я вас не понимаю, суперинтендант, – негодующе ответила она. – Они были найдены у Джереми Итон-Лэмберта и стали последним звеном в целой цепочке улик. Он был наркоманом, постоянно ссорился с родителями, и, вдобавок ко всему, у него не было алиби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54