Слишком уж сумрачно там, капитан. Придется играть в жмурки, ничего другого не придумаешь.
— Я предпочитаю называть это русской рулеткой, — у Свенсона было безмятежное лицо человека, покуривающего воскресным днем на свежем воздухе.
— Мы удерживаем прежнюю позицию?
— Не знаю, — Рейберн оторвался от табло. — Трудно сказать что-то наверняка.
— Сандерс? — вопрос человеку у ледовой машины.
— Тонкий лед, сэр. По-прежнему тонкий лед.
— Продолжайте наблюдение. Опустить перископ... — Свенсон убрал рукоятки и повернулся к офицеру по погружению. — Давайте подъем, но считайте, что у нас на «парусе» корзина с яйцами, и надо сделать так, чтобы ни одно не разбилось.
Снова заработали насосы. Я обвел взглядом центральный пост. Все были спокойны, собранны и полны внутреннего напряжения. На лбу у Рейберна проступили капельки пота, а голос Сандерса, монотонно повторяющего «тонкий лед, тонкий лед», стал преувеличенно ровным и невозмутимым. Тревога сгустилась настолько, что, казалось, ее можно пощупать пальцами. Я тихо обратился к Хансену:
— Что-то не вижу радости на лицах. А ведь еще сотня футов над головой.
— Осталось всего сорок, — коротко ответил Хансен. — Измерение ведется от киля, а между килем и топом «паруса» как раз шестьдесят футов. Сорок футов минус толщина самого льда... А тут может подвернуться какой-нибудь выступ, острый, как бритва или игла. И запросто проткнет наш "Дельфин” посередке. Вы понимаете, что это значит?
— Стало быть, пора и мне начинать волноваться? Хансен усмехнулся, но улыбка получилась безрадостной. Мне тоже было не до смеха.
— Девяносто футов, — доложил офицер по погружению.
— Тонкий лед, тонкий лед... — пел свою арию Сандерс.
— Выключить палубные огни, огни на «парусе» оставить включенными, произнес Свенсон. — Камера пусть вращается. Сонар?
— Все чисто, — доложил оператор сонара. — Кругом все чисто... пауза, потом: — Нет, отставить, отставить! Преграда прямо по корме!
— Как близко? — быстро уточнил Свенсон.
— Трудно сказать. Слишком близко.
— Лодка скачет! — резко выкрикнул офицер по погружению. -Восемьдесят, семьдесят пять...
Видимо, «Дельфин» вошел в слой очень холодной или очень соленой воды. — Толстый лед, толстый лед! — тут же отозвался Сандерс.
— Срочное погружение! — приказал Свенсон — и теперь это уже звучало именно как приказ.
Я почувствовал скачок воздушного давления, когда офицер по погружению открутил нужный вентиль и тонны забортной воды ринулись в цистерну аварийного погружения. Но было уже поздно. Сопровождаемый оглушительным грохотом толчок чуть не свалил нас с ног: это «Дельфин» с размаху врезался в толщу льда. Зазвенели стекла, мигнув, выключились все огни, и субмарина камнем пошла ко дну.
Продуть цистерну! — скомандовал офицер по погружению.
Воздух под высоким давлением ринулся в балластную емкость — но при той скорости, с какой мы падали вниз, нам явно грозила опасность быть раздавленными давлением воды раньше, чем насосы сумеют откачать хотя бы часть принятого перед этим балласта. Двести футов, двести пятьдесят мы продолжали падать. Все будто в рот воды набрали, только стояли или сидели, как завороженные, и не сводили глаз с указателя глубины. Не нужна была телепатия, чтобы прочесть мысли всех, кто находился сейчас в центральном посту. Было очевидно, что «Дельфин» наткнулся кормой на что-то твердое как раз в тот момент, когда его «парус» напоролся на тяжелый лед. И если корма у «Дельфина» пробита, мы не остановимся в падении до тех пор, пока давление миллионов тонн воды не раздавит и не сплющит корпус лодки, в мгновение ока лишив жизни всех, кто там находится.
— Триста футов, громко читал офицер по погружению. Триста пятьдесят... Падение замедляется! Замедляется!..
