А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Вспомни, пожалуйста, желтые ботинки.
Очевидно, со стороны мои речи казались речами безумца. Однако говорил я и действовал исключительно по наитию. Освободив аутиста, потребовал его одежду.
— Пойдем на улицу, — говорил. — Там будет дождик. А потом радуга. Помнишь, мы смотрели радугу. Она красная, синяя, зеленая, желтая? «Радуга это праздничный хомут неба», помнишь?
Не знаю, насколько моя бессвязная речь была целебна, однако произвела должный эффект. Корчи прекратились, и я увидел, как из выемок мертвых глазниц выкатываются боллинговые шары зрачков. Смысла в них хватило ровно настолько, чтобы воспринять меня, как явление родное и дружелюбное.
— Живем, Илюша, — натягивал на него майку. — Все будет хорошо, родной.
— Ыыы, — кособочился ртом, словно жалуясь.
— Сейчас погуляем, покушаем…
— Ыыы.
— Никто больше обижать нас не будет, — утверждал, поднимая за руку. Пойдем! Делай — раз!
Аустист встал на ноги, как исполин после долгого беспробудного сна, совершил первый шаг, потом второй:
— «Раз! О человек! Слушай! — забормотал. — Два! Что говорит глубокая полночь? Три! Я спала. Четыре! Пробудилась я от глубокого сна. Пять! Мир глубок. Шесть! И глубже, чем думал день. Семь! Глубоко его горе. Восемь! Радость превозмогает боль. Девять! Горе говорит: Погибай! Десять! Но всякая радость хочет вечности. Одиннадцать! Хочет глубокой, глубокой вечности.»
Вот такая вот бодрая поступь под словесную безумную капель о «глубокой вечности». Кто не понял — я невиноват, поскольку сам находился под впечатлением этой философско-сумасбродной считалочки. Однако добился я главного: жизнь возвращалась в тело нашего другу.
Когда мы, наконец, выбрались на природу, то стало ясно, что имеется положительный результат. Плохонький позитив, но он имеется: худощавый лик Ильи, осиянный солнцем, дробящимся в листве, приобрел некую запредельную святость. От таких заметных перемен господин Сухой впал в младенческий восторг: ай, да Слава, желтые ботинки, ай, да миллионы будут наши!
— Карл украл у Клары коралл, — произнес аутист с непередаваемой мимикой страдания.
Это заявление вконец развеселило Васьк`а: ну, Илюха, выступать тебе с отдельной программой на Арбате. Я же насторожился и спросил:
— Карл украл у Клары коралл?
— Карл украл у Клары коралл, — подтвердил аутист.
— Ну, вы, пацаны, даете, — развел руками Василий. — Выступать будете на пару.
— Дурак, — проговорил я. — Илюшу надо показывать специалисту.
— Какому специалисту?
— По голове, — и вспомнил, что Лидия оставляла мне адресок профессора Карлова Карла Карловича.
— Шутишь? Что за Ф.И.О.?
— Нормальное Ф.И.О., - огрызнулся. — Василий Степанович Сухой — лучше?
— Ыыы, — вмешался аутист. — Летающие тарелки всегда в поисках летающего стола.
И я прекрасно понял Шепотинника: лакейский человечек сервировал стол под соснами. Я ещё раз убедился: Илья видит наш мир по-своему, как залетный небожитель, который угодил в космическую аварию, и теперь вынужденный принять внешность землянина. Представляю, что думают представители внеземных цивилизаций о нашей аминокислотной жизни?
Во время обеда проблем, слава Богу, не возникало. Конечно, аутист вел себя за столом ни как джентльмен в лондонском клубе миллионеров, но вполне терпимо. Жадно глотал куски пищи, и был похож на птеродактиля.
Поглядывая на него, мы с Василием решали текущие вопросы. Я был убежден: необходимо пригласить профессора Карлова для осмотра Шепотинника, если мы хотим продолжить нашу акцию «Миллион». Тем более этого требует сам Илья.
— Как он может знать, что ему нужен этот Карлов с Кларой и кораллами? — не понимали меня.
— А как он «работает» с валютой на бирже?
— У меня он не «работал».
— А я предупреждал: мы с ним в связке дело делаем. И только.
— Ну, хорошо-хорошо, — сдался мой собеседник. — Что предлагаешь?
