Или наших ты и за людей не считаешь?! Слушай, Петро, - остановившись возле Лагуты, сказал Чепиков неожиданно твердым и трезвым голосом, - последний раз говорю: отстань от Маруси, не приваживай, не задуривай. Не смей тянуть в свое кубло. Плохо ей, Лагута, от твоих молитв и радений. Она уже людей не видит. Сама не своя ходит. Если с ней беда случится, я из тебя душу вытрясу!
- Не угрожай, Иван, ибо ты не мне грозишь, а самому господу Иисусу Христу. А он и наказать способен.
- Меня? За что? Это не я, а ты здесь при немцах царствовал! - Чепиков вдруг, схватив Лагуту за рубашку, стащил с лавки.
- Так вот ты для чего позвал меня, брат мой! - пытаясь освободиться из цепких Ивановых рук и едва выговаривая слова, прохрипел Лагута. Свят-свят! Глаза у тебя аки сатанинские! Вот так зло из тебя и выпирает, Иван. - Он дернулся, вырвался наконец из рук Чепикова, попятился и выскочил за дверь.
Чепиков еще минуту покрутился по комнате, потом тяжело опустился на табурет... Когда поднял голову, увидел в дверях Марию.
- Зачем так, Иван? - тихо произнесла она, войдя в хату. - Обидел человека! Он за нас богу молится. Он и тебе добро сделает. Пойди к нему. Бог простит. Покайся, пока не поздно, за плохие мысли твои. - И она заплакала.
- Марусенька, любимая, - протянул он к жене руки, - не нужно к нему ходить, никогда. Все это вранье собачье. Слышишь меня? Вранье это.
- Господь захочет - и у нас дитя будет. Покайся! - твердила свое Мария.
- Ну, не будет - горе небольшое. Лишь бы ты была со мной. Пропаду я без тебя, Марусенька... Ну иди же ко мне!
Мария вырвалась из его объятий.
- Вот видишь, - горько покачала она головой, - ты только о себе да о грехе думаешь. А брат Петро без греха - о всех нас.
Иван Тимофеевич снова попытался было привлечь жену к себе, но она не сдвинулась, стояла словно каменный столб, чуть отклонившись назад.
- Да иди же ко мне, милая, повезу тебя снова в Киев. Хочешь, к московским врачам? А Лагута твой - мошенник и негодяй! Всю жизнь он такой!..
- Да ты пьяный! - отшатнулась Мария, вскрикнула: - Мама! - И выбежала из хаты...
...Еще долго после этого Чепиков ходил по комнате, нервно сжимая кулаки. Потом решительно направился в сени и принялся шарить в темноте на одной из верхних полок.
Наконец достал какой-то завернутый в тряпку предмет. Развернул, бросил тряпку под ноги... В слабом комнатном отсвете матово блеснула черная сталь пистолета.
Несколько секунд Чепиков держал парабеллум на ладони, словно взвешивая его, потом нырнул из сеней в темноту ночи. На него дохнуло густыми запахами трав и речной влагой.
Тихо. Небо мерцало звездами. Можно было различить крышу дома, заборчик внизу. Чепиков глянул на прямоугольник Степанидиного окошка - оно уже не светилось, и он не мог понять, то ли Мария с матерью легли спать, то ли куда-то ушли. А впереди, сливаясь с непроглядно черной стеной леса, возвышалась хата Лагуты, тоже с погасшими окнами.
Чепиков постоял на крыльце, всматриваясь в темноту и прислушиваясь к ночной тишине. Потом сошел на землю, перепрыгнул через заборчик и неслышно двинулся двором, заросшим спорышом, к соседнему дому.
Подкрался к окну, под которым - он это знал - стояла широкая кровать Лагуты. Сжимая пистолет, легонько коснулся левой рукой стекла. Оно зазвенело под пальцами.
Казалось, зазвенело и в сердце, в жилах, во всем теле. В комнате над белой занавеской показался силуэт Лагуты. Чепиков представил себе, как пуля пролетит сквозь стекло, оставив небольшую аккуратную дырочку, и человек в белой рубашке осядет вниз или упадет на пол и, уже мертвый, ударится головой о доски.
Узнав Чепикова, Лагута распахнул створки окна.
- Ну, чего тебе, Иван? - мягко спросил он.
- Петро, - угрожающе произнес Чепиков. - Я тебя предупреждал... - От нервной дрожи он даже не смог поднять высоко пистолет.