«Дельфин» еще раз, неторопливо минуя четырехсотфутовую отметку, когда в центральном посту появился Ролингс. В одной руке он держал инструментальную сумку, в другой — мешочек с различными лампочками.
— Все это против природы, — заявил он, обращаясь, кажется, к перегоревшей лампочке на табло, которую он тут же принялся заменять. -Я всегда доказывал, что мы встаем поперек законов природы. За каким дьяволом людям надо соваться в глубь океана? Помяните мое слово, все эти новомодные штучки до добра не доведут...
— Вас точно не доведут, если вы не умолкнете, — язвительно бросил ему Свенсон. Но в его голосе не было упрека; как и все мы, он по достоинству оценил целительное воздействие глотка свежего воздуха, внесенного Ролингсом в насыщенную тревогой атмосферу центрального поста. — Держимся? обратился капитан к офицеру по погружению.
Тот поднял кверху палец и улыбнулся. Свенсон кивнул и взял переносной микрофон.
— Говорит капитан, — спокойно произнес он. — Прошу прощения за встряску. Немедленно доложить о повреждениях.
На пульте перед ним загорелась зеленая лампочка Свенсон нажал на тумблер, и на потолке заговорил громкоговоритель.
— Докладывает отсек управления... — Этот отсек находился на корме, как раз над машинным отделением. — Удар был прямо над нами. Пришлось зажечь свечки, кое-какие приборы вышли из строя. Но крыша над головой еще цела.
— Спасибо, лейтенант. Справитесь?
— Конечно!
Свенсон включил другой тумблер.
— Кормовой отсек?
— А мы разве не оторвались от корабля? — осторожно осведомился чей-то голос.
— Пока еще нет, — заверил Свенсон. — Что можете доложить?
— Только то, что нам придется тащить обратно в Шотландию целую кучу грязного белья. Стиральную машину, кажется, хватила кондрашка.
Свенсон улыбнулся и отключился. Лицо у него оставалось безмятежным, а под рубашкой, наверно, работал какой-то потоуловитель, потому что лично мне не помешало бы и банное полотенце. Капитан обратился к Хансену:
— Нам просто не повезло. Вот такое совпадение: подводное течение, где его не должно быть, температурный перепад, где никто не мог его ожидать, и ледяной нарост, который тоже подвернулся не вовремя. Да еще и тьма такая хоть глаз выколи. Но потребуется нам совсем немного: чуточку покрутимся вокруг, чтобы освоить эту полынью, как свои пять пальцев, прикинем скорость дрейфа льдов, ну и дадим побольше света, когда подойдем к девяностофутовой отметке.
— Так точно, сэр. Это все, что нам потребуется. Вопрос в другом: что мы все-таки собираемся делать?
— Именно это и собираемся. Немного поплаваем и попытаемся еще раз. Не люблю ронять свое достоинство, поэтому удержался и не вытер пот со лба.
Значит, поплаваем и попытаемся еще раз. Минут пятнадцать на глубине двести футов Свенсон манипулировал винтами и рулями, пока наконец не изучил очертания полыньи и не нанес их на табло со всей возможной точностью. Потом он придвинул «Дельфин» к одной из границ и приказал начать медленный подъем.
— Сто двадцать футов, — начал счет офицер по погружению. Сто десять...
— Толстый лед, — завел свою песню Сандерс. — Толстый лед...
“Дельфин” продолжал потихоньку всплывать. Я окончательно решил, что в следующий раз, когда направлюсь в центральный пост, прихвачу с собой махровое полотенце. — Если мы переоценили скорость дрейфа, — заметил Свенсон, — боюсь, мы треснемся еще разок... — Он обернулся к Ролингсу, который все еще возился с лампочками. — На вашем месте, я бы повременил с этим делом. Вдруг снова придется все менять — а ведь наши запасы не бесконечны.
— Сто футов, — доложил офицер по погружению. Его ровный голос абсолютно не соответствовал мрачному выражению лица.
— Видимость улучшается, — внезапно произнес Хансен. — Смотрите... Видимость действительно улучшалась, хотя и не слишком заметно.
На экране ТВ отчетливо обрисовался верхний уголок «паруса». А потом, совершенно неожиданно, мы увидели кое-что еще: громадную бесформенную ледяную скалу всего в дюжине футов над «парусом».
