А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Пред Господом и всеми свидетелями сей несправедливости, – он обвел взглядом толпу, – я признаю себя виновным в великом грехе. Однако не в том, который сфабриковали мои обвинители. – Де Моле вновь обратил взгляд на кардинала. – Виновен я лишь в позоре и бесчестье, в том, что под пытками и угрозами смерти признавал себя виновным в злодеяниях, кои предписывают ордену тамплиеров. Я заявляю, что благородные мужи, служившие церкви в деле защиты христианства, несправедливо оговорены. И посему считаю ниже своего достоинства бесчестить своих братьев, сея очередную ложь.
Изумленный дерзким опровержением, кардинал несколько долгих секунд безмолвствовал, прежде чем заявить:
– Огласив это данное под присягой признание, ты не оставляешь мне иного выбора, как требовать исполнения указа короля Филиппа: предать тебя огню!
Де Моле едва заметно улыбнулся. Вот наконец и финал.
Затем кардинал обратился к трем другим тамплиерам и огласил приговор. Всем – пожизненное заключение. Де Моле был шокирован, когда Гуго де Перо и Жоффруа де Гонвиль сознались во всех обвинениях.
Затем наступила очередь отвечать Жоффруа де Шарне.
Словно встрепенувшись от сна, де Шарне оскалил зубы и закричал:
– Я отвергаю все предъявленные обвинения! Бог свидетель, эта ложь на руку лишь надменному Папе и безнравственному королю. Единственный праведник сейчас здесь перед вами – это Жак де Моле. В битвах я всегда шел за ним, за ним и отправлюсь к Всевышнему!
– Ну, так будь по-твоему! – Кардинал задохнулся от гнева.
Жака де Моле и Жоффруа де Шарне перевезли на лодке на расположенный рядом Еврейский остров – здесь уже были сожжены заживо десятки тамплиеров.
Солнце садилось, и Париж окутывался тьмой.
Когда двух узников вели к столбам, черным от сгоревшей плоти, де Моле обернулся к брату-тамплиеру. За годы заточения и мук де Шарне превратился в тень того крепкого воина, которого он знал в Святой земле, но держался на удивление мужественно.
– Помните, что оставили мы в Иерусалиме, – наказал ему де Моле. – Ваша служба и жертва будут справедливо оценены Им. И день Его суда придет совсем скоро, Жоффруа. Вы совершили самый благородный поступок, на который только способен мужчина. Вы послужили Господу. Без сожалений оставьте это сокрушенное тело и не думайте о прошлом. Сегодня вечером ваша душа обретет свободу.
– Благослови вас Господь, Жак, – ответил де Шарне. – Я всегда считал своей честью служить тому же делу, что и вы.
Когда солдаты подтащили де Моле к столбу, он обратился к ним:
– Я уже неопасен вам, развяжите мне руки, чтобы я смог помолиться перед смертью.
С неохотой стражники перерезали веревки на запястьях старика, но притянули его туловище к столбу тяжелыми цепями. Наваленные вокруг де Моле дрова были из свежесрубленного дерева, а ветви с зелеными листьями: по особому распоряжению короля Филиппа еретику полагалось принять смерть на медленном огне.
Оглянувшись через плечо, де Моле в последний раз поблагодарил де Шарне, прикованного к столбу за его спиной. Как только занялся погребальный костер, заговорили колокола Нотр-Дама.
Жар пополз вверх по ногам магистра. Затем языки пламени стали поджаривать снизу его тело. Потом огонь усилился, тело магистра покрылась красными пузырями, а ноги почернели. Когда терпеть стало невмоготу, де Моле испустил мучительный крик – языки пламени лизали уже верх бедер. Он едва слышал крики де Шарне. Соединив руки, магистр воздел их к небу и завопил:
– Да падут муки мои на тех, кто неправедно осудил нас! Господь отомстит за нас и ввергнет этих людей в преисподнюю!
Огонь пожирал тело, но Жак де Моле чувствовал, как крепнет его дух.
Великого магистра тамплиеров поглотила тьма, а его плотские останки обратились в ослепительный факел на фоне ночного неба.
