Имеется заключение экспертизы.
Кульбачка никак не могла полностью взять себя в руки. Ее всегда бледное лицо еще больше побледнело, покрылось пятнами. Казалось, она даже помолодела от волнения.
- В глине испачкали туфельки, в той, что у стены за домом Лагуты лежала, - прокомментировал он вывод экспертизы.
- Да разве только там глина? - наконец сообразила, что ответить, Кульбачка. - Ее во многих дворах набросано. Жатва кончится, хаты будут мазать и ремонтировать.
- Но там кроме глины был еще мел на козлах, и вы его разнесли по всему дому. Нет, ночью по комнатам Лагуты ваши туфельки ступали. И ваши руки брались за подоконник и раму окошка, через которое пробрались в дом. Это установлено, и ваше признание не обязательно. Объясните только, зачем вы туда пробирались, что искали и что нашли?
Что могла ответить на это Кульбачка? Тут уже никакая выдумка не спасала. Ганна молчала. А может, нервный спазм сдавил ей горло, лишил голоса. В конце концов она поступила так, как обычно в безвыходном положении поступают женщины: она расплакалась.
Коваль поднял трубку телефона, набрал номер.
- Сидор Тихонович, зайдите ко мне. И Бреуса позовите.
Кульбачка продолжала плакать. Коваль не мешал ей. Она плакала и тогда, когда вошел Литвин с капитаном, - откуда только брались слезы! Но Коваль видел, что они искренние, - Ганне и в самом деле было тяжело.
Наконец она перестала плакать и только всхлипывала.
- Все? - резко спросил Коваль. - Выплакались? Теперь рассказывайте. И он повторил свой вопрос: - Зачем вы проникли в дом Лагуты после его убийства?
- Я там не была... - упорствовала Ганка и обтерла платочком мокрое лицо.
И без того не очень большие глаза капитана Бреуса стали еще меньше.
- Разрешите, товарищ подполковник? - обратился он к Ковалю.
Дмитрий Иванович кивнул.
- А где вы находились восьмого июля между десятью и одиннадцатью часами вчера, когда произошло убийство?
Ганка растерянно заморгала.
- Дома вас в это время не было. Вернулись вы уже после того, как Лагута и Чепикова были убиты, - сухо проговорил капитан. - Где вы находились в это время? Можете объяснить?
- Дома была, - прошептала Ганка белыми губами, понимая, что ей предъявляют обвинение, перед которым и торговля самогоном, и спекуляция овчинами, да и все другое становятся мелочью.
- Неправду говорите, - твердо заявил капитан. - Вот свидетельство, товарищ подполковник. - Бреус расстегнул планшет и вынул оттуда исписанные листки. Один за другим он положил их на стол перед подполковником.
- Ясно, - сказал Коваль, мельком глянув на протокол. - Но вернемся все же к нашим баранам, - не обошелся он без своей любимой поговорки. Итак, - проговорил он сурово, - гражданка Кульбачка, зачем вы проникли в дом Лагуты?
- Я искала там свои письма, - вдруг выпалила Кульбачка. - Это было во вторник, двенадцатого июля, а восьмого вечером я была дома. Вы меня свидетелями не пугайте, - повернувшись к Бреусу, неожиданно дерзко сказала она. - Знаем мы ваших свидетелей. И у меня есть свидетели, которым я в это время отпускала водку.
- Ночью? - удивился Литвин.
- Почему ночью? В половине одиннадцатого или в одиннадцать. Когда убийство было... Вот и судите меня за то, что я после семи водкой торговала. Скажите на милость! - И она истерически рассмеялась. - Может, вы меня и в убийстве подозревать будете? Странный вы человек, Юрий Иванович, - вскинула она глаза на Бреуса. - Как у той свекрухи, у которой всегда невестка виновата. Пусть человека в хате и не было, лишь бы его кожушок там висел. Знаю, давно вы на меня зуб точите.
Глаза у капитана Бреуса заблестели. Что-то его развеселило в словах Кульбачки.
- Давайте по порядку, - произнес Коваль. - Какие письма вы искали ночью двенадцатого июля в доме убитого гражданина Петра Лагуты?
- Личные.
- Почему хотели их забрать?
- Это были такие письма, гражданин подполковник, что милиции к ним дела нет.
- Любовные? - снова позволил себе вмешаться капитан.