В балластные цистерны хлынула вода. Офицеру по погружению не требовалось никаких приказаний. Если бы мы продолжали, как в первый раз, всплывать со скоростью курьерского лифта, мы бы опять подпрыгнули вверх, между тем и одного такого удара с лихвой хватило бы для любой субмарины.
— Девяносто футов, доложил офицер по погружению. -Продолжаем подниматься... — шум воды, заполняющей цистерны, постепенно затих. Останавливаемся... Все еще девяносто футов. — Держитесь этой глубины, — Свенсон бросил взгляд на экран. Мы заметно дрейфуем в сторону полыньи... Надеюсь...
— Я тоже, — отозвался Хансен. — Между топом «паруса» и этой проклятой штуковиной зазор не больше двух футов. — Маловато, — согласился Свенсон. — Сандерс?
— Минутку, сэр. Что-то тут непонятное на графике... Нет, все ясно, — в его голосе наконец-то прорвалось волнение. — Тонкий лед!
Я посмотрел на ТВ-экран. Он был прав. Наискось через весь экран медленно плыла вертикальная стена льда, ограничивающая чистую воду.
— Теперь потихоньку, потихоньку, — сказал Свенсон. — Держите камеру на этой ледяной стене, потом разворот вверх и по сторонам.
Насосы принялись снова откачивать воду. Ледяная стена ярдах в десяти от нас неторопливо проплыла вниз.
— Восемьдесят пять футов, — доложил офицер по погружению. Восемьдесят...
— Не гоните лошадей, — вмешался Свенсон. — Нас больше не сносит.
— Семьдесят пять футов... — Насосы замерли, вода перестала поступать в цистерны. — Семьдесят...
“Дельфин" почти замер, как парящая в воздухе пушинка. Камера подняла объектив кверху, и теперь мы отчетливо различали верхушку «паруса» и плывущую ему навстречу корку льда. Вновь забурлила вода, наполняя цистерны, верхушка «паруса» почти без толчка соприкоснулась со льдиной, и "Дельфин” застыл в неподвижности.
— Красиво сделано, — похвалил Свенсон офицера по погружению. Давайте теперь слегка тюкнем этот ледок. Нас не развернуло?
— Курс постоянный.
Свенсон кивнул. Заработали насосы, теперь они вытесняли воду из цистерн, облегчая корабль и придавая ему дополнительную плавучесть. Время шло, вода вытекала, но ничего не происходило. Я шепнул Хансену:
— А почему он не освободится от главного балласта? В мгновение ока у вас добавится несколько сотен тонн положительной плавучести, против такого напора, да еще на малой площади, никакой лед, будь он даже в сорок дюймов толщиной, не устоит.
— "Дельфин" тоже, — угрюмо ответил Хансен. — Если мгновенно прибавить плавучесть, лодка, конечно, прошибет лед, но потом вылетит в воздух, как пробка от шампанского. Прочный корпус, может, и выдержит, не знаю, но рули нам покорежит, это уж точно. Или вы хотите провести весь крохотный остаток жизни, описывая под водой сужающиеся круги?
Мне не улыбалось провести даже самый маленький остаток жизни, описывая под водой сужающиеся круги, поэтому я умолк. Только проследил, как Свенсон подошел к пульту глубины и принялся изучать приборы. Я с опаской ожидал, что он предпримет дальше: такие парни, как Свенсон, так просто не складывают оружие, в этом я успел убедиться.
— Пожалуй, этого достаточно, — сказал капитан офицеру по погружению. Если мы прорвемся сейчас, под таким напором, то прыгнем очень высоко в небо. Выходит, лед здесь толще, чем мы рассчитывали. Постоянное давление на него не действует. Значит, нужен резкий толчок. Притопите лодку примерно до восьмидесяти футов, только аккуратненько, потом дуньте как следует в цистерны — и у нас все получится, как в пословице про барана и новые ворота.
Тот, кто установил на «Дельфине» 240-тонную махину кондиционера, ей-богу, заслуживал смертной казни: она, по моему мнению, просто-напросто перестала работать. Воздух, а вернее, то, что от него осталось, казался мне густым и горячим. Я осторожно повел глазами по сторонам и убедился, что и все другие заметно страдают от недостатка воздуха, — все, кроме Свенсона, у того, похоже, в организме прятался собственный кислородный баллон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Я предпочитаю называть это русской рулеткой, — у Свенсона было безмятежное лицо человека, покуривающего воскресным днем на свежем воздухе.
