– Приглашение весьма неожиданное. Я сказал им, что нам неудобно. Очень невежливый молодой полицейский, этот Фишер. Может, нам следует отказаться? Я склоняюсь к тому, чтобы отказаться. – В тоне Леонарда сквозит редкое для него раздражение.
Я подозреваю, что отказаться от этого приглашения не так уж и легко, и говорю Леонарду, что предпринимать такие попытки не стоит. Затем спрашиваю, не подхватит ли он меня на своей машине, хотя это и займет у него лишних сорок минут. Я чувствую (хотя и не объясняю Леонарду), что сегодня не смогу сама вести машину.
Полушутливо сообщаю Кэти о вызове в полицию. Говорю, что меня приглашают на допрос, и если, дескать, не вернусь домой к полуночи, пусть приедет в участок и внесет за меня залог. Но мой шутливый тон, похоже, не способен обмануть Кэти. Она, видимо, чувствует, что я перепугана. Предлагает мне помочь с выбором одежды. Я надеваю свободный жакет и тонкие брюки. Кэти причесывает меня и сует в руку помаду и тушь для ресниц. Стоит рядом и смотрит, как я подмазываю губы и глаза. Потом спускается вместе со мной на кухню и заставляет меня проглотить стакан апельсинового сока и съесть тост.
Кэти, моя защитница! Сквозь охватившее меня напряжение я понимаю, что все это время отводила ей только роль пострадавшей стороны. И, стараясь защитить дочь, обостряла в ней чувство полного бессилия. А она не хочет находиться в роли жертвы.
На пороге дома дочь крепко целует меня и шутливо поводит пальцем перед моим носом:
– Не давай себя в обиду!
По дороге в Ипсуич я почти не прислушиваюсь к мерному журчанию речи Леонарда. Что-то об оформлении завещания, цене на дом, о документах, которые он готовит мне на подпись.
В полицейском участке многолюдно. За стойкой дежурной части сидят три офицера: заполняют какие-то документы, беседуют с посетителями. Пока Леонард пытается привлечь их внимание к нам, я сажусь на скамейку между небритым мужчиной в засаленных брюках и негритянкой с грустным и обреченным выражением лица: дескать, все мы проведем в этом заведении долгие часы. Когда Леонарду все же удается пробиться к одному из полицейских, тот говорит с кем-то по телефону и просит нас подождать. Если в этой части здания и имеются кондиционеры, то работают они не самым лучшим образом. В воздухе висит застарелый запах дешевой еды и непромытых тел. Леонард вышагивает взад и вперед вдоль стойки, время от времени останавливаясь и спрашивая, сколько еще нас будут заставлять ждать. Поровнявшись со мной, он возмущенно шепчет:
– Какая наглость! Как могут они так поступать с вами в вашем положении!
«В моем положении». Вот именно. Это как раз и означает, что оно существенно изменилось.
Наконец около двух часов появляется Фишер и длинными сумрачными коридорами приводит нас в ту самую холодную комнату, где я уже была раньше. Доусон тяжело встает и выходит из-за стола, чтобы пожать мне руку. Лицо у него одутловатое и усталое. Он бросает мне короткую улыбку.
Пока мы ждем чай, царит молчание. И когда Доусон сморкается в платок, звук этот гулко отдается от стен комнаты.
В отличие от прошлого раза женщина в полицейской форме, которая принесла нам поднос с пластиковыми стаканчиками, не уходит, а устраивается на стуле возле двери. Я обращаю внимание на то, что сегодня, помимо Фишера, в комнате присутствует еще один молодой полицейский, сидящий на табурете у стены.
После того, как мы с Леонардом усаживаемся, Доусон поворачивается ко мне, включает магнитофон и произносит обычные вступительные фразы. Нос у него заложен, и голос от этого глухой и болезненный. Назвав место, время и участников процедуры, инспектор неожиданно вздергивает подбородок и, смотря мне прямо в глаза, произносит:
– Миссис Ричмонд, я должен уведомить вас, что с сегодняшнего дня мы возбуждаем уголовное дело по факту смерти вашего мужа. Расследование по нему ведется как по делу об убийстве.
Я вижу, как Леонард вскидывает голову и делает протестующий жест рукой.
– Здесь какая-то ошибка!