- Может, и любовные! - с вызовом ответила Ганка. - Это уже мое дело. И никому отчитываться не обязана.
Она зло смерила взглядом Бреуса с ног до головы. Ей казалось, что сейчас это для нее самый непримиримый противник.
- И вы нашли их? - спросил Коваль.
- Нет. Где уж там после вашего обыска! - Она махнула рукой.
- Никаких писем мы не изымали, - заявил Бреус.
- А может, там никаких писем и не было? - заметил начальник милиции. - Может, вы, гражданка Кульбачка, искали что-то другое?
Ганка ответила не сразу, пробурчала после паузы:
- Что же мне было там искать?
- Вы заявили, гражданка Кульбачка, что есть свидетели, которые подтвердят ваше алиби. Назовите их, - сказал Коваль.
- Ну, хотя бы Микола. Шофер наш из потребсоюза, - торопливо выпалила Кульбачка. - Как сейчас помню: я ему бутылку "Московской" отпустила, очень просил. Я и пожалела его.
- Микола? - переспросил Коваль. - А фамилия?
- На деревне его Гоглюватым называют... А мы у себя в райпотребсоюзе - Микола да Микола... Юрий Иванович его хорошо знает.
- Правильно, Гоглюватый его фамилия, - согласился Бреус. - Есть такой.
- А еще кто у вас свидетель?
Ганка буркнула что-то вроде того, что, мол, разве одного недостаточно.
Обращаясь к Бреусу, который внутренне торжествовал, Коваль попросил:
- Позовите свидетеля.
Кульбачка не поверила своим глазам, когда Гоглюватый переступил порог кабинета.
- Садитесь, - пригласил его Коваль. - И расскажите, что вы знаете о вечере восьмого июля, где были, с кем встречались...
Микола повторил свои, записанные капитаном, показания. Чем дольше он рассказывал, тем сильнее хмурилась Ганка. Память у Гоглюватого оказалась цепкой. Несмотря на то, что, ожидая тогда продавщицу, он был выпивши, все подробности помнил.
- Значит, вы утверждаете, гражданин Гоглюватый, что долго ждали гражданку Кульбачку? И прибежала она уже после выстрелов. Как долго вы ее ждали?
- Точно не знаю, врать не стану! Но не сразу пришла. Долгонько ее не было, - сказал Микола.
- Как "долгонько"? Как "долгонько"? - не выдержала Ганна. - Я же в своей хате была, когда Чепиков стрелял. А потом выбежала. Залил ты себе, Микола, глаза и болтаешь.
- А где вы были перед этим? - спросил ее Коваль.
- Перед чем? Из дома весь вечер никуда не выходила.
- Как же это никуда не ходили, тетка Ганна? - искренне возмутился Гоглюватый. - А почему я вас столько ждал? Стучался. И темно было в вашей хате. И прибежали вы запыханные. Еще и испугались меня, когда я из-за дерева вышел. "Свят, свят!" - закричали. - Гоглюватый рассердился на продавщицу и решил не щадить ее. - И просили еще никому не рассказывать...
- А что не рассказывать? - спросил Коваль.
- Откуда я знаю.
- Ясно, - резюмировал Бреус. - Не рассказывать, когда она прибежала.
Коваль отпустил Гоглюватого, который, не глядя на Ганну, вышел из кабинета. Все какую-то минуту молчали, словно подытоживая услышанное.
Потом подполковник сказал:
- Есть свидетели, гражданка Кульбачка, которые видели вас около двадцати трех часов восьмого июля, когда вы спешили к своему дому. Остается уточнить: было это до выстрелов или после них. Придется провести очную ставку с этими свидетелями... Или, может, вы сами расскажете? Так для вас будет лучше.
- Я все сказала, как было. Мне скрывать нечего... - решительно заявила Ганка и сжала губы, как бы говоря, что больше ничего от нее не добьются.
VII
- Расскажите, как к вам попал пистолет? И где вы его прятали?
- Не знаю никакого пистолета, - Чепиков даже протянул руки, словно показывая, что у него ничего нет.
Коваль обратил внимание на большие руки Чепикова с заскорузлыми пальцами и твердыми желтыми мозолями на ладонях, расцарапанных, с въевшейся в кожу чернотой.