Увидев в руках Чепикова оружие и поняв его намерение, Лагута мигом бросился на пол...
Чепиков не сразу сдвинулся с места. Постоял, облизал пересохшие губы. Потом ступил слабыми ногами раз, второй и поплелся прочь от окна, но не к своей хате, а в противоположную сторону, в лес, который словно тайком следил за ним.
Тишина снова сковала мир, лес закрыл звезды, тянул к Чепикову острые сухие ветви. Он шел наобум, спотыкаясь, не выбирая дороги... Через какое-то время, остановившись на небольшой поляне, стал целиться из пистолета в фантастически очерченное, высокое, как Лагута, дерево. Его терзала неудовлетворенная потребность нажать на спусковой крючок. Резкий выстрел разорвал ночь, разбудил лес и забухал, застонал над Росью. Над самой головой Чепикова тревожно ухнул сыч, зашумели разбуженные птицы. Высокое темное дерево не только не упало, а, казалось, двинулось на него, и он выстрелил снова и снова...
После этого напряжение сразу спало, Чепиков опомнился и бросился к дому.
Вскоре он выбежал из леса прямо к своему двору. Вокруг стояла та же сонная тишина. Ни в его хате, ни у Степаниды, ни у Лагуты, как и раньше, света не было. Мерцавшие звезды так же мирно смотрели из черной бездны, где-то привычно проскрипел дергач, неподалеку била в берег Рось.
У Чепикова будто камень упал с души.
Постоял, присматриваясь к дому соседа, к тому окну, за которым стоял Лагута, в кого он хотел выстрелить, и почувствовал такую усталость, словно проделал неимоверно тяжкую работу...
На полу в сенях Чепиков нашел тряпку, завернул в нее парабеллум и положил его назад в тайник.
Уснул он в эту ночь неожиданно быстро...
VI
Коваль еще не ложился спать, когда Макаровна постучала и сказала: "Вас к телефону".
Дмитрий Иванович как сидел за столом в форменных брюках, в тапочках и майке, так и вышел в коридор.
- Товарищ подполковник, - послышалось в трубке. - Докладывает помощник дежурного по райотделу старший сержант Буряк... Вас тут гражданочка из Киева разыскивает.
- Какая гражданочка? - не мог понять Коваль. И вдруг... ему даже не поверилось, но оттого, как забилось сердце, прилила к лицу кровь, сразу обо всем догадался. Так должно было случиться, иначе и быть не могло. Этот телефонный звонок он давно ждал.
- Товарищ подполковник, - снова послышался мужской голос. - Фамилия, говорит...
- Дайте ей трубку! - не дослушав сержанта, крикнул Коваль. - Да побыстрей!
А потом они молчали. Молчание длилось, кажется, целую минуту, длинную как жизнь.
Она прошептала едва слышно, не своим от волнения голосом:
- Дмитрий Иванович...
"Почему не "Дмитрий"? Ну, ясно... - Он представил себе строгую официальную обстановку комнаты дежурного по райотделу. - Ведь рядом стоит сержант".
- Я сейчас буду... Подожди меня. Как ты меня нашла? - И тут же добавил: - Дай трубку дежурному... Пусть побудет у вас, - сказал Коваль, не подумав, что для сержанта это могло прозвучать как приказ задержать женщину.
Он был охвачен радостным чувством праздника, которого ожидают давно и который пришел, вдруг сделав эти минуты самыми прекрасными в его жизни. Бросился в комнату, мигом оделся и, застегивая на ходу пуговицы, выбежал на улицу.
Ружена услышала торопливые шаги Коваля, которые раздавались на тихой ночной улице, и вышла на крыльцо.
Они стояли, выхваченные из ночной темноты ярким светом, бившим из окон комнаты дежурного, прильнув друг к другу, и молчали.
- Ну вот... - выговорил наконец Коваль.
- Да, - словно бы все объяснила этим Ружена. Могла многое рассказать Дмитрию Ивановичу - о том, как трудно было ей лететь на курорт без него, об Афонских пещерах, об одиноком Матушкине и еще многое другое. Но в эту минуту ничего не хотелось говорить. Как будто боялась словами развеять необъяснимое чувство легкости и покоя, которое охватило ее. Понимала, что приехала на Рось не только потому, что с Дмитрием Ивановичем может что-то случиться, - больше всего потому, что они должны быть вместе, всегда вместе.
Они сошли с освещенного крыльца и, казалось, нырнули в мягкую ночь.