Пятница

47
Рим
В халате и босиком Джованни Берсеи открыл входную дверь старого городского дома, окнами выходящего на парк виллы Боргезе с идеальными цветочными клумбами, и поднял со ступени доставленную утренней развозкой «Иль мессаджеро». Солнце лишь слегка подсвечивало густую синеву над соседними домами, и фонари, выстроившиеся вдоль улицы, все еще роняли на мостовые теплый желтый свет. Это было его самое любимое время суток.
Повернувшись, чтобы зайти обратно в дом, Берсеи помедлил, глядя на железные перила, выскочившие из крепления в стене фасада и свободно болтающиеся. Кармела уже три недели пилит его, чтобы он их закрепил. Прикрыв за собой дверь, Берсеи сразу прошел на кухню.
Кофейник, как всегда выставленный по таймеру, уже вскипел. Он налил себе кофе и устроился за столом, наслаждаясь тишиной. Обхватив обеими руками тяжелую фарфоровую чашку, Джованни не спеша потягивал черный кофе, смакуя густой аромат напитка. Разве есть в мире эликсир прекраснее большой чашки отличного кофе?
В эту ночь спалось ему плохо, в голове вертелись мысли об оссуарии, скелете и потрясающем символе, обнаруженном вместе с останками. Ему было совестно, он чувствовал себя уязвимым при одной мысли о том, что прикоснулся к физическим останкам Иисуса Христа, и искал объяснения этим ощущениям. Берсеи был настоящим католиком – верующим в самую яркую историю, когда-либо сложенную человечеством. Он ходил в церковь каждое воскресенье и часто молился. И вот сегодня утром в Ватикане, уже очень скоро, его попросят обосновать свои выводы. Но как, как объяснить то, чему он стал свидетелем в эти дни?
Берсеи поскреб серую щетину на подбородке, нацепил очки для чтения и взялся просматривать первую страницу утренней газеты. Заголовок внизу страницы гласил:
«Мусульмане и евреи в ярости от нашумевшего происшествия на Храмовой горе».
Он пропустил заметку и пролистал газету до раздела комиксов. Затем, спохватившись, вернулся к первой странице.
Статьи, раздувающие сенсации из незначительных политических проблем на Святой земле, были делом обычным, но Берсеи обратил внимание, что в последние несколько дней такие заголовки неизменно присутствовали в газетах. Наверное, разговор с Шарлоттой о древней Иудее, Понтии Пилате и распятиях заставил его отнестись к прессе более внимательно. На сопровождавшем статью фото израильские солдаты и полиция пытались сдержать разъяренную толпу протестующих у знаменитой Стены Плача – западной стены Храмовой горы.
Он стал читать статью.
«Вследствие акта вандализма в пятницу на Храмовой горе Иерусалима исламские чиновники оказывают давление на израильское правительство с целью выявить подробности таинственного взрыва, который причинил серьезный ущерб памятнику старины. Местные иудеи требуют ответа: почему тринадцать израильских солдат Министерства обороны были убиты во время перестрелки, последовавшей вскоре после взрыва. К настоящему времени власти только подтвердили, что для транспортировки нападавших с места происшествия использовался израильский военный вертолет…»
«…Многие критикуют израильские власти за игнорирование слухов о том, что к инциденту имеют отношение религиозные артефакты, похищенные с места происшествия».
– Религиозные артефакты?!
– Что ты сказал, милый? – На пороге появилась Кармела, натягивающая халат поверх шелковой пижамы.
Она наклонилась поцеловать его в макушку, а затем прошла к шкафу за чашкой, шаркая по плиткам пола розовыми, с меховой опушкой тапочками.
– Да так, ничего… Просто читаю об этих беспорядках в Израиле.
– Они там никогда не успокоятся, – проговорила жена, наливая кофе в свою любимую чашку в форме головы мультяшного слоника с изогнутым хоботом-ручкой. – Пока друг друга не перебьют.
– Похоже на то, – согласился он.
Взглянув на Кармелу без макияжа, со взъерошенными волосами, Берсеи про себя улыбнулся. Столько лет вместе…
Он вновь сосредоточился на газете. Далее в статье говорилось о том, что стремления к официальному и более продолжительному договору о мире между израильтянами и палестинцами вновь отложены в долгий ящик.