Я отвечал: адресок, где проживает врачеватель, находится в моей квартире. Надо позвонить соседу Павлову. Опасно, возразил Вася, а вдруг слушают? Пенсионера, удивляюсь я. Сейчас всех слушают, и пионеров, и пенсионеров. Тогда не знаю, что делать?
Бывший спортсмен задумывается — не человек: глыбище. Через минуту заявляет: коль наш Илюша лечился в Кащенко, засылаем туда трех «быков», они этого профессора из-под землей откопают. В его предложении был свой резон, и я соглашаюсь, предупредив:
— Только без насилия. С уважением-с.
— Нет базара.
Кто бы не поверил, а я поверил. В очередной раз. Удивительное свойство доверять тем, кто тебя уже не раз подводил. Как я не мог понять, что «спортсмены» живут своими представлениями о мире, существуя в параллельном от нормального, как те же аутисты.
Это выяснилось после того, как бойцы выполнили задание. Они выполнили, но как? Через жопу свою они его выполнили. Лучше бы я сам отправился за профессором. Да побоялся оставить Илью одного. И мы с ним битых два часа собирали из пазлов парусник.
Это были странные и чудные минуты единения. Возникало впечатление, будто два наших мира пересеклись в одной точке. Пересеклись в отличие от параллельных линий, не могущих этого сделать никогда.
Покой и безмятежность исходили от Ильи — кошмары душевной дисгармонии и маеты закончились. Мое явление рассеяло прочь черных чудовищ, пытающих уничтожить океанский простор, где вольно на волнах мчал парусник. Именно он, этот кораблик, и представлялся материализованным символом нашего союза.
Потом раздался шум машины — на территорию въезжал лакированный «Мерседес», нарушающий тишину нашего парадиза.
Из лимузина выбрались трое «спортсменов». А где же профессор? Неужто не нашли? Слабы, «быки», позлорадствовал я, слабы.
Но когда подошел Василий, его друзья открыли… багажник. Из багажника был извлечен некий предмет, похожий на кокон.
Дурные предчувствия объяли меня, как свежий жидкий бетон свидетеля по кремлевскому делу «Мабитекс».
Да, тупые трупоукладчики нашли профессора в лечебнице? За что им, конечно, отдельное спасибо. Однако зачем пихать в багажник светилу психиатрической науки, уважаемого члена народного общества и члена АН России, прилежного семьянина?
Все эти вопросы я задал Василию. Тот — своим болванам. Разматывая кокон смирительной рубашки, бойцы отвечали: профессор Карлов не пожелал совершить моцион на природу и даже успел вызвать медицинских братьев.
— Замочили кого? — поинтересовался господин Сухой с такой интонацией, будто спрашивал о белье, которого надо было замочить в баке.
— Не, — получил ответ. — Так, стрельнули в потолок.
Я плюнул в сердцах: вот это «уважение-с», просимое мной. Никому ничего нельзя доверить! Опошлят, обгадят, облюют, обмажут говном и сделают вид, что так и надо.
— Бывают, — развел руками Вася, — промашки.
Я не выдержал и заявил, что с удовольствием бы выбил ему мозги, но этого не сделаю. Почему? Потому, что их у него вообще нет!
И на меня не обиделись. Разве можно обижаться на правду?
Наконец, перед нами всеми, за исключением Ильи, предстал несчастный профессор, всклокоченный, как и его докторская редкая бородка. Был он росточка небольшого, на нем плешивилась лысина, а подвижное личико капризничало. Голос оказался визгливо-дамским:
— Господа, что это такое?! Господа, я не понимаю? Я буду жаловаться, господа! — Подслеповато осматривался, как весенний опоссум после зимней спячки. — Где мой саквояж?
Надо брать инициативу в свои руки, решил я, а корифея отечественной психиатрической науки — под руку:
— Карлов Карл Карлович? — спросил с любезностью, на которую только был способен.
— Да-с. С кем имею честь?
— Вячеслав я-с, — шаркнул ножкой. — Простите исполнителей. Мы, наоборот — с полным уважением-с. Ваш вызов будет хорошо оплачен, — и выразительно глянул на господина Сухого. — Будет оплачен по высшему тарифу, — повторил. — Прошу, профессор, — указал рукой на кирпичное блемандже.