Руки всегда производили впечатление на Дмитрия Ивановича. Они могли рассказать не только о том, как совершалось преступление, но и о том, как жил человек и даже почему произошло его падение. Целую гамму чувств, картину душевного состояния, биографию подозреваемого мог прочитать подполковник по рукам. Не как хиромант - по линиям ладони и не как криминалист-дактилоскоп - по отпечаткам пальцев, а просто как человек с большим жизненным опытом.
Вот и сейчас руки не только Чепикова видел он. В памяти всплыли массивные, лопатоподобные руки Кравцива - закарпатского воришки, который никак не мог уместить их на своих коленях; вспомнил уверенные вельможные руки управляющего "Артезианстроя" Петрова-Семенова, считавшего, что сумеет избежать наказания; тонкие нервные пальцы художника Сосновского; ревматические, с утолщенными суставами пальцы старого эсера Козуба, усилием воли сдерживавшего их дрожь... Нет, ни одни из этих рук не были похожи на руки Чепикова.
Кого они напоминали? Не интенданта ли?.. Как же его фамилия?.. Тогда Коваль был еще младшим лейтенантом. Сколько времени прошло! Неудивительно, что фамилия забылась... А вот руки его, наверное, до смерти помнить будет... Интендант прибежал чуть свет в милицию растрепанный, перепуганный. Руки дрожат. "Ночью, - говорит, - выехал по тревоге в лагерь, а когда вернулся, квартира - разграблена, жена задушена, лежит в коридоре..."
Коваль с оперативной группой немедленно выехал на место происшествия, на окраину Киева.
Во дворе у интенданта жутко выла огромная овчарка.
Коваль попросил взять собаку на цепь.
Хозяин поймал пса...
Подполковник вдруг вспомнил его фамилию - Бойцов.
Интендант, вцепившись в собаку, начал застегивать ошейник. Пес упирался и рычал, казалось, не только на чужих, но и на хозяина. Это, видимо, удивило и самого Бойцова. Все же он справился с овчаркой и защелкнул замок ошейника. Молодой инспектор милиции Коваль обратил внимание, как хозяин держит вырывавшуюся собаку, как сжимают его сильные пальцы ее шею, как дрожат от напряжения руки, и его словно током ударило. Пригляделся внимательнее к Бойцову. Говорит, приехал из лагеря, с песков, а у самого даже сапоги не запылены!.. Осмотрев труп женщины, Коваль подозвал товарищей и тоном, не допускавшим возражений, приказал интенданту:
"А теперь, Бойцов, расскажите, как вы задушили жену?.."
И убийца сознался.
Руки Чепикова... Нет, они не похожи на руки того интенданта. У Бойцова были будто из дерева вытесаны... А у Чепикова обычные, рабочие, живые человеческие руки. Только сейчас они словно измученные, будто каждая мозоль и царапина жалуются на неласковую судьбу.
- Так как же, Иван Тимофеевич? Пистолет у вас был системы "парабеллум". - Как всегда на допросе, Коваль не торопился, считая, что время работает на него, а не на подозреваемого. - Вы носили его с собой. Есть свидетели. Приблизительно за месяц до убийства даже уронили его на землю возле ларька. Вы еще оглянулись, не видел ли это кто-нибудь. И в лесу недавно забавлялись этим оружием.
- Выдумки все это, - поднял голову Чепиков. - Никакого пистолета у меня не было. Ни в каком лесу я не стрелял. И ничего у ларька не ронял. Кто мог видеть? А в лес ходил, когда людей не было. Мне со своей бедой ни с кем не хотелось делиться.
Сегодня он был не таким агрессивным, как в прошлый раз: начинали сказываться дни, проведенные в камере, да и все сильнее давили на него доказательства, собранные уголовным розыском. Конечно, не последнюю роль сыграло и то, что нервное потрясение, особенно ощутимое в первые дни, уже притупилось. Чепиков весь словно охладел, поник.
Коваль выдвинул ящик стола и достал папку с материалами дела.
- Вот, - сказал он, найдя нужный лист. - Показания гражданки Кульбачки. Она видела из своего ларька.
- Кульбачка? Гапка, значит. Подлая она, гражданин подполковник...
- Нам все или почти все известно, - продолжал Коваль, - и отказываться не стоит. В прошлый раз вы считали возможным отмалчиваться, даже грубить. Но теперь должны изменить свое поведение.
Чепиков оставался глухим к словам Коваля.
- Обстоятельства против меня, - тихо произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36