Коваль осторожно взял Ружену под руку, чтобы не оступилась на незнакомой дороге, будто это не она лазила по скалам в своих экспедициях. Шли молча, прижимаясь друг к другу. И только возле гостиницы он заговорил:
- Здесь гостиница. Думаю, и для тебя найдется комнатка...
ГЛАВА ПЯТАЯ
I
Чепикову передачи никто не приносил. Ганне Кульбачке тоже. Впрочем, и некому было носить. У Чепикова никого из родных здесь не было, теща - та ни за что бы не принесла. Что же до одинокой Ганны Кульбачки, то она ни с кем на хуторе не дружила, а уж клиенты ее вряд ли додумались бы побеспокоиться о своей радетельнице. Они всегда десятой дорогой обходили старый двухэтажный дом в конце улицы, где помещалась милиция.
В этот день опытный глаз дежурного по райотделу приметил пожилую женщину в темном платье, в растоптанных туфлях, повязанную до бровей черным платком. Она сидела на скамье напротив милиции, зажав в ногах кошелку и внимательно осматривая людей, которые входили в это помещение и выходили из него. Казалось, кого-то высматривала. Наконец поднялась и о чем-то спросила женщину, проходившую мимо. Та пожала плечами и махнула рукой в сторону милиции. Старая женщина снова опустилась на скамью. Но через несколько секунд решительно поднялась и, не оглядываясь, быстро пошла прочь.
Занятый своими делами, дежурный сразу же забыл о ней, но, к его удивлению, через некоторое время снова увидел ее на том же месте.
Посидев несколько минут, женщина встала и медленно приблизилась к райотделу, затем нерешительно поднялась на крыльцо. Отважившись, осторожно приоткрыла дверь в дежурную комнату и, увидев в ней милиционеров, отступила назад.
Дежурный уже хотел было выйти и поинтересоваться, кого она здесь ищет, но женщина сама бочком протиснулась в дверь и, ни на кого не глядя, спросила:
- Тюрьма тут?
- Здесь не тюрьма, гражданочка, а милиция, - ответил дежурный.
Все, кто был в комнате, с интересом посмотрели на посетительницу.
Старуха беспомощно развела руками и уже собиралась было уйти, но дежурный спросил:
- Вы, собственно, кого ищете, гражданка? По какому вопросу? Да вы не волнуйтесь, - добавил он. - Может, вам нужна помощь? Говорите.
Женщина поставила кошелку у ног, прижала ее к барьеру, разделявшему комнату, и, по-прежнему не поднимая взгляда, сказала:
- Мне бы Ганну Кульбачку увидеть. Которую забрали. Из Вербивки. Тут она?
- Вы из Вербивки? - поинтересовался дежурный.
- Я из Черкасс приехала.
- А кто ей будете?
- Сестра во Христе. Поесть ей принесла. Слышала, в тюрьме она. - И женщина мигом вытянула из кошелки узелок и положила на барьер.
- Что в нем? - спросил дежурный.
- Хлеб милосердный. Чем богата...
- Развяжите.
Старуха поспешно стала развязывать узелок.
Убедившись, что в передаче, кроме хлеба, и в самом деле ничего нет, дежурный после короткого раздумья поднял трубку телефона и стал куда-то звонить.
- Если начальство разрешит... - сказал он старухе и добавил: - А хлеб у нас дают, и приварок тоже...
Доложив майору Литвину о просьбе посетительницы, он молча взял со стола лист бумаги и протянул ей.
- Свидание не разрешается. А передачу примем. Пишите заявление. Начальнику райотдела. От кого - фамилия, имя, отчество, адрес. Паспорт есть?
- Нет, - ответила женщина, отводя рукой от себя лист. - Неграмотная я. А звать Федорой.
- Ну, хорошо, - согласился дежурный, уже решив, как ему следует действовать. - Напишу за вас. Значит, Федора. По отчеству как? Фамилия? Адрес?..
Записав данные, которые сообщила о себе посетительница, он взял узелок и положил на свой стол.
Федора низко поклонилась ему. Когда она закрыла за собой дверь, дежурный тут же доложил майору, что посетительница ушла. Проверять указанные ею сведения при необходимости уже должен был уголовный розыск.
* * *
Утром следующего дня капитану Бреусу так и не удалось найти Коваля. Дважды был в гостинице; не застав там Дмитрия Ивановича, попросил Макаровну, как только он появится, позвонить ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36