— Мы удерживаем прежнюю позицию?
— Не знаю, — Рейберн оторвался от табло. — Трудно сказать что-то наверняка.
— Сандерс? — вопрос человеку у ледовой машины.
— Тонкий лед, сэр. По-прежнему тонкий лед.
— Продолжайте наблюдение. Опустить перископ... — Свенсон убрал рукоятки и повернулся к офицеру по погружению. — Давайте подъем, но считайте, что у нас на «парусе» корзина с яйцами, и надо сделать так, чтобы ни одно не разбилось.
Снова заработали насосы. Я обвел взглядом центральный пост. Все были спокойны, собранны и полны внутреннего напряжения. На лбу у Рейберна проступили капельки пота, а голос Сандерса, монотонно повторяющего «тонкий лед, тонкий лед», стал преувеличенно ровным и невозмутимым. Тревога сгустилась настолько, что, казалось, ее можно пощупать пальцами. Я тихо обратился к Хансену:
— Что-то не вижу радости на лицах. А ведь еще сотня футов над головой.
— Осталось всего сорок, — коротко ответил Хансен. — Измерение ведется от киля, а между килем и топом «паруса» как раз шестьдесят футов. Сорок футов минус толщина самого льда... А тут может подвернуться какой-нибудь выступ, острый, как бритва или игла. И запросто проткнет наш "Дельфин” посередке. Вы понимаете, что это значит?
— Стало быть, пора и мне начинать волноваться? Хансен усмехнулся, но улыбка получилась безрадостной. Мне тоже было не до смеха.
— Девяносто футов, — доложил офицер по погружению.
— Тонкий лед, тонкий лед... — пел свою арию Сандерс.
— Выключить палубные огни, огни на «парусе» оставить включенными, произнес Свенсон. — Камера пусть вращается. Сонар?
— Все чисто, — доложил оператор сонара. — Кругом все чисто... пауза, потом: — Нет, отставить, отставить! Преграда прямо по корме!
— Как близко? — быстро уточнил Свенсон.
— Трудно сказать. Слишком близко.
— Лодка скачет! — резко выкрикнул офицер по погружению. -Восемьдесят, семьдесят пять...
Видимо, «Дельфин» вошел в слой очень холодной или очень соленой воды. — Толстый лед, толстый лед! — тут же отозвался Сандерс.
— Срочное погружение! — приказал Свенсон — и теперь это уже звучало именно как приказ.
Я почувствовал скачок воздушного давления, когда офицер по погружению открутил нужный вентиль и тонны забортной воды ринулись в цистерну аварийного погружения. Но было уже поздно. Сопровождаемый оглушительным грохотом толчок чуть не свалил нас с ног: это «Дельфин» с размаху врезался в толщу льда. Зазвенели стекла, мигнув, выключились все огни, и субмарина камнем пошла ко дну.
Продуть цистерну! — скомандовал офицер по погружению.
Воздух под высоким давлением ринулся в балластную емкость — но при той скорости, с какой мы падали вниз, нам явно грозила опасность быть раздавленными давлением воды раньше, чем насосы сумеют откачать хотя бы часть принятого перед этим балласта. Двести футов, двести пятьдесят мы продолжали падать. Все будто в рот воды набрали, только стояли или сидели, как завороженные, и не сводили глаз с указателя глубины. Не нужна была телепатия, чтобы прочесть мысли всех, кто находился сейчас в центральном посту. Было очевидно, что «Дельфин» наткнулся кормой на что-то твердое как раз в тот момент, когда его «парус» напоролся на тяжелый лед. И если корма у «Дельфина» пробита, мы не остановимся в падении до тех пор, пока давление миллионов тонн воды не раздавит и не сплющит корпус лодки, в мгновение ока лишив жизни всех, кто там находится.
— Триста футов, громко читал офицер по погружению. Триста пятьдесят... Падение замедляется! Замедляется!..
«Дельфин» еще раз, неторопливо минуя четырехсотфутовую отметку, когда в центральном посту появился Ролингс. В одной руке он держал инструментальную сумку, в другой — мешочек с различными лампочками.