Мои культурные речи привели ККК в доброе расположение духа. Он понял, что плохое осталось позади, и принялся оправлять бородку и весь свой образ мужественного чеховского врачевателя.
Когда идем среди сосен, он даже успевает рассказать пикантный анекдотец: «Англия. Вечер, дождь. Джентльмен сидит у камина, протянув ноги к огню. Открывается дверь. Мимо проходит другой джентльмен. И поднимается в спальню его супруги. Через час выходит оттуда в состоянии глубокого удивления: „Сэр, сегодня ваша жена была чрезвычайно холодна ко мне…“ Джентльмен у камина: „Она и при жизни не отличалась темпераментом, сэр“».
Анекдот мне понравился: вот как надо относиться друг к другу. Как сэр к сэру. Есть чему учиться нам, есть, сирым.
Увидев Илью, доктор ККК решительно воспрял духом: ба! гражданин Шепотинник, конечно, рад вас видеть.
— Ыыы, — обрадовался аутист. — Карл украл у Клары кораллы.
— Молодцом, — улыбался профессор, открывая свой потертый саквояж.
И пока готовил инструмент, рассказывал, что болезнь Шепотинника ему хорошо знакома, она отличается от общепринятых норм.
— От норм? — удивился я. — И здесь бывают нормы?
— А как же-с, как любое явление природы.
— Илья — явление природы?
— Все мы явление природы, — усмехнулся профессор. — Но есть неординарные явления, сами понимаете, — и развивает мысль, что у него иногда складывается впечатление, что Божье провидение производит над некоторыми индивидами свои эксперименты.
— Что имеете в виду, Карл Карлович?
— Например, награждает человека некими запредельными свойствами. Считать, как калькулятор. Предвидеть будущее. Запоминать неподъемный книжный массив.
— Илюша часто цитирует кого-то? — вспомнил я.
— Да-да, вы не поверите, кого цитирует, — захихикал ККК.
И я узнаю следующую историю: однажды, когда господин Шепотинник находился в стационаре, в его руки попал томик Ф. Ницше.
Почему наш аутист, заколдованный природой, заинтересовался великим австрийским философом, о том наука психиатрия умалчивает.
Быть может, гениальность иноземного мыслителя совпало с частичной «гениальностью» пациента клиники имени Кащенко?
— Аутисты в этом смысле, — горячился господин Карлов, — самые перспективные для обучения. Олигофрены, шизофреники, идиоты, дауны им в подметки не годятся. Среди аутистов встречаются такие экземпляры, не приведи, Господи. — И, приблизив ко мне надушенное личико, заговорчески проговорил: — Иногда кажется, они посланцы Божьи, — указал глазами вверх. Нам в назидание. Но мы-то атеисты-материалисты, — снова мелко захихикал. Ну-с, голубчик! Какие мы?
Докторские манипуляции аутист встретил с равнодушием дерева, которому все равно, каким топор его будут рубить. Илья смиренно сносил профессора, похожего в эти минуты на просвященного шамана. ККК бил молоточком по ноге пациента, раздирал веки и заглядывал в пасть, как в пропасть.
— Что ж, господа, — заключил. — Отклонений не замечаю. Физического плана, а вот что касается духовного состояния, тут нам требуется стационарное обследование. И, возможно, корректировка мозга.
— Корректировка мозга?
— Да-с! Есть у нас наработки в этом плане.
— Психотропное оружие?
— Нет-нет, этим мы не занимаемся, — занервничал ККК. — У нас только лазерная система «Шанс». Щадящий, так сказать, метод.
— Мне Лидия говорила, — вспомнил я.
— Лидия-Лидия? Сестра. Прелестная женщина. Как она поживает? скороговоркой изъяснялся профессор и собирал свой инструмент.
Я ответил:
— Умерла Лидия.
— Что вы говорите? — задержал руки над саквояжем. — Отчего?
Я назвал причину. Профессор завздыхал: да, господа, живем, как у врат ада, требующего все новые и новые жертвы. А что касается лечения лазером, то это метод относительно безвреден. Целебные лучи, как бы очищают поврежденные участки мозга от природного, скажем так, ила, мешающего адекватно воспринимать окружающий мир.
— Как понимаю, у моего пациента появились высокие покровители?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50