Не думаю, что в данном случае это подходящая реплика. Может быть, Леонард блестящий специалист при составлении завещаний, но в этой ситуации он явно делает что-то не то.
Проигнорировав восклицание Леонарда, Доусон вновь переводит взгляд на меня.
– Я понимаю, миссис Ричмонд, что для вас это неожиданность. Если вы хотите, мы можем на некоторое время прервать нашу беседу.
Я понимаю, что от меня ждут какой-то реакции. В горле першит, в желудке похолодело. В изумлении я произношу громким шепотом:
– Я не могу… Я не понимаю… Кто? Почему?
– На эти вопросы нам и предстоит ответить.
– Но у вас уже есть какие-то соображения?
– Расследование находится на начальной стадии. Пока ничего определенного сказать нельзя.
– Но вы уверены..? – восклицаю я. – Уверены, что кто-то..?
– Да, у нас есть основания для того, чтобы сделать такое предположение.
Несколько раз я произношу одно слово: «Боже!»
– Может, вы хотите, чтобы мы прервались на несколько минут? – повторяет Доусон свое предложение.
Видя, что от Леонарда мне помощи сейчас не дождаться, я отрицательно качаю головой. Вдруг лицо Доусона болезненно морщится и он едва успевает отвернуться в сторону, чтобы громко чихнуть в торопливо подставленный платок.
Неожиданно для меня самой из моих глаз скатываются две крупные слезы и звонко шлепаются на руки. Я быстро вытираю глаза тыльной стороной ладони.
Занятый своим носом, Доусон, кажется, не замечает этого. Он комкает платок и говорит:
– Я думаю, вы понимаете, миссис Ричмонд, что при сложившихся обстоятельствах мы обязаны проводить расследование весьма интенсивно. Нам придется вновь вернуться ко всем обсуждавшимся ранее вопросам, но уже максимально подробно.
Я молча киваю.
– Могли бы мы начать с двух моментов? – полуспрашивает, полуутверждает Доусон. Теперь его слова звучат как слова полицейского. – В тот день, когда вы помогали своему мужу подготовиться к плаванию, то есть в пятницу двадцать шестого марта, видели ли вы ружье, которое могло принадлежать мистеру Ричмонду?
Вопрос гулко отдается у меня в голове. Почему он снова спрашивает меня об этом? Неужели что-то знает? Я судорожно обдумываю ответ.
– Нет. Я не видела ружья.
– Ни в машине, ни на яхте?
– Я не была на яхте в тот день, – замечаю я.
Доусон принимает замечание легким наклоном головы.
– А возле яхты?
– Нет.
– Значит, вы нигде ружья не видели? – Инспектор задумчиво поглаживает свой нос.
– Нет, – повторяю я с некоторым трудом. Инспектор разворачивает свой платок (похоже, он давно уже в употреблении) и выискивает место, куда высморкаться.
– У вашего мужа было две лодки – пластиковая плоскодонка и резиновая надувная, которую в вашей семье называли «Зодиак». Не могли бы вы сказать, какая из этих лодок была в тот день у пристани?
Я качаю головой.
– К сожалению, не помню.
Доусон опускает взгляд на стол, и я вижу, что губы у него раздраженно поджимаются.
– А где-нибудь еще вы не видели их в тот день?
– Не помню.
Доусон продолжает смотреть на стол.
– Продолжаем, – тяжело произносит он. – Вопрос касается надувной лодки, которую также называют «Зодиак». Вы не могли бы сказать, где вы обнаружили ее в субботу двадцать седьмого марта, на следующий день после отплытия вашего мужа?
Этот вопрос он задал гораздо раньше, чем я рассчитывала. Ловлю себя на том, что задерживаю дыхание.
– Я рада, что вы спросили об этом, – неестественно бодро произношу я. – Потому что по глупости… – Мой рот растягивается в подобие улыбки, которую я быстро гашу. – Потому что я раньше сказала вам неправду.
В комнате повисает молчание. Оно похоже на холод или темноту. Фишер бросает на Доусона быстрый взгляд, но инспектор то ли оттого, что ожидал моих слов, то ли от большого опыта не выказывает никакой реакции. Только медленно и тяжело моргает.
– Почему же вы сделали это, миссис Ричмонд? – мрачно спрашивает Доусон.
– Мне казалось… – Я качаю головой, как бы удивляясь собственной глупости. – Мне казалось, что правда только все запутает. Что вы… всерьез поверите в версию с Аткинсом.