— Все это против природы, — заявил он, обращаясь, кажется, к перегоревшей лампочке на табло, которую он тут же принялся заменять. -Я всегда доказывал, что мы встаем поперек законов природы. За каким дьяволом людям надо соваться в глубь океана? Помяните мое слово, все эти новомодные штучки до добра не доведут...
— Вас точно не доведут, если вы не умолкнете, — язвительно бросил ему Свенсон. Но в его голосе не было упрека; как и все мы, он по достоинству оценил целительное воздействие глотка свежего воздуха, внесенного Ролингсом в насыщенную тревогой атмосферу центрального поста. — Держимся? обратился капитан к офицеру по погружению.
Тот поднял кверху палец и улыбнулся. Свенсон кивнул и взял переносной микрофон.
— Говорит капитан, — спокойно произнес он. — Прошу прощения за встряску. Немедленно доложить о повреждениях.
На пульте перед ним загорелась зеленая лампочка Свенсон нажал на тумблер, и на потолке заговорил громкоговоритель.
— Докладывает отсек управления... — Этот отсек находился на корме, как раз над машинным отделением. — Удар был прямо над нами. Пришлось зажечь свечки, кое-какие приборы вышли из строя. Но крыша над головой еще цела.
— Спасибо, лейтенант. Справитесь?
— Конечно!
Свенсон включил другой тумблер.
— Кормовой отсек?
— А мы разве не оторвались от корабля? — осторожно осведомился чей-то голос.
— Пока еще нет, — заверил Свенсон. — Что можете доложить?
— Только то, что нам придется тащить обратно в Шотландию целую кучу грязного белья. Стиральную машину, кажется, хватила кондрашка.
Свенсон улыбнулся и отключился. Лицо у него оставалось безмятежным, а под рубашкой, наверно, работал какой-то потоуловитель, потому что лично мне не помешало бы и банное полотенце. Капитан обратился к Хансену:
— Нам просто не повезло. Вот такое совпадение: подводное течение, где его не должно быть, температурный перепад, где никто не мог его ожидать, и ледяной нарост, который тоже подвернулся не вовремя. Да еще и тьма такая хоть глаз выколи. Но потребуется нам совсем немного: чуточку покрутимся вокруг, чтобы освоить эту полынью, как свои пять пальцев, прикинем скорость дрейфа льдов, ну и дадим побольше света, когда подойдем к девяностофутовой отметке.
— Так точно, сэр. Это все, что нам потребуется. Вопрос в другом: что мы все-таки собираемся делать?
— Именно это и собираемся. Немного поплаваем и попытаемся еще раз. Не люблю ронять свое достоинство, поэтому удержался и не вытер пот со лба.
Значит, поплаваем и попытаемся еще раз. Минут пятнадцать на глубине двести футов Свенсон манипулировал винтами и рулями, пока наконец не изучил очертания полыньи и не нанес их на табло со всей возможной точностью. Потом он придвинул «Дельфин» к одной из границ и приказал начать медленный подъем.
— Сто двадцать футов, — начал счет офицер по погружению. Сто десять...
— Толстый лед, — завел свою песню Сандерс. — Толстый лед...
“Дельфин” продолжал потихоньку всплывать. Я окончательно решил, что в следующий раз, когда направлюсь в центральный пост, прихвачу с собой махровое полотенце. — Если мы переоценили скорость дрейфа, — заметил Свенсон, — боюсь, мы треснемся еще разок... — Он обернулся к Ролингсу, который все еще возился с лампочками. — На вашем месте, я бы повременил с этим делом. Вдруг снова придется все менять — а ведь наши запасы не бесконечны.
— Сто футов, — доложил офицер по погружению. Его ровный голос абсолютно не соответствовал мрачному выражению лица.
— Видимость улучшается, — внезапно произнес Хансен. — Смотрите... Видимость действительно улучшалась, хотя и не слишком заметно.
На экране ТВ отчетливо обрисовался верхний уголок «паруса». А потом, совершенно неожиданно, мы увидели кое-что еще: громадную бесформенную ледяную скалу всего в дюжине футов над «парусом».