– Вечером придешь не поздно?
– Надеюсь, – обронил Берсеи, поглощенный статьей.
Кармела потянула газету вниз, чтобы привлечь его внимание:
– Честно говоря, я надеялась, что, может быть, ты сводишь меня в это новое бистро… Клаудио и Анна-Мария мне его весь вечер нахваливали.
– Конечно, милая. Это было бы замечательно. Может, закажешь столик на восемь?
– А еще перила… найдется у тебя минутка до нашего ухода?
– Плохо дело… – пробормотал Берсеи.
– Посмотрим, – с улыбкой ответил Берсеи.
– Пойду приму душ. – Допив кофе, Кармела вышла.
Берсеи вернулся к статье. Сам того не замечая, он принялся читать вслух.
– «Как сообщают, подозреваемый – мужчина европейской наружности, около ста восьмидесяти сантиметров ростом и весом примерно девяносто килограммов. Власти утверждают, что он находится в стране под вымышленным именем Дэниел Марроне, и будут благодарны за любую информацию о его местонахождении».
Внезапно все вокруг как будто замерло. Джованни глубоко вздохнул и в изнеможении откинулся на спинку стула.
Напрашивалось единственное объяснение: к происходящему в Израиле имеет отношение Ватикан. Но это было невозможно. Или нет?
Берсеи попытался выстроить хронологию событий последних нескольких дней. Согласно сводкам новостей, похищение в Иерусалиме имело место в прошлую пятницу. То есть неделю назад. Почти сразу же в Ватикан прибыли и он, и Шарлотта. Она прилетела в Рим в субботу днем, он – в понедельник утром, незадолго до возвращения отца Донована и Сальваторе Конти с загадочным деревянным ящиком.
Ну конечно! Вспомнив об отпечатках волокон плетеной ткани на поверхностных наслоениях объекта, ученый отбросил свои предположения о небрежной выемке оссуария. Теперь он подозревал, что выемка проводилась наспех. Похищение?
Он вспомнил выражение лица Донована, когда тот открыл ящик: беспокойство… и что-то еще промелькнуло в его глазах. Наклейка грузоотправителя «Евростар» на ящике всплыла в его мозгу. Порт Бари – там нашел последнее пристанище святой Николай. Горячая точка для туристов на восточном, Адриатическом, побережье Италии, с прямыми морскими путями в Средиземноморье и… Израиль. Бари расположен в 500 километрах от Рима – меньше пяти часов поездом, подсчитал Берсеи. Но от Израиля – не менее двух тысяч километров.
Для такого рейса нужно сверхскоростное судно. Но со скоростью в двадцать узлов – чуть больше тридцати семи километров в час – можно дойти за пару суток. По скромным подсчетам, двое с половиной суток в море и оставшиеся полсуток – на перевозку по Италии, время транспортировки вполне укладывается в необходимый интервал.
Берсеи вернулся к колонке новостей. Тринадцать израильских солдат убито. Опытные похитители не оставили следствию каких-либо существенных зацепок.
Неужели за такой операцией стоит Ватикан? А как же израильский вертолет? Никак не вяжется. Да и как отец Донован – лицо духовное! – может участвовать во всем этом?
Что же до Сальваторе Конти…
Берсеи взглянул на фоторобот, и в душу стал заползать страх.
А что, если такой вариант: Ватикан купил оссуарий у того, кто его похитил и непреднамеренно стал участником преступления? Даже в этом случае у Ватикана появятся большие проблемы, он может быть втянут в эту грязь как невольный соучастник. Ясно одно: так или иначе, ценные предметы старины, хранящиеся в запасниках Ватикана, имеют сомнительных поставщиков.
Ученый напряженно размышлял, как ему теперь поступить. Может, посоветоваться с Шарлоттой? Или обратиться к властям?
«Нет, без твердых доказательств нелепые обвинения выдвигать нельзя», – сказал он себе.
Положив газету, Джованни подошел к телефону и попросил оператора соединить его с местной подстанцией для звонка карабинерам – военной полиции Италии, патрулирующей улицы Рима с автоматами, словно город находился на военном положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53