Боковым зрением я вижу, что Леонард недовольно хмурится, глядя на меня.
– Ах вот как? – сухо удивляется инспектор. – Вы не считали эту версию продуктивной?
– Честно говоря, я расценивала ее как бредовую. И думала, что если расскажу вам о лодке…
– Надувной лодке?
– Да. Если я расскажу о ней, вы зацепитесь за эту деталь и ситуация вновь обострится. Я думала, что мое сообщение еще больше запутает дело. Я не знала… Весьма сожалею.
Доусон сосредоточенно молчит и напряженно дышит. Учитель, рассердившийся на нерадивого ученика.
– Миссис Ричмонд, вы должны были понимать всю серьезность своего поступка.
Я сокрушенно киваю.
– Я действительно не осознавала этого.
Инспектор резко выдыхает носом воздух.
– Итак, где же вы обнаружили лодку?
– Она находилась на илистой отмели.
– Где именно?
– На некотором расстоянии вверх по течению.
– На каком именно расстоянии?
– Ну…метров пятнадцать-двадцать. Может, чуть больше.
– Вы могли видеть ее с пристани?
– Да.
– И что же вы сделали?
– Когда увидела ее? Я подумала, что лодка, очевидно, не была крепко привязана к пристани и ее отнесло в реку. Я пошла и достала ее.
Доусон снова громко сморкается. Когда в комнате наступает тишина, я слышу отдаленные голоса в коридоре.
– Можно задать вам вопрос, миссис Ричмонд? Как именно вы достали лодку?
– Ну… я прошла по илистой отмели, а потом подгребла на лодке к пристани.
– Подгребли? С помощью весел?
– Нет, одного весла, – отвечаю я. – Я села на носу лодки и, используя попеременно весло, подогнала «Зодиак» к пристани.
– Это было трудно?
– Нет, мне помогало течение.
– Течение?
– Да, отливное течение.
– А что, направления течения меняются? Интересно, зачем он это вытягивает из меня?
– Да. Утром оно направлено вниз, в сторону моря, а вечером – вверх по течению реки. Мне пришлось это освоить, – с коротким смешком произношу я.
– Когда вы гребли, и позже, у пристани, вы не заметили на лодке чего-нибудь необычного?
– Простите?
Мы оба знаем, что я прекрасно слышала вопрос. И оба знаем, что я оттягиваю ответ.
Глаза у Доусона слезятся. Он быстро моргает.
– Было ли что-нибудь такое, что привлекло ваше внимание?
– Вы имеете в виду… – Но Доусон не помогает мне с ответом. – Ну, лодка была в иле. И вовнутрь я также занесла много ила, – говорю я, пожимая плечами. – Больше ничего. Что еще такого могло там быть? – Я смотрю на Фишера, на молодого офицера у стены, как будто они могут подсказать мне ответ. – О чем идет речь? – В голосе у меня звучит обеспокоенность.
Все молчат.
– Вы почистили лодку? – продолжает Доусон.
– Да, я соскребла ил, насколько могла.
– А весла? Они находились в лодке, когда вы обнаружили ее на отмели?
Я тщательно обдумываю ответ.
– Да.
– И вы пользовались ими, когда подгоняли лодку к пристани?
– Да, одним из них.
– Весла тоже были испачканы илом?
– Я не заметила. Но не думаю.
– А больше вы на них ничего не заметили?
И тут до меня доходит! Весла! Да, да, весла! Я плохо почистила их и они обнаружили на них кровь Гарри.
– Вы мыли весла, миссис Ричмонд?
На губах у меня появляется нервная и совсем не подходящая моменту улыбка.
– Может, на них попадала вода, когда я гребла. Но специально я их не мыла.
Это точно весла. Что же это значит для меня? В мою душу закрадываются новые страхи.
Доусон молчит, что-то сосредоточенно обдумывая. Наконец он тяжело вздыхает.
– Жаль, что вы раньше не рассказали нам правду, миссис Ричмонд. – Когда он поднимает глаза, выражение лица у него жесткое, и мне в голову приходит мысль, что инспектор не поверил ни одному моему слову.
Иногда крик ребенка проникает в вас до самой глубины души, он заставляет нестись по направлению к источнику, откуда исходит угроза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66