В балластные цистерны хлынула вода. Офицеру по погружению не требовалось никаких приказаний. Если бы мы продолжали, как в первый раз, всплывать со скоростью курьерского лифта, мы бы опять подпрыгнули вверх, между тем и одного такого удара с лихвой хватило бы для любой субмарины.
— Девяносто футов, доложил офицер по погружению. -Продолжаем подниматься... — шум воды, заполняющей цистерны, постепенно затих. Останавливаемся... Все еще девяносто футов. — Держитесь этой глубины, — Свенсон бросил взгляд на экран. Мы заметно дрейфуем в сторону полыньи... Надеюсь...
— Я тоже, — отозвался Хансен. — Между топом «паруса» и этой проклятой штуковиной зазор не больше двух футов. — Маловато, — согласился Свенсон. — Сандерс?
— Минутку, сэр. Что-то тут непонятное на графике... Нет, все ясно, — в его голосе наконец-то прорвалось волнение. — Тонкий лед!
Я посмотрел на ТВ-экран. Он был прав. Наискось через весь экран медленно плыла вертикальная стена льда, ограничивающая чистую воду.
— Теперь потихоньку, потихоньку, — сказал Свенсон. — Держите камеру на этой ледяной стене, потом разворот вверх и по сторонам.
Насосы принялись снова откачивать воду. Ледяная стена ярдах в десяти от нас неторопливо проплыла вниз.
— Восемьдесят пять футов, — доложил офицер по погружению. Восемьдесят...
— Не гоните лошадей, — вмешался Свенсон. — Нас больше не сносит.
— Семьдесят пять футов... — Насосы замерли, вода перестала поступать в цистерны. — Семьдесят...
“Дельфин" почти замер, как парящая в воздухе пушинка. Камера подняла объектив кверху, и теперь мы отчетливо различали верхушку «паруса» и плывущую ему навстречу корку льда. Вновь забурлила вода, наполняя цистерны, верхушка «паруса» почти без толчка соприкоснулась со льдиной, и "Дельфин” застыл в неподвижности.
— Красиво сделано, — похвалил Свенсон офицера по погружению. Давайте теперь слегка тюкнем этот ледок. Нас не развернуло?
— Курс постоянный.
Свенсон кивнул. Заработали насосы, теперь они вытесняли воду из цистерн, облегчая корабль и придавая ему дополнительную плавучесть. Время шло, вода вытекала, но ничего не происходило. Я шепнул Хансену:
— А почему он не освободится от главного балласта? В мгновение ока у вас добавится несколько сотен тонн положительной плавучести, против такого напора, да еще на малой площади, никакой лед, будь он даже в сорок дюймов толщиной, не устоит.
— "Дельфин" тоже, — угрюмо ответил Хансен. — Если мгновенно прибавить плавучесть, лодка, конечно, прошибет лед, но потом вылетит в воздух, как пробка от шампанского. Прочный корпус, может, и выдержит, не знаю, но рули нам покорежит, это уж точно. Или вы хотите провести весь крохотный остаток жизни, описывая под водой сужающиеся круги?
Мне не улыбалось провести даже самый маленький остаток жизни, описывая под водой сужающиеся круги, поэтому я умолк. Только проследил, как Свенсон подошел к пульту глубины и принялся изучать приборы. Я с опаской ожидал, что он предпримет дальше: такие парни, как Свенсон, так просто не складывают оружие, в этом я успел убедиться.
— Пожалуй, этого достаточно, — сказал капитан офицеру по погружению. Если мы прорвемся сейчас, под таким напором, то прыгнем очень высоко в небо. Выходит, лед здесь толще, чем мы рассчитывали. Постоянное давление на него не действует. Значит, нужен резкий толчок. Притопите лодку примерно до восьмидесяти футов, только аккуратненько, потом дуньте как следует в цистерны — и у нас все получится, как в пословице про барана и новые ворота.
Тот, кто установил на «Дельфине» 240-тонную махину кондиционера, ей-богу, заслуживал смертной казни: она, по моему мнению, просто-напросто перестала работать. Воздух, а вернее, то, что от него осталось, казался мне густым и горячим. Я осторожно повел глазами по сторонам и убедился, что и все другие заметно страдают от недостатка воздуха, — все, кроме Свенсона, у того, похоже, в организме прятался собственный кислородный баллон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45